Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Ян Рыбак, Израиль

Боливия - 2001
Восхождения в Кордильера Реал и многое другое...

Два слова в свое оправдание

"Это вообще никакой не шаг
для мирового альпинизма, но -
огромный скачок для пяти
незадачливых горных туристов!"
Нейл Армстронг.

Это рассказ о том как мы, пятеро туристов-альпинистов из Израиля в августе 2001 года явились в Боливию и успешно взошли на две, каждая по-своему, прекрасные вершины - Уайна Потоси (6090м) и Ильимани (6440м). Безотносительно к объективной сложности или простоте маршрутов, мы честно вкалывали, нам было тяжело и интересно, и, я думаю, мы сохраним самые добрые чувства к этой стране, к этим горам и друг к другу на всю жизнь. Тот факт, что это восхождение не стало заметным событием мирового альпинизма, а только наших биографий, избавляет меня от удручающей необходимости написания официозного отчета и позволяет мне безнаказанно резвиться в виртуальном пространстве, которое стерпит все, еще почище бумаги.

Я могу отвлекаться от темы, нарушать хронологию, неуместно шутить и безудержно " Я кать" на протяжении всего рассказа. Жаждущим последовать по нашим стопам, а следовательно, изучить подходы, подъезды, маршруты и прочие важные вещи, я рекомендую приобрести книгу "Bolivia. A climbing guide" Yossi Brain, издательство The Mountaineers. Впрочем, вряд ли вы почерпнете из нее больше сведений о нормальных маршрутах на эти две горы, чем найдете в моем опусе, если у вас хватит терпения дочитать его до конца. К тому же, обе эти горы необычайно популярны, и в пик сезона нахождение маршрута не представляет на них никакой проблемы.

Ну и, наконец, мой e-mail: yan_r@galil-eng.co.il Я с удовольствием отвечу на любые вопросы, касающиеся машрута, погоды, флоры, фауны, населения и политической обстановки.

Почему именно Боливия?

"Вы знаете, наши соседи вернулись
из какой-то очень экзотической страны...
Э-э-э... не то Болгария, не то Ливия..."

Этот вопрос если и не произносится вслух, то по крайней мере читается в глазах всякого обладающего хотя бы зачаточными познаниями в географии, и имевшего неосторожность поитересоваться где мы с Таней лазили на этот раз. Ответ на него прост: как и всякие нормальные люди, мы вовсе не собирались в Боливию. Слово Боливия всегда ассоциировалось у меня лишь с наркобизнесом. Ну, как "Ленин и партия - близнецы братья". В те сладкие минуты, когда я предавался инфантильным мечтаниям о "далеких странах" и "захватывающих приключениях" не Боливия занимала мои мысли, а ее прекрасная соседка Перу, или Эквадор с его белоснежными вулканами и амазонскими джунглями.

А началось все с того, что вернувшись из экспедиции на Аконкагуа, терзаемый комплексом вины перед женой и детьми за свое неприлично независимое поведение (чувство, несомненно порожденное неудавшимся восхождением), я в приступе раскаяния и в порядке самобичевания обьявил, что никуда больше без жены не поеду, и что цель следующей поездки она выберет сама. И тут же расписал ей все прелести загадочного тропического Эквадора - восхождения на высочайший в мире действующий вулкан Котопахи (опасливый восторг в глазах жены), неисчислимые стада лам, скитающиеся по склонам величественных и недоступных Анд (в глазах жены - восторг и умиление), кондоры, съерры, кордильеры, кабальеры, тореры, капибары, а так же - армадилы и крокодилы. Все! Таня делает свой свободный выбор, и мы начинаем собираться в Эквадор. Однако, тень пламенного Че Гевары легла в этом году на беспокойный южноамериканский континент, и волна беспорядков и бунтов прокатилась по стране нашей очередной мечты.

Как раз в это время Саша Букреев собирал группу в Перу на Уаскаран и, хотя столь крутое мероприятие не входило в наши планы, искушение было слишком велико. Тихое семейное путешествие в идиллический Эквадор, с этнографическими экскурсиями и с прелестными "восхождениями выходного дня" на действующие вулканы на глазах превращалось в альпинистскую экспедицию на гору гималайских пропорций.

На Новый Год мы съездили с Танькой и детьми в Москву и там затарились всем необходимым - пластиковые ботинки, пуховая и штормовая одежда, крутая, под "North Face", палатка и многие другие асолютно необходимые в быту вещи пополнили наш семейный арсенал и наоборот - наш семейный бюджет. Порядочный человек и семьянин, потративший такие деньги впустую, обязан просто удавиться, поэтому - пути назад больше нет, мосты сожжены, драгоценное снаряжение должно быть пущено в ход.

Итак - мы идем на Уаскаран. Как монгольский пловец, мечтающий переплыть Ламанш, будет вынужден тренироваться в ванне, так и мы, живущие в стране с весьма умеренным рельефом, ринулись тренироваться на нашу единственную снежную гору Хермон, распугивая своим неадекватным прикидом незадачливых израильтян, и уворачиваясь от лыжников, слаломные трассы которых на Хермоне состоят из десятков зевак с невероятно шумными детишками: "золотце наше, видишь - это снег..."

И тут, в тот самый момент, когда Таня научилась без ошибок произносить трудное слово Уаскаран, пришел мэйл от Саши Букреева, в котором он, ссылаясь на интернетовские сайты, сообщал, что нормальный маршрут на Уаскаран здорово изменился за последние годы (в худшую сторону) и возможно стоит поискать какую-нибудь другую гору, более подходящую нашему альпинистскому опыту и возможностям. Я пробежался по указанным сайтам, нашел и другие, еще более настораживающие, и почесал затылок. Уаскаран всегда был известен своими ледовыми обвалами на нормальном маршруте, но в последние пару лет они очевидно стали происходить там с пугающей частотой. Последней каплей стало заявление одной аутфиттерской фирмы, набраное большими красными буквами. Они предупреждали своих потенциальных клиентов о том, что, хотя альпинизм в любом случае связан с определенным риском, восхождение на Уаскаран в данный момент является действительно рискованым мероприятием.

Конечно же, солидные и ответственные папа с мамой не могли бы оставить двух детей на своих престарелых родителей и ехать к черту на рога, лазить по горам с обгорелыми рожами, но даже и нашей безответственности есть предел. В одной связке с женой, по маршруту, с которого периодически слетают многотонные ледовые глыбы - такой сценарий выходил далеко за рамки самых разнузданных моих амбиций. Не говоря уже о Таниных. Наши американские коллеги были тоже заметно озабочены, и мы дружно стали подыскивать цель менее самоубийственую и, в то же время, вполне достойную.

Претендентка должна была соответствовать нескольким основным требованиям:
1.быть легкодоступной (это я о горе, понятное дело), поскольку все мы - люди работающие, длинными отпусками не избалованные;
2. быть высотой между 6300 и 6700 метров, так как ниже мы уже были, а выше там просто нет;
3. быть не скучной, но и не слишком трудной, поскольку мы не круты, но скуки не любим.
Как не трудно догадаться, выбор оказался невелик, и вот тут то, с подачи Саши, я открыл для себя боливийскую Кордильера Реал с ее горой Ильимани, которая идеально соответствовала всему вышеперечисленному. В итоге, поколебавшись некоторое время, наши американские друзья все же вернулись к своим первоначальным планам, а мы с Танькой печальные, но гордые своим ответственным поведением, занялись поиском желающих разделить с нами путешествие в страну победившего наркобизнеса.

Разумеется, канули в лету те счастливые денечки, когда я мог беззаботно наблюдать за хлопотами Саши Букреева, зевая, мечтая о поездке и подавая ценные советы из своего израильского далека. К счастью, уже к началу апреля наша группа была сформирована, и образовавшаяся компания оказалась приятной во всех отношениях. Итак, наша компания: Таня Рыбак (ставлю ее первой, поскольку, мало того, что женщина, так еще и моя жена) - наш медик; Шурик Анштейн - завхоз (сам, заметьте, захотел!) Леша Полонский - ремнаборщик (ну ничего, ничего...) Леня Спектор - финансист (красиво звучит, а?!) Ян Рыбак - руководитель (даром, что на я начинается...)

Итак - Боливия

"А мы летим в Боливию,
Где ламы боязливые
Кочуют неустано
По склонам Альтиплано "
Из ненаписанного.

Как ни хотелось бы мне перейти прямо к делу, но, чувствую, что без некоторого ликбеза обойтись трудно.

В процессе бесконечных пересказов, я, к примеру, обнаружил, что некоторые женщины краснеют и тушуются при слове Титикака, а ученики младших классов наоборот - проявляют необычайный интерес. Сама же Боливия представляется им страной, забытой Богом в сердце африканских джунглей, а Ла Пас и вовсе ассоциируется со злодеем Лопесом из 333 серии мексиканского сериала.

Ну так вот, Боливия находится в Южной Америке, и не просто в Южной Америке, а в самом ее сердце, там, где амазонские джунгли (ага, есть таки джунгли) упираются в гиганское высокогорное плато - Альтиплано. За это самое плато, со средней высотой около 4000м, Боливию называют Тибетом Южной Америки. В Боливии, как в Греции - есть все. Вся северо-восточная ее часть покрыта амазонской сельвой, на юго-востоке - бесконечные пампасы населенные кактусами, броненосцами и ... строка просит что-то третье, но ничего в голову не приходит. Ну а всю западную ее часть занимает Альтиплано, которое и интересует нас в первую очередь. И при том не все плоскогорье, а только его северная оконечность, где подобно Гималаям (если продолжить тибетскую аналогию) вздымается на шестикилометровую высоту хребет Кордильеры Реал. Там же, разделенное боливийско-перуанской границей пополам, лежит самое высокогорное судоходное озеро мира - Титикака. Для поклонников сухой цифры: размеры озера - 230 на 100 км, а глубина его - до 450 метров. И весь этот изрядный водоем находится на высоте 3800м над уровнем море! То есть альпийская вершина Пти Дрю превратилась бы из Мекки альпинистов в Мекку аквалангистов, будучи перенесена в центр нашей Титикаки... Между озером и горным хребтом, прямо в широком каньоне, прорезавшем бурое высокогорное плато, расположилась столица Боливии - Ла Пас. Трудно представить себе место менее подходящее для миллионного города.

Вообще же, будучи страной малоизвестной туристу русского происхождения, Боливия, тем не менее, обладает некоторыми рекордами регионального и общемирового значения. Кроме самого высокогорного судоходного озера, она укомплектована самым высоким в мире международным аэропортом (4050м !!!), который расположен на окраине самой высокогорной столицы мира - Ла Паса.

Боливия - самая индейская из стран южноамериканского континента, и 60% ее населения - индейцы, прямые потомки древних цивилизаций инков и тиауанако. Она же - самая не тронутая международным туризмом. Она же - самая нищая и обиженная. Я говорил, что в Боливии есть все, но это неправда. В Боливии нет моря. Маленький выход к Тихому Океану у нее был, но его отобрали чилийцы. Загляните в карту, и вы с легкостью обнаружите, что Чили - страна не обделенная тихоокеанским побережьем. Эх, люди, люди...

Вообще же, как только у Боливии появлялось что-то стоящее, так его тут же отбирали недремлющие соседи. Обнаружилась нефть в Амазонии, и Бразилия с Парагваем тут же экспроприировали у Боливии этот лакомый кусок и поделили его по-братски. Вот только на границе с Перу у боливийцев ничего ценного не было, но перуанцы все равно прихватили себе часть соседской территории. Просто так. С досады. И понятно поэтому, что при таком населении и таких соседях, Боливия в нашем веке окончательно обнищала, погрязла в междуусобицах и поросла пышными плантациями коки. Кстати, о коке.

Кока - символ Боливии, ее гордость и стержень ее нездоровой экономики. Как с обидой и вызовом вещают графити на стенах и надписи на футболках - "Кока - не наркотик". И это верно. Как и то, что его из нее производят. Кока тут везде - ее глянцевые темнозеленые листья мешками продают на базарах, заваривают в чай, и, конечно, жуют. Она здесь - лучшее лекарство от всего на свете, кроме бесплодия. Она успокаивает, улучшает пищеварение и помогает от горной болезни (хотя последнее - еще не факт!). Наша группа пристрастилась к мате де кока (завареные вместо чая листья коки) с пугающей быстротой, и разговоры на "коковую" тему стали неотъемлемой частью нашего боливийского бытия. А наркобаронов мы не видели. Эти солидные мужчины в сомбреро чураются бесплодного Альтиплано, в высокогорье страдают одышкой, и стараются держаться поближе к своим плантациям, виллам и мерседесам (или это у новых русских мерседесы?).

Но мы, естественно, поехали в Боливию не за кокой, не за деньгами, и даже не за запахом тайги. Нас интересовали горы, и в этом плане Боливия - просто идеальный полигон для желающих попробовать себя в высотном альпинизме, на высотах уже не альпийских, но еще не совсем гималайских.
Вот короткий список ее, Боливии, преимуществ:
1. Ближайшие к столице 6000-ки находятся на расстоянии 2-3 часовой поездки на джипе;
2. Полное отсутствие бюрократических препон в виде платежей, пермиттов и местных гидов в качестве обязательного и небесплатного приложения. Короче говоря, всего того, чем так любят усложнять жизнь альпиниста в азиатских странах;
3. Стабильная погода в сезон, который длится тут с июня по конец августа. О такой погоде можно только мечтать в большинстве горных районов мира;
4. Вполне развитая инфраструктура в столице, позволяющая быстро закупиться всем необходимым, организовать транспорт и т.п.

К недостаткам можно отнести полное отсутствие спасательной службы (а где она есть в больших горах, кроме Мак Кинли?!) и большое количество людей на простых маршрутах. Последнее является очевидным следствием вышеперечисленных достоинств. Неприятной особенностью является также то, что, погрузившись в самолет примерно на уровне моря где нибудь в Тель Авиве, Нью Йорке или Москве, вы вывалитесь из него в Ла Пасском аэропорту, высота которого соответствует приличной альпийской вершине - 4050м. Поэтому, если вы не предпримете определенные меры предосторожности - горняшка вам обеспечена, и, вместо сосредоточенного и усердного погружения в местную экзотику в первые, самые насыщенные дни вашего путешествия, вы будете иметь больную голову, бледный вид, и будете вставать с постели только для того, что бы вовремя склониться на унитазом. Мер предосторожностей есть только одна - таблетки дайамокса, которые надо начать принимать минимум за сутки до прилета в Ла Пас.

Сам Ла Пас спускается по дну и склонам каньона от высоты аэропорта и до высоты 3300-3200м на его южной окраине. Его исторический центр расположен на высоте 3600-3700м, и именно там гнездится основная масса гостинниц, магазинов и туристичесских фирм. Проведя в Ла Пасе и его окресностях 5-7 дней, вы можете считать себя вполне акклиматизированными и приступить к восхождениям.

За редкими исключениями, первым 6000-ком любой боливийской экспедиции становится Уайна Потоси (Huayana Potosi). Из двух его вершин главной является Северная. Ее высота - 6088м, и нормальный маршрут на нее по книге Йосси Брайна оценивается, как Grade II / AD- . Маршрут этот - снежно-ледовый, с двумя вариантами выхода на вершину: либо по узкому снежному гребню, либо в лоб по 40-50 градусной ледовой стенке 200-метровой высоты. Первый вариант легче физически, но гребень открыт ветрам и к концу сезона - малоснежен, что ограничивает возможности для надежной страховки. Сложность (и физическая, и техническая) стенки очень зависит от толщины и состояния снега на ней, но, в любом случае, она представлятся более безопасным путем к вершине. Независимо от пути подьема, спуск с вершины осуществляется по этой стенке.

Базовый лагерь маршрута расположен на берегу озера Лагуна Зонго на высоте 4500м. К лагерю можно добраться прямо на джипе всего за 2 часа езды из Ла Паса. В лагере есть вполне приличная (на вид, поскольку внутри мы не были) хижина - приют. "Официальная" версия маршрута, описанная в книге Брайна, предполагает ночевку в БЛ и затем - подъем в верхний лагерь Campamento Argentino (5450м), откуда остается лишь 600м до вершины. Однако на высоте 5100м есть отличное место для лагеря, которое не упоминается в книге, хотя все большее число групп, особенно независимых и идущих без портеров, как наша, пользуются им вместо Кампаменто Аргентино.

При достаточной акклиматизации, ночевка в БЛ - пустая трата времени, поскольку, выехав из города в 9 утра, в 11 вы будете уже у Лагуна Зонга и без проблем успеете подняться в лагерь на 5100м. Конечно, от него дальше до вершины, но зато укорачивается переход с тяжелыми рюкзаками и все восхождение укорачивается на день (опять же - если позволяет акклиматизация).

Если Уайна Потоси считается разминочно-акклиматизационной горой, то Ильимани (Illimani) (6439м) является главной целью большинства прибывающих в Боливию альпинистов. Это - мощный массив с несколькими вершинами, который господствует над Ла Пасом и даже виден с некоторых его центральных улиц. Главная из вершин - Южная. Сложность нормального маршрута оценивается в Grade II / PD и определяется несколькими короткими участками фирнового склона 50 градусной крутизны между верхним лагерем и вершиной.

Из двух вариантов подхода к горе более удобен и популярен тот, который ведет через село Пиная (Pinaya). К селу можно добраться на джипе, а там уже - нанять мулов до Базового Лагеря. Лагерь называется Пуенте Рото (Puente Roto) и расположен на высоте 4400м в 1.5 - 2 часах ходьбы налегке от Пинаи. Верхний лагерь находится на высоте 5450м, и других удобных для лагеря мест на маршруте нет. Верхний лагерь называется Нидо де Кондорес ( Nido de Condores), что в переводе означает - Гнездо Кондоров. Не ищите там кондоров, мне жаль вашего времени.

Теперь еще пару слов о подготовке к поездке и о снаряжении, и те, кто не собираются в обозримом будущем последовать нашему примеру, смогут вздохнуть с облегчением. Все продукты, кроме колбасы и сыра, мы взяли с собой из Израиля, что позволило без спешки распаковать их на дневные порции. В принципе же, продукты в Ла Пасе - не большая проблема, чем в Тель Авиве. В южной части города, которая называется Зона Сур (Zona Sur) есть шикарный супермаркет Кетал, в котором есть все, кроме специальных сублимированных продуктов для гор.

На каждую из гор мы планировали 4 дня + 1 резервный. У нас были два примуса Dragonfly фирмы MSR, из которых в итоге работал только один. Вопреки повсеместным восторгам и комплиментам в адрес этой модели, наш примус временами капризничал и разжигался с трудом, хотя очень возможно, что это было следствием низкого качества бензина. Насколько мы поняли, покупка бензина может представлять в Ла Пасе проблему, хотя мы лично раздобыли его довольно быстро.

Специальное снаряжение (включая пластиковые ботинки) можно брать напрокат в нескольких крупных агентствах, но новое снаряжение лучше в Ла Пасе не покупать - оно стоит там бешеных денег и не всегда его можно найти. В принципе, по температурным условиям восхождение на Ильимани сопоставимо с восхождением на Эльбрус или Монблан, но из-за раннего выхода на маршрут (в 2-3 часа утра) более чем желательно идти в пластиковых ботинках. У нас три человека были в пластиках и еще двое в хороших горных ботинках с пластиковыми рантом и подошвой. Вроде бы никто особенно не жаловался. В верхнем лагере (5100м) на Уайна Потоси наши палатки стояли на льду, а на Ильимани - на снегу. У нас были с собой 2 веревки (40 и 50м), по одному длинному ледорубу и 15 ледобуров, которые мы использовали только на предвершинной стенке на Уайна Потоси. Фотографии, на которых отмечен наш маршрут, вынесены в отдельное приложение.

Летим

"Компания Аэрофлот старается
сократить время вашего пребывания на земле "
Из рекламного обьявления.

Бразильская авиакомпания Вариг сократила время нашего пребывания на земле на целых 40 часов, а если учесть, что время проведенное в аэропортах можно тоже смело считать вычеркнутым из жизни, то и на все трое суток. Именно столько времени заняли у нас перелеты в Ла Пас и обратно. И что обидно, время-то вычеркивается не бросовое рабочее, а драгоценное отпускное. Итак, обогнув пол-шарика, и приземлившись по пути в Лондоне, в Сан Пауло и в Санта Крузе (это такой город в Боливии - любимец местных наркобаронов), мы, наконец, подлетаем к Ла Пасу. Носы расплющены на стеклах иллюминаторов - мы пытаемся хоть что-то разглядеть сквозь плотное одеяло облаков, беспрерывно тянувшееся под нами от самого побережья Бразилии через весь континент.

Где обещанная нам стабильная, солнечная погода? Нету! Еще за два месяца до поезки Леня, первым из нас, стал следить за прогнозом погоды в Ла Пасе и периодически задумчиво спрашивал меня, а тот ли это сезон и та ли это страна, куда мы хотим лететь. Я беспечно отмахивался: "Брось! Это просто еще сезон не наступил. А вот придет настоящий сезон - тогда увидишь. Погода, как в Сочи будет! Так во всех книжках пишется". Но книжки книжками, а жизнь жизнью. К началу июля убеждать Леню в том, что настоящий сезон еще не наступил, стало невозможно. Я примолк и стал регулярно следить за прогнозом, который так же соотносился с обещанным в книжках, как СССР 70-х годов с Городом Солнца Кампанеллы. Каждые три из пяти дней были отмечены на экране маленьким поганым облачком с серыми капельками. Апофеозом стал прогноз на день нашего прилета в Ла Пас - ливневые дожди. Мол, вот вам - получите гады! Леня тактично прекратил свои расспросы, а я с наглостью отчаяния заявил, что все складывается для нас просто чудесно: теперь, после стольких дней дождя, просто не может не наступить чудесная солнечная погода на весь период нашего пребывания в Боливии.

И вот мы прибываем, и что же мы видим? За считанные минуты до подлета к Ла Пасу облачный покров рвется на куски острыми пиками Кордильеры Реал, и мы вырываемся на "оперативный простор". Далее следует, по нашему с Таней общему мнению, одна из самых драматичных посадок в нашей жизни. Более острые ощущения может доставить только авиакатастрофа. Под нами, на фоне бурого безжиненого плоскогорья, изрезанного гиганскими ущельями и каньонами, бешено несутся клочья облаков. Самолет круто ложится на крыло (все кишки - к горлу), и на вставшей дыбом равнине открывается огромный разлом, изнутри которого на крутые склоны выплеснули хаотические скопления домов, кривых улиц и прочих атрибутов большого немолодого города. Где-то высоко вверху, над головой, на краю равнины ослепительно сверкают на солнце воды легендарного озера Тикикака. Самолет вышел из виража, и под нами понесся расчерченный на бесчисленные ровные квадратики верхний пригород Ла Паса - Эль Альто. Тут пилот, очевидно, обнаружил под собой посадочную полосу, и наш боинг спикировал к ней со стремительностью орла заприметившего добычу (все кишки снова - к горлу). Еще самый резвый мыслью пассажир не успел попрощаться с жизнью, а наш лайнер уже со всего маху плюхнулся шинами на бетонную полосу и помчался по ней, не проявляя никаких признаков приближающейся остановки. А вы, как думали? Посадить такую дуру огромную на четырех тысячах метрах!

Как не трудно понять из самого факта написания этих строк, мы все же вышли живыми и невредимыми из этой переделки.

26 июля 2001 года мы ступили на древнюю боливийскую землю. Потомки индейцев, павших ниц перед всадниками Писарро немало изменились с тех пор. Облаченные в форму таможенников и вооруженные всякой просвечивающей аппаратурой, они едва удостоили нас взглядом. Сплав традиционной индейской невозмутимости с новоприобретенным ментовским безразличием.

Мы вышли из дверей аэропорта и тут же были атакованы водителями такси. Как блоха, обитающая на последней шавке с городской свалки, ничем не отличает от блохи, прописанной на чистокровном королевском пуделе, так и таксисты Ла Паса ничем не отличаются от своих заморских, холеных собратьев. Абсолютно естественно, что они пытаются вас "натянуть". С одной стороны, мы заранее знали, что реальная цена - 6$ за машину, а с другой стороны, сведущие люди нас предупреждали, что с нас непременно сдерут долларов 20. Проделанная с нами операция была грациозна, как движение рук наперсточника. С нами охотно согласились, что мы вполне поместимся в одну машину, но поскольку все же пятый человек выпадает за рамки штатного распределения посадочных мест, то цена была увеличена до 9$. Это показалось нам справедливым, и мы согласились. Затем, когда мы уже сидели в машине, нас окинули озабоченым взглядом и сообщили с помощью выразительных жестов, что (эка досада!) нам никак нельзя быть вчетвером на заднем сиденье. Да и вещи наши (какая неожиданность!) никак не помещаются ни в багажнике, ни на крыше. Но, какие проблемы, уважаемые сеньоры! Вот вам еще одна машина. Ну, что за вопрос, конечно за ту же цену! Да, да, сеньор Леня, 9$ за обе машины. Призрак Остапа Бендера отчетливо витал над этой сценой, но, ей богу, что бы вы сделали на нашем месте!? Когда же обе наши машины вкатили на центральную площадь Ла Паса и остановились у обочины, нам вежливо обьяснили, что 9$ за одну машину и 9$ за вторую машину, это у них в Боливии равняется 18$. О, сеньоры просто не поняли! Слабое знание испанского. Си, си, проблемо... Ну какой же интеллигент устоит перед таксистом! Конечно мы отслюнявили 18 баксов, теша себя мыслью, что все же не 20, как обещал тот знакомый. Да и то сказать - что нам пятерым 18 баксов, а у них, таксистов, дома голодные дети. Третий мир. Вина белого человека.

Наконец наши рюкзаки свалены на тротуаре под деревом, таксисты отпущены с миром, и можно оглядеться по сторонам. Мы находимся в самом центре города, на площади Муррильо. Очень даже приличная площадь, со сквером и с монументом в его центре. Все это - в обрамлении слегка подзапущенных, но в общем вполне достойных зданий времен расцвета испанской империи. Погода приготовила нам приятный сюрприз, и, вместо обещанного ливня, нас встретило густое синее небо с высокими, размазаными по нему ветром облаками и мягкое, уже предвечернее, солнце. Низкорослые, коренастые мужчины с терракотовыми лицами, неторопливо бредут по своим делам. Старухи в пышных многослойных юбках, давно исчезнувших в Старом Свете расцветок, продают в сквере зерна кукурузы. Вокруг них вразвалочку прогуливаются полчища самоуверенных голубей, в ожидании фраера, который купит у этих замечательных старух эти вкусные зерна, и раздаст им, голубям. Тишина и покой, и чуть кружится голова от разреженного воздуха.

Мы с Леней идем на разведку, и сделав небольшой круг, обнаруживаем, что выбор гостиниц в этом районе невелик. В сущности, их всего две. Причем первая из них и дешевле, и, судя по отзыву в путеводителе, лучше второй. Да в добавок еще и швейцар в ней говорит по-английски. Но ничто не совершенно в этом мире, и один крохотный недостаток порой перевешивает самый пышный букет достоинств - в этой гостинице нет ни одного свободного места. Мы вернулись к ребятам, и Леша с Шуриком сделали контрольный забег по соседнему кварталу. Окончательный результат оказался в пользу той самой второй гостиницы, которая называлась Сеньориал. Такое торжественное, я бы даже сказал траурное название. Мемориал для сеньоров... На языке, который можно было бы назвать языком для глухонемых испанцев, мы обьяснились с парнем из лобби (не могу назвать швейцаром человека, который в дальнейшем сьел колбасу, беспечно оставленную нами в холодильнике). Так холодный и мрачноватый Сеньориал стал нашим домом на все время нашего пребывания в Боливии.

Вечером мы пошли прогуляться по центральному проспекту и были приятно удивлены его вполне современным обликом. Многоэтажные стекляшки, офисы, бесчисленные интернет-кафе. Правда, вскоре выявилась проблема с обменом валюты, сопровождавшая нас до конца поездки. В принципе, почти везде можно было расплачиваться долларами, но, во-первых, все же не везде - наш молодой любитель дармовой колбасы, к примеру, баксы брать отказывался наотрез, антиглобалист чертов. Ну, а во-вторых, доллар по местным понятиям купюра крупная, неудобная. Пунктов обмена мало, а те, что есть - закрыты, а если уж открыты, то нет у них в наличии местных купюр (!!!). Короче, вся эта несовершенная инфраструктура толкает вас в прямо руки уличных менял. А там такие рожи... В общем, лучший вариант, как оказалось, - присмотреть себе приличный отель, да там деньги и менять.

Но это все - ерунда, досадная бытовуха, мы в первый вечер ни о чем таком не думали. Мы гуляли, грудь колесом, по ночному Ла Пасу и вертели головами во все стороны. Мы были молоды, бесшабашны и голодны, и ужасно гордились, что сумели забраться в такую даль, к черту на рога (Боливия, ха-ха, ну мы даем!). Постепенно из всей гаммы чувств, обуревавших нас, на первый план выдвинулся голод, и мы зашли в ресторан. Предупрежденные в тактичной форме путеводителем, о том, что Боливия не является мировым центром кулинарного исскуства, мы безропотно принялись за свои порции. Невероятное количество соли искусно скрывало все прочие недостатки наших бифштексов, кроме одного - их невозможно было прожевать. Но поскольку мы сюда не жрать приехали, да и в чужой монастырь со своим уставом не лезут, мы не возмутились, а уютно посидели за дружеской беседой, затем с прибаутками расплатились с официантом и вышли в прохладную высокогорную ночь, поигрывая накачаными челюстными мышцами. А зря. Вполне можно было устроить небольшую взбучку, поскольку дрянной этот ресторан оказался не правилом, а скорее исключением, и в дальнейшем мы питались вкусно и порой даже не без некоторого шика.

Наконец мы с Танькой добрели до своего номера, обсудили на сон грядущий, как мы докатились до жизни такой, и уснули умиротворенные.

Титикака

"Хорошее место Титикакой не назовут..."

Планы наши были таковы: если на следущее утро после прилета мы будем живы и здоровы, то прямиком едем на Титикаку, чтобы там продолжить свою акклиматизацию. Совмещать приятное с полезным. Четыре дня на высоте около 4000м , в окружении идиллических озерных пейзажей должны были подготовить нас к будущим восхождениям. И вот, прошла ночь, наступило утро, а положенная нам горняшка так и не пришла. Слава дайамоксу!

Отсортировав все ненужное нам барахло, мы сдали его на хранение в специальную гостиничную каптерку и получили на руки особые номерки. Это хорошо. Не колбаса все-таки. С собой взяли только спальники и немного одежды. Ежась от холода и с досадой поглядывая на хмурое, как утреннее похмелье небо, мы тронулись по просыпающимся улицам в сторону автовокзала.

Автовокзал, с которого уходят автобусы на Титикаку, расположен в верхней части города, неподалеку от городского кладбища. Мы взяли след. Как оказалось, Шурик, Леня и я изумительно дополняли друг друга в плане городского ориентирования. Я шел, уткнувшись носом в путеводитель и давал Шурику наводящие данные: названия улиц, последовательность перекрестков и поворотов. Шурик же, проявив недюженные природные способности, с легкостью опознавал все приметы, и вообще чувствовал себя в кривых и путаных переулках , как рыба в воде. И наконец, наш недоверчивый и неукротимо коммуникабельный Леня настойчиво расспрашивал всех встречных и поперечных о кладбище, на тот случай, если я все-таки чего-то не понял в путеводителе.

Мы поднялись вверх по еще не проснувшейся Сагарнаге (это такая прелестная улица, о которой я еще не раз упомяну в дальнейшем) и окунулись в атмосферу пестрого боливийского рынка. Колоритные местные матроны восседали посреди тротуара в окружении корзин, наполненых тропическими плодами. Огромные красно-зеленые папайи, желтые, чуть тронутые гнильцой, груды бананов. Все это источало всепроникающий аромат, живо напомнивший нам с Танькой площади Катманду. Продавалось все, что угодно: овощи и фрукты, птица и мясо неизвестного происхождения, промтовары, начиная с деревянных, музейного вида, сельхозорудий, и кончая плейерами фирмы Сони. А также: разноцветные ткани из шерсти лам и альпак, керамическая посуда и статуэтки, шкуры экзотических животных, занесенных в красную книгу, окаменелые твари каменноугольного периода, амулеты от сглаза и для полноценной личной жизни, пучки засушеных эмбрионов ламы и даже - готовые к употреблению, аккуратно освежеванные и выпотрошенные крысы. Не благородные шиншиллы, а простые, матерые обитатели городских канализаций. Бабуля живописно выложила их веером на газетке и косила на нас лукавым глазом, несомненно понимая, какое огромное впечатление производит на нас ее товар. Мы получили массу удовольствия, окунувшись в эту красочную, шумную, зловонную, естественную стихию, все еще не прирученную и не причесаную на потребу западному туристу.

Наконец мы добрались до автостанции, погрузились в автобус, и он, натужно гудя мотором, потащился вверх по крутым улицам. Периодически накрапывал дождик, но пешеходы за окном бодро шлепали по своим делам, не обращая на него внимания. Наконец мы выбрались на плато и бесконечно долго, с педантичными остановками, тащились через верхний пригород Ла Паса - Эль Альто. Унылая, плоская череда однообразно пошарпанных домов. Но вот мы въехали на шоссе Ла Пас - Копакабана, и дело пошло веселее. Дождик прекратился, появились разрывы в облаках, и вскоре, с правой стороны, над желтой, сухой равниной вырисовалась длинная цепь заснеженных вершин - Кордильера Реал. Она сопровождала нас всю дорогу до самого озера.

Впереди, чуть слева, на горизонте появилась синяя полоса, и вскоре мы уже ехали вдоль просторных, поросших редкими пучками тростника, берегов великого древнего озера Титикака. Это озеро - один из географических символов, сопровождающих меня с самого детства. Титикака, остров Пасхи, Тур Хейердал, тростниковые лодки - частички яркого, невероятно увлекательного и настолько недоступного простому советскому детю мира, что о нем даже и не мечтаешь всерьез. Кто ж всерьез мечтает о полете на Луну?!

Мы въехали в какое-то село, водитель справил нужду, и хотел было продолжить путь, но не тут то было - завестись автобус отказался. Привычным движением водитель нырнул под автобус, поколдовал минут пять и под нашими одобрительными взглядами стал выползать на свет божий. Но тут он сделал неловкое движение рукой, и от автобуса отпала какая-то крупная и важная деталь. Водила назвал автобус несколькими гортанными индейскими именами и сплюнул. Мы поняли, что нам представилась уникальная возможность познакомиться с жизнью провинциального боливийского поселка.

Стояла прекрасная погода - солнышко, облачка. У закрытых потрепанных дверей сельской лавки сидели ленивые граждане пожилого возраста и неторопливо обсуждали нашу проблему. Крупная свинья, сильная и мускулистая, энергично рыла в просторной придорожной канаве, окруженая выводком прелестных поросят, самых невероятных расцветок. Для начала мы направились к пожилым гражданам, на ходу извлекая фотоаппараты из чехлов, и опытным глазом компануя будущие кадры. Но не тут то было. С неожиданой для их возраста и социального статуса резвостью, бабушки закрыли лица руками и бросились врассыпную. В нашу сторону были обращены осуждающие взгляды и произнесены слова. Мы приняли это к сведению и занялись свиньями, которые были нам откровенно рады. Они смотрели на нас веселыми мутными глазками, вертели лысыми хвостиками и слюнявили нам ботинки. Прекрасные, полудикие животные, совсем не розовые, а покрытые длинной шестью. Мы видели белую свинью в крупных черных яблоках, и другую - тигрового окраса.

Местные женщины - обьект для сьемки привлекательный, но капризный. То ли опасаясь сглаза, то ли оберегая честь смолоду, они не позволяют себя фотографировать, и только фотоохота с использованием телеобьектива, может помочь открыть миру их своеобразную красоту. Иногда помогает подкуп. Но не всегда. В один из первых дней нашего в Боливии пребывания я услышал, как Леня, с лицом исполненным раскаяния, и почти даже отчаяния, жаловался ребятам: "...она кричала мне: но, кабальеро, но!!!...". Ну то есть: "Ой, не надо, мужчина, не надо!". Понятное дело, крайне заинтригованный, я подскочил к нему с расспросами. Действительность, как всегда, оказалась прозаична. Заметив на рынке крайне колоритную немолодую женщину, вполне вероятно заинтересованую в материальной поддержке, Леня знаками предложил ей сфотографироваться за скромное денежное вознаграждение. Деньги были приняты со сдержаной благодарностью, но стоило Лене поднять фотоаппарат, как его фотомодель закатила ему вышеописанную сцену. Как человек тонкий и душевный, Леня очень переживал.

Наконец автобус был починен, и вскоре мы прибыли в поселок Тикина (Tiquina), где нас ждала паромная переправа. Мы ехали, вообще-то, в городок Копакабана (Copacabana). Это, как бы, столица Титикаки, если у озера может быть столица...

Так вот, городок этот находится на огромном полуострове, попасть на который с боливийской стороны можно только переправившись через неширокий пролив. Переправлялись мы отдельно от автобуса, на моторном катере. Автобус же, со всем нашим пусть и не дорогим, но необходимым нам багажем, плыл на специальной открытой барже. Как пелось под гитару в одном жалостливом романсе моей молодости: "Люди сели в лодки, в шлюпки и поплыли. Лошади ж поплыли просто так..." Дальше в той песне все было плохо - лошади постепенно, одна за другой, тонули. Поэтому мы тревожно наблюдали за осторожными маневрами плывущего автобуса и тихо переговаривались. У нас не было оснований считать боливийцев хорошими мореходами. Вся переправа заняла час, и еще час занял переезд на противоположный берег полуострова.

Мы выехали в 9 утра, а в час дня мы уже стояли на центральной площади Копакабаны. Была изумительная погода - солнечная и прохладная. Время сиесты. Экзотические деревья в центральном сквере были аккуратно подстрижены для пущей неузнаваемости. Огромный белоснежный собор ослепительно сиял, выступая из темно-синего полуденного неба, и не отбрасывал тень. Его внешняя стена была окаймлена поверху красивыми изразцами желтых, коричневых и бежевых тонов. Такими же изразцами были покрыты его купола. Я подивился его великолепию, довольно неожиданному для такого провинциального городка. На сонных улочках почти не было видно туристов, и нас охотно зазывали в лавки, из которых прямо на улицу выставлялись живописные товары. Мы ходили с важным видом, пробовали ткани на ощупь (ха! мы же ни хрена в них не понимаем!..), одобрительно, или наоборот - с сомнением, качали головами и цокали языком, выслушивали лекции продавцов о преимуществах шерсти альпаки перед шерстью ламы, затем нехотя торговались, как бы собираясь уже уходить, и лишь в последний момент все же покупали приглянувшийся нам коврик. Однако, хотелось жрать.

На этот раз мы не стали искушать судьбу, и пошли прямо в ресторанчик, настоятельно рекомендованный нашим путеводителем. Там вкусно готовили жирную титикакскую форель, и мы ее хотели очень! В Pension Aransaya мы оказались единственными посетителями в этот час, и вокруг нас сразу засуетились улыбчивые хозяева. Приятное место и приятные люди. Нам накрыли столик во внутреннем дворике, в тени буйно вьющихся по стенам растений, и вскоре перед нами стояли тарелки с золотистой, покрытой тонкой хрусткой корочкой и источающей умопомрачительный аромат титикакской форелью. Труча криолла. Так она тут называется. В дальнейшем, заходя в местные рестораны, мы с порога бросали: "Сеньор! Труча, кока". Просто, как пресловутое "Матка! Млеко, яйки" немецких оккупантов. Рядом с каждой тарелкой нам поставили по небольшой бежевой чашечке с заваренными листьями коки. Четыре вилки взвились в воздух. "Стойте!" дико заорал я, хватаясь за фотоаппарат. Следущие десять минут, мы запечатлевали друг друга, компануя незатейливые натюрморты и жанровые сцены: Труча титикакская нетронутая, с гарниром; труча слегка надкусанная; одинокая труча без гарнира (когда сожрать-то успели?!); Леша с Шуриком весело улыбаются над тарелками с тручей; Леня, интеллигентно склонившийся на тарелкой тручи; Таня с сытой улыбкой и с Лениной тручей в руках (свою она уже сьела, не удержалась); и наконец - все четверо с четырьмя тручами. Танина тарелка с объедками предусмотрительно вынесена за кадр. Все то же самое теперь проделано с чашечками коки. Наконец фотоаппараты убраны, и можно показать свое истинное лицо. Благостные улыбки сменились плотоядными. Хруст, треск, чавканье, жирные руки, нечленораздельные реплики. Пустые тарелки. Занавес!

Копакабана оказалась прелестным городком. Расположенная между двумя небольшими горами (или скорее - холмами) на берегу просторной бухты, она служит титикакским жителям главным портом. Справа над городом возвышается Сьерро Кальварио, по непонятной теологической прихоти копакабанцев отождествляемая с Голгофой. Точь в точь, как на знаменитой Виа Делароза, на ней отмечены все 14 станций, а на вершине установлены каменные кресты. С этой вершины открывается прекрасный вид на озеро, и вечером, когда солнце садится в его безмятежные воды, романтически настроенные туристы и местные жители собираются тут в больших количествах. Для начала мы погуляли в порту, посидели на пирсе, болтая ногами над водой, понаблюдали за празднично одетыми индианками, которые выгуливали своих пестрых детишек. Они игрались на песчаном берегу, меж лодок и водных велосипедов, разбросанных тут и там в беспорядке.

Когда до заката осталось не больше часа, мы начали подниматься на Сьерро Кальварио. Одышка и головная боль, в следствие недостаточной акклиматизации, живо превратили этот путь в крестный. Я уныло брел вверх, и в голове моей звучала на все лады одна и та же фраза: "Очень даже Голгофа... чем не Голгофа?.. натуральная Голгофа..." Когда мы оказались на вершине, до заката оставалось еще полчаса. Задул ледяной ветер. Мы сидели на бетонном парапете, как нахохлившиеся гагары на безжизненных скалах острова Врангеля, и угрюмо ждали неземных красот титикакского заката. Закат был красив, но вмеру. Хорошенько повосторгавшись, чтобы не чувствовать себя дураками, мы дружно припустили вниз мимо всех 14 станций. К теплу, к жилью, к теплой, дымящейся труче.

Весь остаток вечера у меня раскалывалась голова. В ресторане меня тошнило от одного вида еды, а эти люди, которых я считал своими друзьями, с радостным возбуждением сожрали мою порцию. Тьфу...

Ямпупата трек

"Сколько времени понадобиться туристу,
чтобы попасть из пункта А в пункт Бэ,
если в ориентировании он ни Бэ ни Мэ ?.."
Из задачника для умственно отсталых туристов.

Наш третий день в Боливии начинался так, как должен был бы начинаться любой день моей жизни. Тихая гостиница, я лежу под теплым шерстяным одеялом, никуда не спеша. В голове прозрачная ясность, не замутненная никакими мыслями. Свежий, прохладный воздух струится в окно. Где то, заботливые индейские руки пекут мне свежие булочки и заваривают душистую коку. Не надо на работу. До ближайшего босса 15000 км. Господи! Ты все-таки есть!... Тут я вновь подумал о булочках, затем - о масле с джемом, сладко потянулся, нацепил брюки, и вышел на веранду.

Сегодня у нас в программе Ямпупата трек. Это такой пеший переход через весь полуостров из Копакабаны в поселок Ямпупата. Ямпупата (Yampupata) находится на самой северной оконечности полуострова, и к ней ведет живописная тропа, несложная и непротяженная - километров 15. Легкая акклиматизационная прогулка. Оттуда, из этой самой Ямпупаты, можно на гребной лодке добраться до главной цели нашей титикакиады - острова Исла дель Сол, острова Солнца древних инков.Следуя их верованиям, бог-Солнце родился из вод озера Титикака непосредственно у берегов этого острова. Он вышел на пустынный берег и направился к красивой скале, напоминающей лежащую пуму. Его большие босые ступни глубоко вдавливались в глинистую почву. Он был крупный мужчина, этот Солнце. С неторопливым достоинством он взошел на скалу, окинул взором мир, который ему предстоит освещать до скончания веков, и воспарил. Я знаю, что инки вам не авторитет, что у вас есть компьютер, интернет и поголовное среднее образование, но мы там были, и видели неоспоримые доказательства того, что именно так все и было. Но об этом - позже.

Итак, ранним утром, мы покинули гостеприимную Копакабану. Грунтовая дорога тянулась вдоль берега в сторону невысокого мыса. Слева от нас мерцали холодные, молочные воды озера. Редкие пучки тростника, четкие, как на японской гравюре, были неподвижны. Деловитые утки неторопливо чертили на воде широкие зигзаги. Справа простирались лоскуты полей, живописно недообработаные местными жителями. Посреди одного такого поля мы заприметили двух изящных, мирно пасущихся гуанако. Мы воровато оглянулись - вокруг ни души, владельцев не видно, можно брать. Взяв фотоаппараты наизготовку, мы растянулись цепью и мелкими перебежками двинулись на этих благородных животных. Леша с Шуриком заходили с флангов, кольцо сжималось, и ламы несомненно это понимали, но с места не двигались. Причина их необыкновенного хладнокровия вскоре прояснилась - бедные создания были привязаны к вбитому в землю колышку. Уже не таясь, выпрямившись во весь рост, мы обступили перепуганных мозоленогих, и обфотографировали их со всех сторон самым брутальным образом.

Вскоре дорога пошла в гору, все больше удаляясь от берега. Мы углубились в эвкалиптовый лес, покрывающий большую часть полуострова, причем я мучительно пытался сообразить является ли здесь эвкалипт растением эндемическим, или же, как у нас в Израиле, завезен из Австралии благонамеренными, но недалекими энтузиастами. Единственное, что нам удалось выяснить, это то, что лес этот не естественный, а насажен руками трудолюбивых боливийских граждан. Об этом гордо сообщалось в табличке, поджидавшей нас за очередным поворотом тропы. На этом участке маршрута нам была обещана путеводителем только одна достопримечательность - пещера со статуей девы Марии.

Тропа круто забрала вверх, лес стал совсем дремучим, и вдруг, посреди этой чащобы, прямо над тропой, на крутом склоне мы узрели глубокую скальную нишу, огороженную железной решеткой. В глубине ниши, как бы на высоком естественном постаменте, стояла дева Мария собственной персоной. Перед ней на мраморном столике стояли засохшие букетики цветов. Мы осмотрели, прониклись, и пошли дальше. Тропа становилась все уже, а заросли - все гуще. Мы круто спустились вниз, вышли на широкую поляну, и, спустя какое-то время, оказались на берегу озера. Тропа к этому времени стала практически неразличима, да и на схеме, которой мы пользовались, было ясно видно, что к озеру она выходить не должна. Было абсолютно ясно, что мы совершили невозможное - потеряли прекрасную, широкую тропу прямо посреди бела дня. "Дева Мария попутала…" - философски заметил кто-то из нас. Конечно же, золотое правило туризма говорит, что единственно верное решение в такой ситуации - вернуться обратно к пещере и найти продолжение тропы. Но кому же охота переться назад, когда через 1-1.5 км тропа все равно выйдет к берегу, к близлежащему поселку. Вдоль берега тянулся галечный пляж, кое-где поросший тростником, вид озера радовал глаз, и мы решили, что возвращаться нет никакого резону.

Однако, метров через 300 береговая линия сделала резкий поворот и, само собой разумеется, в этом месте пляж закончился, и в воду уходили довольно крутые скалы. Здесь уже не наблюдалось никаких следов человеческого пребывания. На голых серых валунах лежал выбеленный солнцем череп ламы. "Если бы вдоль берега можно было пройти к поселку, то кто бы стал переться через лес. Да здесь бы целую дорогу протоптали" - глубокомысленно (а главное - своевременно) заметил я. На меня посмотрели с сожалением, но ничего не сказали. С одной стороны, конечно, может дальше будет еще круче, а с другой - иди знай. Может стоит только перелезть через этот мысок, а там уже - дорожка скатертью до самого поселка. Заманчиво, черт побери. Леша траверсирует по скалам мысок и делает нам знаки, мол, валите все сюда, тут вполне ходябельно. Мы перелазим через мысок, и видим, что и вправду - вот она, наша дорожка скатертью. Ужасно довольные собой, мы топаем по этой скатерти, но уже через пару сот метров оказываемся на краю стола... За изящным поворотом береговой линии, когда до поселка, судя по всему, уже рукой подать, открылся новый мыс, да с такими скалами, что нечего было и думать пролезть по ним в ботинках, да с рюкзаками. "Надо возвращаться" - сказал я. "А может мы проплывем вдоль скал?" - с тихой тоской в голосе сказала моя жена. "Температура воды в Титикаке - 11 градусов круглый год" - четко отрапортовал я. Таня смерила меня взглядом, в котором явственно читалось : "Вечно ты все наломаешь, отличник хренов..." "А может мы поднимемся прямо вверх по склону, а там где-нибудь пересечемся с тропой?" - предложил Леша, изо всех сил изображая энтузиазм. Все задрали головы. Насколько хватало глаз, над нами был крутой, голый склон. "Ага" - сказал я - "а если не пересечемся, то уже не спустимся. Там и останемся. Как отец Федор." Поразмышляв какое-то время, мы пришли к компромиссному варианту - вернуться к тому месту, где мы сможем не только подняться наверх, но и, в случае чего, спуститься обратно, и там уже попытаться воплотить в жизнь Лешину идею.

Мы вернулись до места, где склон несколько выполаживался, и полезли вверх. Первым лез Шурик, его скрывали заросли, и мы лишь периодически перекликались: "Эй, Шурик, есть что-нибудь?!". "Ничего нет, но сейчас будет тропа!" - отвечал Шурик с неизменным оптимизмом молодости. Наконец, задав свой вопрос в очередной раз, мы получили от Шурика неожиданный ответ: "Есть две новости - хорошая и плохая. Сперва хорошая: я на тропе. Теперь плохая: это не та тропа, что мы ищем, а дальше подниматься невозможно..." Вскоре мы стояли возле Шурика и огорченно обсуждали ситуацию. Хорошая новость оказалась здорово преувеличенной. То, что Шурик назвал тропой, оказалось не более чем козьей тропкой, траверсировавшей крутой травянистый склон прямо под грядой крутых скал тянувшихся над нами на сколько хватало глаз. Разглядеть эти скалы снизу, с берега, мы никак не могли. К этому моменту мы потеряли уже столько времени и зашли так далеко, что в нас пробудилась некоторая спортивная злость, и даже такой педант, как я не предлагал вернуться назад. Мы решили, что - гори оно все синим пламенем, вернуться мы всегда успеем. И мы пошли по козьей тропе, решив, что козлы, ходившие тут до нас - не дураки, знали, что делали.

Ну, те козлы может были и не дураки... Итак, первым у нас скакал молодой козлик Шурик, за ним, глубокомысленно обсуждая сложившееся положение, шествовали прочие члены стада, а замыкал процессию я - опытный, старый козел. Так мы шли довольно долго, пока не подошли к месту, где тропа прерывалась, а впереди был крутой склон, траверс которого был явно не по силам таким козлам, как мы. Единственную надежду нам подавала широкая скальная расщелина, тянувшаяся вверх мимо нас, и там, наверху, возможно, выходящая на более пологий склон. Расщелина была довольно крутая, а скалы в ней - паршивые, осыпающиеся, поросшие какими-то сугубо местными колючими растениями, похожими на алоэ. Было очевидно, что пролезть вверх мы ее сумеем, а вот спуститься обратно - уже никак. Никакого снаряжения кроме шнурков на ботинках у нас не было. В двухстах метрах свободного полета под нами синели безмятежные воды озера Титикака. Образ отца Федора вновь всплыл у меня перед глазами, но уже и обсуждать-то было нечего, поскольку в момент, когда я подошел к расщелине, Шурик уже стоял наверху, на противоположной стороне, и радостно махал нам панамкой. "Наверно снова тропу нашел..." - саркастически сказал я Тане. Леша как раз преодолел первый, самый сложный, участок лазанья и теперь сидел на узкой полочке, поджидая остальных. "Леша," - сказал я - "Если ты полезешь дальше, то ты уверен, что сможешь оттуда спуститься?". "А я уже и отсюда не смогу спуститься" - озадаченно ответил Леша, подтверждая самые худшие мои опасения. Итак - Рубикон пересечен, назад пути нет. Осторожно, стараясь не оступиться и проверяя рукой каждый камень, мы пролазим расщелину и присоединяемся к Шурику, который излучает неистощимую энергию и оптимизм.

До ближайшего поворота у нас есть прекрасная козья тропа, а там чего-нибудь придумаем. И вот, такая картина: идем мы гуськом вдоль склона, такого желтого, покрытого сухой травой и всякими колючими местными изысками, ну там агава, алоэ какое-то, иногда - кактусы, а далеко под нами, на синей титикакской ряби покачивается лодочка местного рыбака. Он про рыбалку забыл, голову задрал - аж сомбреро потерял, и наблюдает за нашим продвижением. Готовит односельчанам новый "рыбацкий рассказ". Да только кто ж ему поверит, что пятеро туристов с жирного Запада, у которых денег - как мух на навозе в жаркий день, проводят свое драгоценное время, лазя по склонам, на которых испокон веков ничего кроме гадюк не ползало. Мы себе идем, а рыбак этот не отстает, сопровождает нас вдоль берега, и периодически руками нам знаки подает. Мол давайте ко мне, я вас прямиком в поселок сплавлю. Ну ты, мужик, и балда! Да если бы мы могли к тебе спуститься, мы бы там и сами чего-то придумали... Но вскоре оказалось, что мужик этот вовсе не дурак, а имеет на наш счет четкий коммерческий план. Тропа наша неожиданно привела нас к спуску в широкую естественную бухту, поросшую леском. Тут и там торчали пни и валялись стволы, с отчетливыми следами рубки и пилежки. Спуск к воде не представлял здесь никакого труда. Мы жутко обрадовались, стали друг друга поздравлять и хлопать по плечу. Ну как же, раз есть лесопилка, значит есть и тропа к ней от поселка.

Мы посмотрели на нашего рыбака - он махал нам руками пуще прежнего, чуть из лодки не вывалился. Мы неспеша, со вкусом, обсудили умственные способности боливийских рыбаков в свете теории о благотворном влиянии фосфора, аккумулированного в теле рыб, на работу головного мозга, нашли эту теорию недостаточно обоснованной, и пошли искать тропу в этот чертов поселок. Туда посмотрели, сюда сбегали... Что за ерунда - нету тропы! Ни человечьей, ни козьей. Сели мы на теплую послеобеденную почву, и с ненавистью смотрим на нашего спасателя. И как же мы сразу не догадались, что деревья в поселок по воде сплавляют. А мужик наш перестал махать, успокоился, и всем видом своим говорит - а никуда-то вы от меня, голубчики, не денетесь. Сумму наверно фантастическую в своей голове пестует. Это вам не ведро форели нарыбачить, тут - золотое дно, при правильном подходе. А мы сидим пыльные, с утра ни жрамши (а день-то уже на убыль идет, между прочим), от физических усилий на непривычной высоте в бошке колокола звонят, и такая нас злость разобрала. Хрен, ты нас дождешься! Ты, мужик, таких буржуев, как мы еще не видел. Мы дружно встали, отряхнулись и направились прямиком к скалам, к тому месту, которое рассекала широкая трещина, ведущая куда-то наверх. Лазание оказалось не сложным, Шурик первым уверенно прошел трещину, огляделся, и сообщил нам, что есть тропа. У Шурика всегда и везде есть тропа... Я оглянулся назад. Старый рыбак с печальным удивлением провожал нас взглядом. Перед ним лежало что? Правильно - разбитое корыто!..

Мы вылезли по трещине наверх и обнаружили, что на этот раз наши приключения и вправду закончились - несколько десятков метров пологого спуска, и мы уже на окраине поселка. Мы долго-долго тащились вдоль села в поисках пищи и воды. Кто не успел - тот опоздал. Те немногочисленные туристы, которые следуют этим маршрутом, прошли это место часа 3-4 назад, продуктовые лавки закрылись, и село погрузилось в сон. Наконец, поняв, что природа этого места такова, что милостей от нее ждать не приходится, мы решили взять их, эти милости, силой.

Потоптавшись у закрытых дверей очередной лавки, мы стали стучаться в ворота соседнего двора, предположив, что там и обитают ее владельцы. К нам выскочил испуганный молодой парень и повел нас в свои закрома. Магазинчик был явно ориентирован на своих, местных, так что в нем мало что было, а то, что было - было расфасовано в мешки и многолитровые банки. Была одна бутылка кока-колы. Мы купили рыбных консервов, хлеба и печенья и пошли искать место для своего убогого пиршества. И тут же наткнулись на целый туристический центр местного масштаба.К нашим услугам были: гостеприимный дом с ресторанчиком во дворе, деревянная пристань, у которой покачиваются на воде прелестные тростниковые лодочки, черная пушистая альпака, задумчиво жующая солому, короче - все то, о чем мечтает голодный и усталый турист с потертыми ногами. А мы так ломились в этот дурацкий сельпо! Я чувствовал себя путником, который напился теплой, мутной воды из лужи, не дойдя ста метров до прохладного прозрачного источника. Из дома навстречу нам вышел улыбающийся мужчина индейской национальности, в красном пончо и высокой, красной же, шерстяной шапочке. Он предложил нам поесть, покататься на лодке по озеру и остаться на ночевку - все вместе, или в любой комбинации. За катание на лодке он, в принципе, денег не берет...

Мы переспрашиваем его два раза на испанском, и еще раз - на языке глухонемых. Да, мы все поняли верно, и, если совесть нам позволит, мы можем не платить. Нам уже стыдно. Похоже, наша совесть в доле с этим парнем. Мы очарованы, мы покорены, мы идем на причал мимо волоокого альпака по имени Сальвадор и с блаженными улыбками погружаемся на туго сплетенную тростниковую пирогу, нос и корма которой плавно загнуты высоко кверху, словно туфли старика Хоттабыча. Сальвадор, не переставая жевать солому, провожает нас мудрым, всепонимающим взглядом. На корме нашей лодки, широко расставив ноги в кожаных сандалиях, стоит наш меднолицый друг. Мы расслабленно лежим на дне пироги у его ног, мы доверяем ему, мы - его бледнолицые братья. Глубокие морщины на его прокаленном солнцем лице разглаживаются - он улыбается нам. Длинным деревянным шестом он упирается в дно. Усилие, упругий толчок, и - тихо шуршит, раздвигаемый носом лодки тростник.

Мы плывем по озеру Титикака точно так, как плыли по нему прадеды нашего краснокожего друга сотни и тысячи лет назад, до того самого момента, пока не явились сюда наши собственные прадеды (ну положим я-то не испанец...) со своей воняющей железом цивилизацией. Мы бесшумно скользили меж пучками тростника, жмурясь от солнечных бликов, вспыхивавших на маслянистой ряби. Красивые черные утки неторопливо сторонились нас, а я, наоборот, интересовался ими и подсматривал их интимную жизнь в длиннофокусный обьектив, радуясь своему перед ними техническому превосходству. Мы сделали широкий круг по озеру и вернулись к пристани. А по мне, так могли бы еще плыть и плыть... Впрочем, теперь нас ждали наслаждения другого свойства.

Мы сидели во дворике, за широким деревянным столом, подставив босые натруженные ступни вечернему солнцу, и тянули носом воздух, улавливая возвышающийся до мощи симфонии аромат жарящейся тручи. Какая это была труча!!! Сладкий спазм сводит мне желудок при одном воспоминании о ней. Мы вылизали тарелки, расплатились с этим парнем так, что заткнулась бы самая привередливая совесть, и вышли в путь. Нас ждал Остров Солнца, и было бы удивительно нелепо прибыть на него в полной темноте.

Но вот, наконец, и Ямпупата. Крохотный поселок погружен в сонное запустение. Край света. У дороги стоят человек шесть немолодых, но жилистых мужичков и обсуждают свои крестьянские или рыбацкие дела. Наше появление вызвало легкий переполох - мы были неожиданные, хоть, в принципе, и желанные гости. Нас возбужденно обсудили на непонятном нам языке Аймару. Наконец, от их озабоченного коллектива отделился мужик, которому очевидно доверили переправить нас через пролив на остров. Более всего он походил на Харона. Босые ступни его были исковерканы, на каждой руке недоставало по пальцу, а суровое его лицо было обезображено огромным флюсом. Было ясно, что мы поплывем с человеком, которому нечего терять в этой жизни.

Он провел нас к причалу, у которого были пришвартованы разнообразные посудины, в том числе и моторные, и иногда - вполне приличные. Харон выбрал для нас гребную, из тех, что по-хуже, и распределил нас по деревянным лавкам таким образом, чтобы это корыто продержалось на воде как можно дольше. Он ободряюще улыбнулся нам здоровой половиной лица и налег на весла. Судя по всему, пятеро пассажиров со шмутками были предельной нагрузкой для нашей шлюпки - мужик упирался изо всех сил, но шла она тяжело, нехотя. Вскоре она начала наполняться водой, и Харон заботливо указал нам куда поставить ноги, чтобы они не промокли. Раз заботится о ногах, значит надеется доплыть, подумал я. Как бы случайно, без всякой причины, у нас затеялся разговор. Мы обсудили температуру воды в озере, расстояние до берега, крутизну прибрежных скал. Кто-то задумчиво сказал, что на все наплевать, но вот фотоаппарат - жалко. Мы удалялись от мыса все дальше в открытое море (ну не звучит "открытое озеро" , не звучит...), в лицо летели брызги с весел, в косых закатных лучах желтели низкие берега Исла де ла Луна - Острова Луны, а еще дальше, над ними, розовели ледовые склоны горы Илампу, подернутые вечерней дымкой. Когда мы выплыли на середину пролива, Харон извлек откуда-то бутылочку с жидкостью, которая, конечно же, была алкогольсодержащей. Лицо его приняло значительное выражение, и он привлек наше внимание нарочитым жестом, давая понять, что совершается обряд. Затем, неторопливым движением морского волка и тертого калача он поднес бутылку к губам, отхлебнул из нее, а оставшееся торжественно вылил за борт. Старик и море. Классика.

"Эх, " - подумал я - "то, что для одного народа - священнодействие, то для другого - тяжкий грех: вот так вот взять да вылить спиртное в воду!.. " Как бы там ни было, очевидно озерный бог остался нами доволен, и, спустя час, мы приблизились к безлюдному берегу Исла дель Сол. Я подивился романтичности происходящего - ни жилья, ни причала, только невысокие прибрежные скалы, на которые мы выбрасываем свои рюкзаки из качающейся на волнах лодки. Затем, по одному, выбираемся на них сами.

Как позже выяснилось, и жилье и причал были несколько дальше, в удобной бухте, но наш паромщик, очевидно, упахался до такой степени, что выгрузил нас при первой же возможности. Мы тепло попрощались с ним в наступающих сумерках. Поднявшись вверх по склону, мы увидели и бухту, и причал, и отчетливую тропу ведущую на широкий гребень на котором, судя по описанию, нас ждали сытный ужин и уютный ночлег. Оттуда нам навстречу сбежал парнишка лет десяти, который дежурил на тропе, ловя туристов, прибывающих на остров, и направляя их в гостиницу при которой он состоял. Он расписал нам все прелести, которые ожидают нас наверху, и мы покорно побрели за ним в сгущающихся сумерках.

С гребня открывался изумительный вид на закат. Под нами простиралась широкая лагуна, окруженная черной, как смоль грядой. Вода в лагуне была неподвижна, как темное стекло, в котором отражалась оранжевая закатная полоса неба. Все это великолепие постепенно угасало, и, уже в полной темноте, мы пришли в крохотный поселок, состоявший из нескольких гостиниц и других построек, не столь очевидного назначения. С видом охотника, принесшего в стойбище обильную добычу, малыш сдал нас хозяину гостиницы, и тут нас ожидало большое разочарование. Мест в гостинице не было. Хозяин с хозяйкой оказались молодыми, деловыми ребятами, одетыми вполне современно. Они были искренне огорчены, но, конечно, не больше чем мы сами. У нас был тяжелый день, мы хотели есть и спать. Наш малолетний ударник гостиничного труда, очевидно, получал зарплату в соответствии количеством добытых туристов. Дальнейшая утилизация ценного сырья его не волновала. Озадачено почесав в затылке, и, как бы извиняясь, нам предложили поселиться в недостроенном здании, которое в будущем обещало затмить все существующие на гребне постройки. Нас заверили, что, хотя света там еще нет, но все остальное - в полном порядке. К примеру, есть баньо. "А, баньо!" - оживился Леня. "Баньо с горячей водой?" - спросил он хозяйку, как бы не сомневаясь в положительном ответе. Величайшее изумление и смущение отразились на ее лице: "Ноу, сеньор... Тридцать раз сорри, но горячей воды в баньо нет". "Как так - нет?!" - вскипел Леня - "Что это за баньо без горячей воды! Кому нужно такое баньо!" Хозяева стояли перед Леней, как провинившиеся школьники. Они бы покраснели, как раки, если бы и так не были индейцами. Им было стыдно за себя, за свой остров и за всю Боливию-матушку.

И тут до кого-то из нас (кажется это был Леша) дошло: "Леня, баньо это не баня, баньо это туалет по-испански" - зашипел он Лене, теребя его за рукав. "Как туалет?... Почему туалет?... А я думал это баня..." - сразу успокоился Леня. Он понял, какие абсурдно высокие требования (туалет с горячей водой!) он предъявил несчастным хозяевам, и ему стало неловко. "Ха-ха!" - подлил я масла в огонь - "Ты чо, Ленька, какая баня?! На кой ляд она тебе здалась - почешись, где чешется, и ладненько... " Как и следовало ожидать, из всех возможных удобств в этом приюте было только одно - пластиковая канистра с удобной ручкой. Ею сливали воду в туалете, в который мы ходили на другой этаж, освещая себе дорогу налобными фонариками. Зато накормили нас на славу, и такой жирной, нежной тручи мы не едали ни до, ни после.

Постели наши были мягкими и чистыми, мы забрались под три одеяла из шерсти кучерявых андийских лам, и уснули, так безмятежно, как никогда не спят миллионеры в пятизвездочных отелях на Багамских островах. Я очень в это верю.

Исла дель Сол

"Солнце - огромный плазменный шар,
в недрах которого протекают термоядерные реакции.
Солнце - звезда, желтый карлик, с температурой
поверхности 6000 градусов.
Солнце родилось пять миллиардов лет назад...
из вод озера Титикака!!!!"
Боливийский учебник астрономии. Глава первая.

На следующее утро в столовой мы оказались первыми посетителями. В просторной комнате было пустынно и по-утреннему холодно. Закутанные в теплые флисы, мы сидели за пестрой скатертью с боливийскими национальными узорами, и, прихлебывая из дымящихся чашек горячий матэ де кока, неспеша обсуждали свои планы на сегодняшний день. Пока один из нас высказывал свое мнение, все остальные кушали свежие, только с огня, булочки, периодически домазывая обкусанные места маслом и вареньем. В этот ранний час на кухне дежурила одна только девчушка - дочка хозяев. Она подносила нам добавку с той беззаботной легкостью, с какой дети расстаются с деньгами своих родителей. Сегодня в наших планах значился переход через весь остров, с попутным осмотром всех местных достопримечательностей.

Первой из них была Escalera del Inca (Лестница Инков) - каменная лестница, спускающаяся к берегу от того места, где природный источник родниковой воды был оборудован инками для нужд их древнего населения. Спуск с гребня к этому источнику занял не более получаса. Жилистые местные старушки, размахивая хворостинами, гнали скотину на пастбища. Разнородная мясо-молочная братия брела сквозь клубы пыли, подсвеченные низким утренним солнцем. Мы дошли до окраины поселка и по крутой тропе спустились к источнику. Из невысокой стены, сложенной из плотно пригнанных друг к другу каменных блоков, били три прозрачные струи. Вода, которую испанцы, в свое время, считали возвращающей молодость, падала в небольшой каменный бассейн и оттуда стекала к берегу озера вдоль широкой каменной лестницы. Мы с удовольствием напились прохладной воды и наполнили свои бутылки. К бассейну подошла древняя, согнутая колесом старушка, закутанная в яркий шерстяной платок. Она набрала большое ведро воды, но перенести его через каменный бортик бассейна не смогла. Мы подали ей ведро, и она медленно потащила его домой, вверх по крутой тропе.

От источника мы вернулись назад, к первым домам поселка, откуда начиналась тропа, траверсирующая северо-западные склоны острова. У этих первых домов нам повстречалась изумительно фотогеничная троица - две девочки (на вид лет 10 и 8) с малышом-братишкой. Девочки были одеты в шерстяные кофты и в пышные, тяжелые юбки, столь любимые непрактичными боливийскими женщинами. На головах у них красовались жесткие фетровые шляпы - неотьемлемая часть национального одеяния. Шляпы эти более всего напоминают летающую тарелку классической формы, окаймленную шелковой ленточкой, вместо положенной ей, по свидетельству очевидцев, шеренги круглых иллюминаторов. Малыш был одет в обычную флисовую кофту, а на голове он носил стандартную детскую панамку с козырьком и с желтыми мишками. В руке он держал пустую бутылку из под кока-колы, как бы лишний раз подчеркивая свою причастность к западной цивилизации, в пику своим старомодным сестричкам. Любой фотограф много бы уплатил, чтобы запечатлеть эту троицу, и, как оказалось, троица прекрасно это знала. Увидев нас, девчушки заулыбались, оживленно защебетали и недвусмысленно дали нам понять, что с радостью дадут себя сфотографировать в обмен на энную сумму в местной валюте, которая, кстати, называется боливиано. Валюта "имени мене...", как сказал бы классик советской сатиры и юмора. Мы немедленно согласились, и детки, с неожиданным профессионализмом, выстроились перед нами, с учетом выгодного для съемки освещения, и дружно сделали "чи-и-из". Мы возбужденно засуетились с фотоаппаратами, меняя зумы и ракурсы, и нащелкивая драгоценный этнографический материал. Затем, мы выдали малышам по боливиано, давая понять, что сеанс окончен. Мы были уверены, что заработав себе на леденцы, карапузы будут счастливы, но мы их недооценили. С деловитой напористостью строительного подрядчика, старшая из фотомоделей потребовала утроить гонорар. Мы слегка остолбенели. Особенно огорчился Леня, который, как мы уже успели заметить, любил маленьких детей с ностальческим надрывом человека, успевшего уже призабыть, что это за птицы такие, маленькие дети. Я, как человек, в круг ежедневных обязанностей которого входит общение с субъектом младшего школьного возраста, пришел в себя первым. "Фиг с маслом!" - сказал я - "большие деньги развращают неокрепшую детскую психику!" И детская психика прекрасно меня поняла. Она была не по годам смышленной, эта психика. Психика тут же потеряла к нам всякий интерес и удалилась с довольным видом, который плохо вязался с только что отвергнутыми денежными притязаниями. На этом наши платные фотосеансы не закончились.

Мы шли по безлюдной тропе, наслаждаясь видами, которые я не побоюсь сравнить с видами Французской Ривьеры, тем более, что не все из читающих эти строки отдыхали на Французской Ривьере. Слева от нас - склон, поросший сосновым лесом, справа - бесконечное водное пространство глубокого синего цвета. Ближе к берегу, как плавники исполинских рыб, торчат из воды крутые скалистые острова. Вдалеке, на горизонте, белеет хребет Кордильеры Реал.

Мы топаем по пыльной тропе прямо посреди всего этого великолепия, и свежий ветерок приятно обдувает наши распаренные ходьбой, давно не мытые тела. И тут, в эту картину вписывается деталь, дополняющая ее до неправдоподобного совершенства. Нам навстречу идет молодая, со скидкой на тяжелую жизнь, женщина в национальной одежде - десять юбок, яркий шерстяной платок, на голове летающая тарелка. Все как полагается. В платке за спиной у нее сидит смуглая кроха в смешной голубой панамке и с интересом взирает на мир. На длинных веревочках женщина ведет двух красивых лам породы гуанако. Мы с Леней, два завзятых фотографа, сглотнули слюну. Однако, держимся - волю рукам не даем. Ну, то есть, за фотокамеры не хватаемся... Женщина поровнялась с нами, остановилась и жестами показывает - ну, мол, чего же вы?! Давайте, фотографируйте!.. Уговаривать нас не пришлось, и искусительница тут же была подвергнута групповому фотографированию. Щелкаем мы затворами, а сами умиленно рассуждаем: какая она умница, какая - продвинутая, и не стесняется совсем. Нет, непременно нужно ее отблагодарить. Дадим ей три... нет - пять боливиано! А пять боливиано почти равны одному североамерикано. То есть деньги для боливийского гражданина заметные. Тут горные носильщики за 10 баксов целый день на себе тяжеленный рюкзак тащат, и считается, что они деньги лопатой гребут. И вот, отсняли мы, что хотели, и протягиваем ей деньги. Она берет деньги и показывает нам - мол, вы чего это, ребята?! Вы (показывает на Лешу с Шуриком) по два раза щелкнули, ты (в Ленину сторону) - три раза, а ты - да, да, к тебе, лысый, обращаюсь... - целых четыре раза! А каждый кадр - 3 боливиано. Итого, 11 на 3 - целых 33 боливиано. А, чтобы мы не сомневались, она нам еще и на пальцах показывает. Но мы, долго не раздумывая, так же, жестами, ей обьясняем - ты, дорогая, это брось, мы тоже не вчера родились, знаем что почем. Люди тут за пять боливиано горбатят - света белого не видят, а ты - нос воротишь! Предложилась ты нам сама? Сама! О деньгах разговор шел? Не шел! Так что - имей совесть, и расстанемся полюбовно. Идем мы дальше, и ребята меж собой продолжают обсуждать ее ненасытную меркантильность. И тут я за нее вступился: "А чего это мы собственно решили, что она много берет?! Вон другие-то женщины не даются, лица закрывают. Может это они так честь свою берегут. Может, давать себя чужим мужикам фотографировать у них - чистая проституция?! За поруганую честь пять боливиано - это ж просто пощечина! У нас проститутки тоже небось побольше инженеров закалачивают". "Если это так, то мы сегодня растлили малолетних" - мрачно сказал Леня... В итоге, мы решили, что давать деньги детям - аморальное поощрение попрошайничества и, в дальнейшем, свое приязненное отношение к ним выражали с помощью конфеток и жвачек.

Тропа наша многократно проходила через небольшие поселки, мы наблюдали местных жителей, а они - нас. Должен сказать, что редкие конфликты (чаще всего - денежные) дают колоритный материал для рассказа, но, возможно, создают у читающего искаженное представление о характере простых боливийцев. Так вот, в подавляющем большинстве, они - спокойные, приветливые и неконфликтные люди, о которых я вспоминаю с большой приязнью. Просто, в силу иронического и насмешливого характера, я не слишком склонен к описанию умильных или возвышенных сцен. И вот вам пример положительного свойства - в одном из поселков мы познакомились с замечательным парнем лет 10-ти, который сам попросил его сфотографировать, долго сопровождал нас, показывая нам дорогу, а, напоследок, подарил каждому из нас по камешку-талисману. Ну вот, теперь я политкорректен, как представитель американского госдепа!... Парнишка провел нас до местного футбольного поля, и там мы с ним тепло распрощались.

Тут я должен вставить пару слов о боливийском футболе. Боливийцы любят футбол большой неразделенной любовью, впрочем, как и наши соотечественники - израильтяне. Они играют в футбол везде - начиная с Ла Паса и кончая последним селом, затерянным в высокогорье, но слышал ли кто-нибудь об успехах боливийской сборной? Злые языки рассказывают, что боливийцы всеми правдами и неправдами заманивают иностранные команды на свой поднебесный стадион в Ла-Пасе, и там дают бой ослабленному горной болезнью противнику. Результатов, однако, не заметно. Как бы там ни было, на Исла дель Сол мы наблюдали один из самых колоритных футбольных матчей в своей жизни. Футбольное поле было расположено в месте изумительной красоты - прямо на берегу озера, на фоне белоснежных склонов массива Илампу. Две команды, синяя и желтая, увлеченно гоняли мяч, поощряемые многочисленными болельщиками, собравшимися со всего острова. Судя по некоторым признакам, местная команда проигрывала. Я валялся на траве, утомленный красотами, и, щурясь, как сытый кот, наблюдал за мячом, то и дело взлетающим над шеститысячным горным хребтом в синее полуденное небо.

Вскоре мы пришли к главной цели нашего сегодняшнего перехода - поселку Чаллапампа (Cha'llapampa), расположенному на берегу глубокой бухты. Это самый крупный населенный пункт на острове, и единственный порт, откуда регулярно уходят катера на Копакабану. Мы собирались поселиться тут в гостинице, а ближе к вечеру сходить на северную оконечность острова, где расположены руины Чинкана - главная местная археологическая достопримечательность.

Утром следующего дня мы должны вернуться катером в Копакабану, а оттуда - в Ла Пас. Не доходя пару сот метров до центра поселка, мы наткнулись на вывеску гостиницы. Несмотря, на то, что под этим основательным словом я подразумеваю далеко не то же самое, что рисуется воображению туриста, ограничивающего свои путешествия посещением Парижа и Лондона, все же в нас теплилась некоторая надежда помыться под душем, что естественно даже для самых неприхотливых людей. Так вот, вывеска нам это обещала, и мы постучались в дверь. Нам открыл жилистый дедок, насторожено осмотрел нас, и ввел в свои владения. Стерильная чистота, свежевыбеленные домики и кусты роз во дворе произвели на нас впечатление.

Нам предложили два домика - четырехместный для Леши, Лени и Шурика, и трехместный для нас с Таней, причем дедушка не приминул обратить наше внимание на тот факт, что в финансовом отношении было бы куда разумнее нас уплотнить, но он не настаивает на этом, учитывая наш западный индивидуализм и общую избалованность. Вообще же, он забавно напоминал эдакого прижимистого украинского дедка, хозяина, у которого всегда и во всем царит идеальный порядок, и в котором естественное желание получить прибыль, борется с опасением, что безалаберные источники этой прибыли нарушат этот его драгоценный порядок. Мы уже почти ударили по рукам, но тут Леня, в качестве финансиста ответственный за эффективность наших денежных вложений, заметил, что неплохо бы осмотреть душ. Какой такой душ? Нет у меня никакого душа! - скорее возмущенно, чем растерянно пожал плечами дедок. Мы поняли, что, заказывая вывеску для своего заведения, старик ничем не ограничивал фантазию принявшего заказ художника. "А баньо? Баньо у тебя есть?" щегольнул Леня новым, недавно выученным словом. Старик просиял - что за вопрос! Есть прекрасное баньо, но не здесь, конечно, а за околицей - кто ж гадит в собственном доме... Мы переглянулись, сказали старику в утешение, что может быть еще вернемся, и пошли дальше, не сомневаясь, что в центре поселка нас ждут куда более фешенебельные отели. Однако очень скоро мы вернулись к старику, как побитые собаки. Все прочие гостиницы, обладая теми же недостатками, не могли похвастаться ни чистотой, ни тишиной дедушкиного санатория.

Мы расположились в отведенных нам домиках, и я пошел купаться в колонке, стоявшей посреди двора в окружении желтых роз. Чуть поодаль, в тени навеса, сидела женщина, связанная со стариком неясными мне родственными узами и вязала какое-то пестрое изделие с помощью устройства, которое в наших краях сочли бы украденным из исторического музея. Я подставил спину под ледяные струи, покрякивая от удовольствия. Женщина оторвалась от своего занятия и уставилась на меня с тем выражением ужаса и любопытства на лице, какое вызывает у людей простодушных любое извращение человеческой природы. Волосатый мужской торс произвел на нее не меньшее впечатление, чем диковинные всадники-кентавры Писсаро на ее предков. Я ободряюще улыбнулся ей, чем привел ее в окончательное замешательство.

Вообще же, мы обратили внимание, что Боливия - страна довольно пуританская, где не только не увидишь легкомысленно одетую женщину, но даже и мальчишки не снимают рубашек в самую теплую погоду. Отчасти это обьясняется прохладным климатом Альтиплано, но главная причина, конечно, кроется в длительном испанском прошлом этой страны. Не заметили мы в Ла Пасе и сомнительных ночных заведений. Похоже, что секса в Боливии нет. Пообедав и отдохнув, мы отправились осматривать обещанные нам руины. На выходе из поселка нас обилетили, поскольку посещение инкских развалин - мероприятие не бесплатное. Билет стоит один доллар и включает в себя так же посещение местного музея, в котором хранятся вещи с подводного археологического комплекса Марка Пампа. Руины Чинкана находятся всего в двух километрах к северу от Чаллапампы, но мы не сразу нашли их. Первое, что нам попалось - были жалкие развалины, за осмотр которых никто не дал бы и 10 центов. Такое убожество могут соорудить любые инки (а также - зинки или маринки) за неполный рабочий день. Нам было неловко за великую индейскую цивилизацию, и мы продолжили поиски чего-то такого , что выглядело бы пусть не на миллион, но хотя бы на тот один доллар, который мы заплатили.

И вскоре мы пришли к месту, в котором опознали арену великого космологического события древних инков - рождения Солнца из вод Титикаки и его вознесения на небосвод.Остров в этом месте сужался до неширокого пологого гребня, по центральной оси которого бежала главная туристическая тропа. Справа от тропы возвышалась Скала-Пума, Тити Карка, послужившая новорожденному светилу трамплином в небо, и давшая озеру его название. Мы нашли, хоть и не без труда, точку, с которой скала и вправду напоминала исполинскую кошку, не то отдыхающую, не то затаившуюся перед прыжком. Слева от тропы древние расчистили широкую площадку для своих кровавых церемоний. Посреди площадки, на четырех обтесанных каменных тумбах лежала массивная плита. Аккуратно обработанные, правильные каменные кубы были расставлены по кругу вокруг этого троглодитского стола, словно табуретки. Все это напоминало ни то место для пикника в парке Кармель, ни то стол для первобытного пинг-понга человеческими головами. Думаю, второе ближе к истине.

Внимательно осмотрев Скалу-Пуму, мы обнаружили гигантский, примерно метровой длины, след человекоподобной ступни, которая, как вы конечно догадались, могла принадлежать только Солнцу. Нечто подобное я видел в Храме Омара на Храмовой Горе в Иерусалиме в те благословенные времена, когда туда еще можно было войти, не рискуя быть растоптанным благочестивыми подданными аллаха. Там экспонируется скала со следом пророка Мухамеда, который оставил этот след, оттолкнувшись от скалы в процессе вознесения на небо. Не в пример пророку, след Солнца был и крупнее и отчетливее. Возбужденно обсуждая увиденные нами удивительные свидетельства реальности инкского космогонического сценария, мы продолжили поиски, и вскоре они увенчались успехом. В паре сот метров к северу от Пумы мы обнаружили обширный лабиринт каменных строений - целый комплекс, спускающийся с гребня по юго-западному склону. Каменной кладке было, конечно, далеко до циклопических стен великого Куско, но в общем сооружение это производило впечатление. Мы погуляли по его запутанным прохладным коридорам и комнатам, поглазели сквозь грубые проемы окон на глубокую, предвечернюю синь озера, повалялись на прогретых за день каменных плитах, оживляя силой воображения покинутые много веков назад развалины. Последним пунктом нашей программы был закат, который мы собирались наблюдать с безымянной и безлюдной вершины, возвышавшейся над северной оконечностью острова, но было еще рано, и мы вернулись к каменному жертвеннику. Мы разлеглись вокруг него, заломив руки за головы, и воображали себе величественные и жестокие сцены, которые несомненно разыгрывались в этом живописном месте.

Леня внимательно изучил опору жертвенника и торжественно заявил, что обнаружил ясные следы крови, впитавшейся в камень за века кровавых жертвоприношений. "Бульшит!" - заявил я с апломбом главного натуралиста экспедиции. "Почему же бульшит? Вот здесь жертве отрезали голову, кровь текла по столу и вот тут стекала по камню на землю" - убежденно сказал Леня, пальцем демонстрируя, каким именно маршрутом текла кровь от отрезанной головы. Я лихорадочно думал, пытаясь подвести под свое мнение какое-нибудь прочное биологическое, физическое или, на худой конец, паталогоанатомическое обоснование, но с удивлением понял, что мнение это зиждится на одном лишь пресловутом "коммон сенс". "Леня, абсолютно понятно, что этого не может быть" - заявил я тоном, за которым угадывались эти самые биологические и физические обоснования, столь сложные однако, что здесь не место и не время в них углубляться...

Устав от наших академических споров, Леша с Шуриком разыграли сцену жертвоприношения в лицах. В одних семейных трусах, как подобает древнему инку, Леша распластался на грубом каменном ложе. Лицо его приняло выражение, которое, по его мнению, означало предсмертную тоску. Шурик деловито закатал рукава, демонстрируя не свойственные благородному жрецу, мясницкие замашки. Он занес над Лешиным горлом острый каменный скол, и выражение смертной тоски на Лешином лице приобрело недостававшую ему убедительность. "Жрец, не смейтесь! Жертва, откройте горло ножу и поверните голову, так, чтобы кадык был в кадре!.. " - режиссировали мы с Леней.

Между тем, солнце клонилось к горизонту, и пора было идти смотреть закат. Мы поднялись на гору, и перед нами открылся изумительный вид на озеро. Оно лежало, как на ладони - обширные бухты с неподвижной, бутылочного цвета водой, далекий холмистый перуанский берег, розовеющие на закате ледники Анд, острые гребни скалистых островов, окружающих Исла дель Сол, как легкие парусные суда огромный флагманский корабль, и уходящая за горизонт бесконечная водная гладь. И над этим первобытным миром, всеми оттенками красного цвета разгорались перья облаков. Если бы я был Пришвин, я описал бы этот закат на трех страницах, уморив вас до смерти, но к моему сожалению и к вашему счастью - я не Пришвин...

Мы досмотрели это великое и вечное представление до последнего лучика света, и, в густеющей темноте, начали спускаться со своего наблюдательного пункта.Проходя мимо Скалы-Пумы, мы сделали свое последнее в этот день открытие. В свете налобных фонариков мы обнаружили еще два исполинских следа, ведущих к легендарной скале. Не было никаких сомнений, что они принадлежат Солнцу. Оба следа были оставлены правой ногой, что привело нас к мысли о том, что вышедшее только что из воды Солнце прыгало на одной ноге, надевая шорты. Это был прекрасный день, и было приятно завершить его таким замечательным открытием.

Возвращение в Ла Пас

Неприятной моей особенностью является то, что я не только просыпаюсь в условленное накануне время, но и тут же бужу всех остальных. Мы умылись, бодренько слазили по склону (наклонные плиты, 50 градусов, хорошие зацепки) в дедушкин туалет, который царил над местностью, как будка спасателя на Тель-Авивском пляже, позавтракали и отправились в Чаллапампский подводно-археологический музей. Между прочим, там было довольно интересно. Кроме всяких каменных и глиняных изделий, там были и тонкие золотые украшения. Все это нашли в городе, ушедшем под воду несколько веков назад. То есть не город, конечно, опустился, а уровень озера поднялся. Затем мы пошли на пристань и стали ждать катер в Копакабану.

Ждали мы довольно долго, и я успел сделать несколько удачных кадров местных старушек. Это была натуральная фотоохота. Камера с телеобьективом лежала наготове, мы непринужденно беседовали, и я следил при этом за приближением очередного обьекта. Когда обьект пересекал видимую только мне черту, я плавно вскидывал аппарат и делал кадр через плечо собеседника. К моей чести, ни одна из бабушек так и не заметила, что подверглась бесстыжей фотосъемке.

Наконец мы погрузились на катер и отчалили. Было грустно прощаться с этим замечательным островом, но утешало нас то, что мы приближаемся к главной части нашей боливианской эпопеи, той, ради которой мы собственно сюда и стремились. Мы уже очень неплохо акклиматизировались - исчезли головные боли, почти пропала одышка, а погода за эти дни окончательно наладилась, и далекий горный хребет сиял всеми своими ледниками на фоне идеально синего неба.

Катер мчался мимо извилистых берегов Исла дель Сол. Мы сидели на крыше, обдуваемые прохладным ветром, и это удовольствие с нами разделял единственный, кроме нас, пассажир катера, с редким американским именем Джеймс. Он давно уже путешествовал в одиночку, а это значит, что даже Герасим с Муму показались бы ему желанными собеседниками. Здесь же в его распоряжении оказался наш Леня, который на наших глазах брал неизмеримо более высокие языковые барьеры, чем тот, который отделял его от Джеймса. Они начали беседу с естественного для встретившихся туристов обсуждения стран и дорог.

Джеймс спросил Леню который день мы находимся в Боливии, и, услышав ответ, грустно покачал головой: "Оу... А я на четвертый день все еще блевал! Е, е..." И он выразительно показал, как именно он это делал, на тот случай если мы чего-то не поняли. Затем они обсудили трудности эммиграции (Лениной, естественно), и Джеймс обнаружил поразительное понимание проблемы, поскольку и у него самого (а как же иначе!) какая-то троюродная бабушка была родом из России. Затем, с разговора о российской бабушке, наши неутомимые собеседники перешли на культ личности Сталина, а отсюда уже рукой подать до такой близкой и для русских, и для американцев (хоть и по-разному, конечно) темы, как происки КГБ. Оказалось, что отец Джеймса был большим чином в ЦРУ (ха! А сынок сидит и языком, как помелом чешет! Вот тебе и яблоко от яблони...) и "разрабатывал" какого-то крупного хрена из КГБ. Пеньковский, что ли... " Пеньковский?! Подумать только! Какая удача!" - Леня просто просиял - "А я, как раз столько о нем знаю!". И эта своевременно подброшенная вязанка дров питала жаркий костер их беседы до самого прибытия в Копакабану.

В Копакабанском порту наш катер встречал усиленный спецназом наряд полиции. Они внимательно проверили наши документы и выпустили нас на причал. Мы так и не поняли, что там происходило - то ли ловили какого-то революционера, то ли какого-то торговца наркотиками, что, впрочем, вполне может сочетаться в одном лице. Нам повезло - мы тут же сели на автобус в Ла Пас. Это произошло настолько быстро, что мы даже не успели купить ничего съедобного.

Когда мы подъехали к паромной переправе, мы уже были зверски голодны. У нас было пару свободных минут, пока наш автобус грузили на паром, и мы подскочили к женщине, продававшей какие-то не слишком товарного вида фрукты. Мандарины выглядели так, как будто выросли в тундре на открытом грунте - крохотные, зеленые, покрытые какими-то белесыми пятнами. Кроме них имелись в наличии два вида бананов: одни - конвенциональной формы и цвета, но уже изрядно тронутые гангреной, а другие - изящной остроконечной формы, крепенькие и, главное, невиданого нами у бананов цвета - нежно розового. Вообще-то голодный человек не склонен экспериментировать с едой, но тут соблазн был черезчур велик, и мы купили себе этих замечательных розовощеких плодов. Продавщица смотрела на нас с тревожным недоумением и даже пыталась нам что-то обьяснить, указывая на проигнорированные нами обычные бананы. Дело ясное - хочет сбыть нам залежалый товар, решили мы. Мы отошли в сторонку, очистили себе по банану и надкусили. Несмотря на более чем спелый вид, вкус и консистенция этих бананов были такими же, как у их традиционных собратьев, когда те имеют цвет июньской травы. Без лишних слов, мы опустили эти вечнозеленые растения в мусорный бак, купили в соседнем лотке печенье самого банального вида, какой только сумели найти, и поспешили к причалу. Как мы догадались, мы купили те самые бананы, которые нам многократно подавали в различных ресторанах в печеном виде. В этом, обработанном, состоянии они удивительно вкусны - пальчики оближешь!

Без особых приключений мы приехали в Ла Пас. Горы, которые были укутаны облаками четыре дня назад, теперь были как на ладони, и с дороги открывался изумительный вид на огромную Западную Стену Уайно Потоси. И хоть наш маршрут пролегал с противоположной стороны горы, все равно было приятно, что наша гора так хорошо выглядит.

Другой замечательный, можно даже сказать - классический, вид ожидал нас на спуске в Ла Пас. Над гигантской чашей города, заполненной кирпичными коробками зданий, вздымался могучий многоголовый массив Ильимани. "Высоко, однако..." задумчиво произнес кто-то из ребят.

Мы вселились в свой Сеньориал и решили уже сегодня сделать первый круг по турагентствам и магазинам снаряжа, чтобы завтра, когда мы вплотную займемся всеми организационными делами, как-то ориентироваться в особенностях местного рынка.

Большинство агенств, магазинов и сувенирных лавок находятся на улице Сагарнага, берущей свое начало в хитросплетении верхних улиц, в любой день недели затопленных пестрой стихией рынка. Оттуда она круто сбегает вниз, к площади с красивым собором Иглесия де Сан Франциско. Мы начали с верхнего конца улицы, и двинулись вниз, не пропуская ни одного агентства. Мы искали бензин, телескопические лыжные палки и еще кое-какую мелочь. В первом из них (оно называлось "Андино") мне предложили купить за 30$ пару палок неплохого качества, но одна - с оборванным темляком. Я решил пока не спешить. Были там палки и напрокат. А насчет бензина нас там просто обескуражили. Мужик, владелец агентства, тоном, не оставляющим нам никаких надежд, заявил, что вся Боливия ездит то ли на дизельном топливе, то ли на какой-то другой непонятной жидкости, и наши шансы раздобыть здесь бензин равны нулю. Каково же было наше удивление, когда сразу же во втором агенстве, в ответ на наш робкий вопрос, нам с готовностью навалили гору литровых флаконов с этой якобы экзотической для Боливии жидкостью! На радостях, мы не только купили 6 флаконов, даже не понюхав, что там внутри, но и заказали в этой фирме джип на послезавтра.

Джип обошелся нам в 80$ - нормальная цена за заброску в базовый под Уайно Потоси. Агенство это называется Bolivian Journey, а хозяина его зовут Марко. У Леши к этому агенству были особые сантименты, поскольку он общался с Марко при помощи "мэйла" еще из Израиля, но в общем - агентство, как агентство. Не лучше и не хуже других. Когда мы вернулись в гостиницу, вытащили драгоценные бутылки с бензином из рюкзака и стали любовно их разглядывать, обнаружилась прелюбопытная вещь, которая очень меня насторожила. Бензин этот оказался розового цвета, и, если злополучным бананам этот цвет был к лицу и придавал им соблазнительности, то розовый бензин казался мне явлением противоестественным и болезненным. Какое-то время я бегал за всеми членами нашей группы и заставлял их поочередно нюхать подозрительную жидкость, поскольку сам я запахов практически не различаю. Все в один голос утверждали, что гадость эта воняет, как натуральный бензин, хоть и выглядит, как клубничный напиток. Это меня успокоило, и я благородно забрал бутылки с бензином в наш с Таней номер, на что она мне заметила, что если бы нос у меня был, как у всех нормальных людей (читай - как у нее), то благородства у меня бы решительно поубавилось. В итоге, мы выставили бензин за окно.

На этом странности с нашим бензином не закончились. Оказалось, что он постепенно зеленеет и, спустя несколько дней, приобретает подобающий ему желто-зеленый цвет. В тот вечер, Леша, взволнованный, как и я, странным цветом нашего горючего, предложил провести в гостиничном туалете огневые испытания - проверить, как наши примуса будут на нем работать. Я поколебался некоторое время, но, представив себе, какую вонищу мы там разведем, и как избалованные бельгийские и датские девушки-туристки будут падать в обморок на твердый кафельный пол, а гостиничный персонал станет применять к нам различные санкции, я отговорил Лешу от этой затеи. "То, что пахнет бензином, то, скорее всего, им и является... " - демагогически подытожил я наш диспут. К тому же, судя по техническим данным и по отзывам в интернете, наши прославленные "Драгонфлаи" должны были работать на любом виде топлива, включая ослиную мочу. К сожалению, как мы впоследствии убедились, слухи об их удивительной всеядности были несколько преувеличены.

На этот вечер у нас была запланирована шикарная культурная программа - поход в пенью. Пенья - это такой, своего рода, боливийский паб или клуб фольклорной музыки. Пеньи открываются по вечерам, народ приходит туда, заказывает себе попить или выпить, или даже плотно поесть, и затем часа два-три наслаждается фольклорной музыкой и танцами. А музыка у боливийцев просто необыкновенная! Они называют ее "музыка Альтиплано", и ничто так не передает величие этих суровых просторов, стремительность горных ручьев и пронзительную прозрачность неба, как эта музыка. Если бы я мог к своему рассказу приложить диск с этой музыкой, я избавился бы от мучительной невозможности приобщить вас к этому чуду. Ну вот, мы выкупались (стоило бы набрать это большими буквами), оделись потеплее, и, свежие и возбужденные, отправились в одну из самых прославленных пений Ла Паса. Однако, удача покинула нас в тот вечер. Пенья оказалась закрытой, и мы отправились в другую, запримеченную Лешей и Шуриком во время наших скитаний по Сагарнаге.

Нас вежливо встретили у входа и направили в зал, находящийся на втором этаже. В тот самый момент, когда мы в него входили, мы нос к носу столкнулись с красочной карнавальной процессией, покидавшей зал пританцовывая и покачивая пышными султанами перьев. На мгновение пестрый вихрь захлестнул нас, нас обдало жаром распаренных танцем смуглых тел и оглушило зажигательными ритмами, несущимися из полумрака. Затем, плавно обогнув нас, шествие исчезло за поворотом. "Вот оно!" - восторженно подумал я, и широкая, ни к чему конкретному не относящаяся, улыбка неудержимо расплылась на моем лице. Я люблю экзотику, как птица галка блестящие предметы. Когда-то, очень давно, одна моя знакомая заметила мне с сожалением: "Для тебя необычное и красивое - это одно и то же..." , намекая таким образом на мою эстетическую ограниченность. Мы вошли в зал в сладостной уверенности, что этот вечер подарит нам много необычного и много красивого, то есть станет одним из тех эпизодов нашей жизни, ради которых и стоит тянуть лямку. Мы жестоко обманулись. Мы сидели за столиком, расслабленные, с блуждающими улыбками на лицах и предвкушали феерическое зрелище, которое по каким-то разумным, очевидно, причинам все не начиналось.

Наконец мы заметили, что посетители один за другим расплачиваются и покидают зал. Сперва мы снисходительно посмеивались над их бестолковостью и нетерпеливостью, затем со все возрастающим недоумением стали обсуждать возможные причины их идиотского бегства. Когда посетителей в зале осталось меньше, чем официантов, а музыканты упаковали свои огромные тростниковые дудки и кожаные барабаны, раскланялись и покинули сцену, прятать голову в песок стало уже совершенно невозможно. "Уважаемый, не мог бы ты обьяснить нам, что означает столь раннее покидание этими замечательными музыкантами вашей гостеприимной пеньи?" - обратился Леня к официанту, филигранно используя пяток известных ему испанских слов, и заменяя недостающие испанские слова французскими и итальянскими. Ответ официанта был учтив, но куда более лаконичен: "Представление окончено, господа..." - сказал он, сочувственно глядя на нас, огорченных.

Помните печальную сцену из Бременских Музыкантов? Ну, когда их выкинули из дворца, где им было хорошо и весело? Примерно так мы себя чувствовали, возвращаясь в гостиницу по темным, бесприютным улицам.

Далее >>