Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Читайте на Mountain.RU: Шамони, ты моя Шамони, окончание Боливия - 2001 , Ян Рыбак, Израиль

Автор: Ян Рыбак, Израиль

Шамони, ты моя Шамони...

(Франция, Шамони, лето 2002г.)

Ты помнишь, как всё начиналось?...

Я лезу по вертикальной стене без страховки. Не помню, как и зачем я сюда попал, но мне некогда об этом думать. Я дотягиваюсь до очередной зацепы, плавно переношу своё тело в новую позицию и... срываюсь! Спиной ощущаю бесконечную пустоту в которую лечу, и меня охватывает ужас, от которого немеет каждая жилка. Я вздрагиваю всем телом и просыпаюсь. Душная ночь, я лежу у себя дома, в своей кровати, и сердце тяжело бухает у меня в горле. Фу. Приснится же такое... Сегодня, впервые после шестилетнего перерыва я лазил по скалам с закладками, и вот те на – ночные кошмары.

В течение всех этих лет я неизменно обьяснял своим знакомым скалолазам, гибким молодым людям с большим спортивным и прочим потенциалом, а также всем встречным и поперечным, что Маттерхорн был последней скальной вершиной, на которую я поднялся, что Альпы более не интересуют меня, что по скалам я лазил, лажу и всегда буду лазить плохо, и что серьёзные скальные тренировки требуют столько свободного времени, сколько у семейного, работающего мужчины на этом свете уже никогда не будет. И вот теперь, как примерный ученик, два раза в неделю я занимаюсь скалолазанием во всех его проявлениях – искусственная стенка, скалы с верхней страховкой, скалы ”по шлямбурам” и в связке с закладками.

Я горд собой – я лажу лучше, чем когда бы то ни было, и посторонний, не слишком искушенный наблюдатель возможно думает обо мне: ”когда-то этот мужик, наверное, неплохо лазил, но годы берут своё... ”. Я отстал от жизни и с рвением неофита осваиваю новомодные штучки – френды, трикамы и тому подобное. Терпеливый Дима Тильман инструктирует меня с заботливостью воспитательницы детского сада: ”эту ручку сюда, а вот эту ножку – туда, а карабинчик должен смотреть в другую сторону, а то веревочка может выщелкнуться и мальчик может убиться...”

Моя жена утверждает, что я впадаю в детство, что нормальные люди к сорока годам бросают лазить по скалам, уходят в высотный альпинизм и покоряют большие, пахотные вершины (как будто ”нормальные” люди вообще всем этим занимаются). Робкий упрёк в её глазах постепенно сменяется открытым протестом: каждый вечер я либо лажу, либо бегаю, и дети не видят своего отца, а жена – мужа. Налицо – свинское пренебрежение своими семейными обязанностями! Я не остаюсь в долгу и неизменно пускаю в ход один и тот же непробиваемый аргумент: ”От этих тренировок, дорогая, зависит моя жизнь! Ты же не хочешь, что бы я там убился? ”. И ещё: ”Живая свинья лучше мёртвого мужа... ” – перефразирую я для неё известную пословицу.

У меня молодая и сильная команда – Лёша Полонский, с которым мы были в Боливии год назад, а так же Таня и Дима Тильманы. Правда, до Альп они ещё не были Тильманами (то есть Дима, конечно, и тогда был Тильманом, а вот Татьяна называлась иначе), но к моему большому удобству они поженились сразу после поездки, и теперь их можно называть одним словом – Тильманы. Меня с ними познакомил Лёша за полгода до поездки, и всё, что я знал о них на тот момент, это то, что они хорошо лазят по скалам, и участвовали в двух-трёх не слишком сложных горных походах. Ну что же, подумал я, будем учить молодёжь...

Первая же встреча на скалах кардинальным образом переставила все акценты в наших взаимоотношениях. Ну, на счет того, кто кого будет учить. Они лазили не просто хорошо. По маршруту 5с, который я разучивал по нотам и до сих пор прохожу не без некоторого усилия, они гуляли вверх и вниз, как по тротуару. Они на нём согревались перед лазанием. На Димином счету обнаружились скальные шестёрки в Крыму и маршруты в вади Рам в Иордании, и, почесав затылок, я сказал ему, что мы с Лёшей в его полном распоряжении. И Дима стал обучать нас, обнаружив, по-моему мнению, врожденный педагогический талант. Приход Тильманов в нашу команду в значительной мере определил и размах наших планов. Гвоздём нашей программы стали два маршрута категории AD+/D. Один из них, скальный, - Дан дю Жеан (4013м) по классике, а второй, ледовый, – Монблан (4807м) по ребру Бренвы (Бренва Спур). Если учесть, что до этого никто из нас не ходил маршруты круче AD-, то станет понятно, что для нас это было серьёзным вызовом. Самое забавное, что выбор района восхождений был определён не спортивными, а финансовыми причинами. В Альпах есть два основных высокогорных массива – Валлисские (Пеннинские) Альпы, которые находятся в Швейцарии, и массив Монблана, расположенный во Франции. При этом, при всём моём уважении к высшей точке Западной Европы, Монблану, не его массив, а именно Пеннины предоставляют наибольший простор для высотных восхождений (а таковыми в Альпах считаются восхождения на четырёхтысячники) и огромный выбор маршрутов любой сложности. При прочих равных, я бы конечно отправился именно туда, но нашей группе (в основном – Диме с Таней) предстояло закупить гору снаряжения, и мы предполагали поселяться в высокогорных хижинах, а всё это во Франции гораздо дешевле, чем в Швейцарии. Кроме того, мы все уже бывали ранее в Пеннинских Альпах, в Церматте, а в районе Монблана был только я один. Посёлок Шамони, расположенный у подножия Монблана, условно считается родиной альпинизма, поскольку именно отсюда 8 августа 1786 года два неспокойных шамонийских жителя, Мишель Габриэль Паккар и Жак Бальма, впервые взошли на вершину Монблана, жертвенным служением науке оправдывая свой, столь естественный для здоровых мужчин, на ж...у поиск приключений. Для меня лично, мой собственный, персональный альпинизм также родился в Шамони, поскольку Монблан стал моей первой вершиной и поворотной точкой от занятий горным туризмом к чистому альпинизму. Было это в далеком уже 1994 году и поднимались мы тогда по маршруту первовосхождения – через ледник Боссон, по следам Паккара и Бальма. Так что начинал я в точном в соответствии с историей мирового альпинизма! Впрочем, на этом аналогия и заканчивается...

Через год после того первого моего альпинистского мероприятия обстоятельства сложились так, что я снова присоединился к группе Саши Урицкого из Иерусалима, и вновь мы летели в Шамони. На этот раз нашей целью было восхождение на Пети Дрю. Не больше и не меньше. Я всегда испытываю некоторую неловкость произнося эту фразу, поскольку в этот момент глаза людей понимающих начинают расширяться от изумления. “Нет, нет, ну что вы...” - тут же лепечу я - “Конечно, не по той самой стене...“

“По какой, по какой? Нет-нет, и не по этой... Там, с южной стороны, есть гораздо более простой маршрут на вершину. Ах, вы о нём даже не слышали? Что поделаешь - его не часто фотографируют...“ Но между прочим и этот “простой“ маршрут имеет категорию D- (то есть русская 4А, примерно), и вчерашнему горному туристу средней руки идти на него – нахальство невероятное. Я тогда пестовал идиотскую жизненную теорию, мол, то что могут другие, могу и я. Возможности Сашиной группы я себе представлял, случай поехать в горы выпал мне тогда в самый последний момент и другого варианта у меня небыло. На Пети Дрю мы тогда не зашли, поскольку, вдобавок к причинам обьективного и субьективного порядка, нас преследовало элементарное невезение. Как бы там ни было, участие в этом восхождении я считаю самым безответственным и идиотским свои поступком, но, тем не менее, далеко не бесполезным. Я понял много новых вещей о себе и об альпинизме, и о том, как мы с ним, с альпинизмом, будем жить дальше. Ну вот, пока мы ходили тогда вокруг Пети Дрю, как лиса вокруг сыра, одна необычайной формы вершина то и дело привлекала наше внимание. Она напоминала стремительно обернувшееся животное – элегантная скальная башня, красивая и неприступная. Называлась эта вершина Дан дю Жеан (Dent du Geant), и мы с Лёвой то и дело фотографировали её. Увлечение это было абсолютно платоническим, поскольку мне и в голову не приходило на неё лезть, особенно в свете печального моего петидрюшного опыта, который я тогда переваривал. Спустя года три, уже после Маттерхорна, я меланхолически перелистывал справочник маршрутов, подыскивая себе интересную цель для поездки в Альпы, которая мной тогда абсолютно не планировалась (психиатры, ау?) и обнаружил, что этот неприступный красавец имеет классический маршрут категории АD, всего лишь, поскольку его вершинная башня, как и на Маттерхорне, провешена веревками. Было это в тот невинный период, когда я ещё считал вполне приличным лезть на альпийскую вершину по провешенному кем-то маршруту, и я внес Дан дю Жеан в длинный список желанных целей “на когда-нибудь потом “. И вот это “когда-нибудь потом“ неожиданно наступило в этом году. Всё сложилось таким образом, что я могу вновь оказаться в Шамони, и давняя моя задумка, как говорится, обрела второе дыхание. С той только разницей, что идти на Дан мы собрались хоть и по классике, но не трогая чужие верёвки. В идеале – двумя отдельными связками, свободным лазанием. В этом варианте, категория этого маршрута вырастает примерно до D, что для нас с Лёшой определённо многовато, но имея шикарный “абордажный крюк“ в виде связки “Тильман энд Тильман“, мы имели все шансы на успех.

Коротко о маршруте: Набор высоты до вершины – 730 метров. От хижины Торино - сперва пологий спуск, а затем столь же пологий подъём к подножию технической части. Далее следует крутой снежно-ледовый кулуар (50º, 60 метров), затем – протяженный участок противного микста (лазание в кошках по некрутым скалам, 300-400 метров по высоте) и, наконец, изюминка маршрута – вершинная башня. Великолепный, двухсотметровый гранитный обелиск. Скалы – в районе 4 по французской шкале, с ключевым местом - 5а. К сожалению, вся эта неимоверная красота безнадежно изуродована непрерывной нитью толстенных канатов, по которым, словно стаи бабуинов, устремляются к вершине влекомые гидами связки “чайников“.

В дополнение к скальному маршруту нам требовался один суровый ледовый маршрут. Я выбрал Монблан по Бренва Спур. Бренва, это – гигантская стена, обращенная на итальянскую сторону, и по ней проложено множество маршрутов, один сложнее другого. Наиболее простой из них, Бренва Спур, поднимается по крутому гребню в правой части стены и выводит на перевал между вершинами Монблана и Мон Моди (Mont Maudit). Это - физически тяжелый маршрут с набором высоты 1300м из которых - 900м технического лазания (лёд 45-55º). В верхней части технического участка, перед выходом на перевал, маршрут проходит через барьер сераков, и, в зависимости от состояния последнего, категория маршрута колеблется между AD и D. Короче говоря – не сахар. Две хижины, из которых выходят на маршруты Бренвы, расположены на остром скальном гребне, по которому проходит граница между Францией и Италией. Подъём к этим хижинам с французской стороны - это 200 метров снежно-ледового склона крутизной до 60º. Поднялся к хате – считай уже прошел AD-шный машрут!

Кроме “основного блюда“ у нас было запланировано разминочно-акклиматизационное восхождение на вершину Эгюи дю Такюль (Aig. du Tacul, 3440м), по юго-восточному гребню (PD-). Имелся также приличный набор дополнительных вариантов на тот голливудский случай, если мы обнаружим себя суперменами, а погода будет идеальной в течение всего этого мероприятия.

Учитывая всё это “планов громадьё“, я вкалывал как чёрт перед поездкой, пытаясь вогнать себя в небывалую физическую форму.

“Ты можешь это сделать!“ – сурово твердил я себе, преодолевая на бегу осточертевшие мне подьёмы, но, в отличие от Рэмбо и компании, мне явно не хватало экранного времени на превращение в супермена. Наоборот, всякие досадные недоразумения со здоровьем (как то – аллергия не понятно на что, воспаление челюстного сустава и т.п.) отравляли мне жизнь перед самым отъездом. Между тем, живым укором передо мной маячили Дима с Таней. В тридцатиградусную израильскую жару они часами пёрли в гору тридцатикилограмовые рюкзаки, а затем играючи проходили маршруты, на которых я мог бы удежаться только с помощью клея.

Тяжкие сомнения охватывали меня перед поездкой. “Таня“ – говорил я жене - “эти молодые архаровцы загонят меня там насмерть.“ Когда мне становилось совсем плохо, я добавлял: “Ну куда я лезу, козёл? Я опозорюсь, обломаю ребятам весь кайф, и всё, что останется мне после этого – коротать остаток дней у семейного очага...“

“Ты – идиот! “ - по доброму отвечала мне Татьяна - “Что ты несёшь!? Ты же сильный и выносливый! А опыт? Разве у них, молодых, есть такой опыт? “ Её неподдельный оптимизм не заражал меня, и лишь перед самым отъездом я наплевал на все сомнения и расслабился. Я еду в горы делать то, что я люблю, и надо наслаждаться каждой минутой этого нового приключения. Я сделал всё, что мог, а там – будь, что будет!

Париж

У нас с Лёшей есть целый день в Париже. Мы неспеша прогуливаемся по “музею-вокзалу“ – Орсэ и изо всех сил пытаемся наслаждаться бессмертными полотнами импрессионистов, вопреки бессонной ночи, проведенной в аэропортах и в неудобных самолётных креслах. Мне это не слишком удаётся - пышные ренуаровские женщины двоятся и троятся у меня в глазах, и я в полусне то и дело налетаю на вездесущих японцев, впитывающих великое искусство сквозь обьективы своих фотокамер. Наконец, к моему облегчению, Лёша насытился нетленным и проникся проникновенным, и мы вышли в прохладное парижское утро и побрели по пустынным улицам в сторону латинского квартала. Здесь на углу бульваров Сен Мишель и Сен Жермен расположены спортивные магазины сети Vie Ux Campeur, где мы собирались докупить недостающее нам снаряжение.

Как это обычно бывает, тут было всё что угодно, кроме неоходимых нам ледовых молотков. Поколебавшись, мы решили отложить эту покупку на Шамони. Зато, я купил себе новые автоматические кошки взамен старых, советских, с ремешками, которые в прошлом году, в Боливии, регулярно слетали у меня с пластиковых ботинок. Впрочем, это было сделано зря, поскольку позже, в Шамони, я видел такие же модели по заметно более низким ценам. Мы вошли в магазин поздним утром, а вышли в то самое время, когда нормальные люди имеют обыкновение обедать. Лёша божился, что знает такое замечательное место в латинском квартале, где китайские рестораны кормят голодных студентов почти задаром. Мы долго наматывали километраж по тенистым парижским бульварам, пока, наконец, я не пригрозил Лёше: “Лёша, если в течение ближайших двадцати минут я не буду сидеть в китайском ресторане, то мы отобедаем в вульгарном Мак Дональдсе! Разве для того ты летел в столицу Европы, чтобы давиться гамбургером?“. Не знаю, подействовала ли на Лёшу моя угроза, но только сразу после этого мы свернули с Сен Жермен в оживлённый переулок, обильно усыпанный десятками мелких ресторанчиков, ни разу не повторяющейся национальной принадлежности. Вскоре мы уже сидели в невзрачном, но чистом помещении, и заметно беременная китайская девушка поставила передо мной пиалу с двумя большими пельменями, начиненными креветками. После обеда нас окончательно развезло, и мы поняли, что если не вздремнем хотя бы четверть часа, то никакой радости нам от Парижа не будет.

Мы забрели в Люксембургский сад и завалились спать на широкую “двуспальную” скамейку под платанами. Проснулся я от холода. С набухшего неба падали редкие тяжелые капли, и голуби тревожно кружились над нами. Что твои чайки. Куда могут пойти два туриста умеренной интеллигентности в свой единственный день в Париже? Конечно же, они отправятся на Монмартр. Мы с Лёшей не стали исключением. Лёша был изрядно озадачен, обнаружив, что то, что он принял за Монмартр в свой прошлый приезд в Париж, Монмартром не являлось, и, лишив его этой иллюзии, я вызвался показать ему истинный Монмартр. Впрочем, место это сегодня скорее является музеем “того самого“ Монмартра, и, как всякий музей, затоплено толпами неистребимых японцев, и любопытствующих бездельников. Какая уж там атмосфера! Мы потолкались между измельчавшими потомками Гогена и Ван Гога, понаблюдали, как штампуют они незамысловатые портреты гостей французской столицы и побрели к собору Сакре Кёр. Оттуда, по широкой засиженной романтическими парочками лестнице мы спустились к Пляс Пигаль и почти добрались уже до самого Мулен Ружа, как вдруг хлынул натуральный тропический ливень и завернул нас в метро, из которого осталась нам одна дорога – на Лионский вокзал. С этого вокзала в 10 часов вечера у нас был поезд на Шамони. По крайней мере, мы так считали...

Последнее Парижское Впечатление – угасающее вечернее небо, мы озабоченно семеним по бесприютному, промозглому проспекту, придавленные сорокакилограмовыми рюкзаками. Мы ошиблись вокзалом. Не больше, и не меньше. Наш поезд уходит не с Лионского вокзала, а с вокзала Аустерлиц, и мы обнаружили это за 40 минут до отправления. Что тут скажешь?

Приезд в Шамони

Меня всегда волнует зрелище вырастающих по обе стороны поезда предгорий. Каждая новая гряда лишь разжигает моё любопытство – что там за ней? Какие ещё невиданные мною хребты и вершины, скрываются за её массивными бурыми склонами? Над этими крутыми, поросшими грубой щетиной еловых лесов валами, отделённые от всего земного дымчатой воздушной полосой, сияют далёкие, принадлежащие миру неба, если не космоса, ледовые пирамиды и замки. Господи, куда же мы стремимся, ничтожные?

Шамонийский вокзал наплыл и замер. Дима Тильман и Мишель приветливо улыбались нам с перрона, а мы, неблагодарные, проворно вывалили на них из тамбура свои чудовищные рюкзаки. Мы сумбурно обменялись приветствиями, перескакивая с русского на иврит и обратно: ивритоязычный Мишель затесался в нашу компанию, разрушая наше и без того весьма пооблетевшее за годы “репатриации“ моноязычие и монокультурие. Забавно, что семь лет назад мы с Мишелем стояли на этом самом перроне, прощаясь с Шамони, и вот – мы снова здесь. Тогда Мишелю было всего 14 лет, и он “сидел на скамейке запасных“, пока основной состав нашей незадачливой экспедиции штурмовал вершину Пети Дрю. Тихими бивачными вечерами он изнурял Сашу (и без того обременённого непростым руководством) своей неудержимой подростковой говорливостью и утомительным стремлением “во всём дойти до самой сути“. И вот теперь, отучившись в школе и отслужив в армии, он со своим приятелем-израильтянином вернулся в Альпы, чтобы наконец приступить к горам всерьёз и надолго. Он ведёт нас всех в молодёжный хостель, в котором они остановились. “Вагабонд“ называется это заведение, что в переводе с английского означает бродяга. Такой бродяга, который скорее разбойник, чем бомж. Я озираюсь по сторонам, и странное ощущение владеет мной – я не в силах вспомнить, что будет за каждым следующим поворотом улицы, и, в то же время, мне всё здесь знакомо, словно я лишь вчера покинул этот город. По дороге Мишель посвящает нас в здешние сплетни и новости, из которых лишь прогноз погоды кажется мне существенным. Всю прошедшую неделю в долине Шамони шли дожди, и на ближайшие двое суток прогноз неутешителен. А затем, синоптики туманно намекают на возможное улучшение. Я не обескуражен прогнозом. Скорее – наоборот. Неделя дождей уже позади, а всему, как известно, в этом мире приходит конец. Дима вводит нас с Лёшей в курс дела: они с Таней уже двое суток, как живут на Монтенверс, в безбожно протекающей палатке (моей, чорт!). Воспользовались ли они фуникулёром? Смешной вопрос – конечно нет! Они проделали этот километровый подъём с сорокакилограмовыми рюкзаками за один раз.

Как смогли? Да уж, пришлось попотеть. Но в общем – не страшно... Мы с Лёшей подавленно молчим. С кем мы связались?! Я предпочёл бы просидеть два предстоящих дождливых дня в приветливом Вагабонде, а не в мокрой палатке, но раз наши друзья уже “прописались“ на Монтенверс – делать нечего. Мы оставляем у Мишеля ненужные вещи и идем делать единственный признаваемый мной “шоппинг“ – покупать снаряжение. Мы приобрели с Лёшей пару прекрасных айсбайлей (ледовых молотков), точь-в-точь таких, как я хотел. Конечно, им далеко до великолепных, выгнутых, как лебединые шеи, “айс тулов“ купленных Тильманами, но по мне и наши с Лёшей молотки очень даже ничего – лёгкие, удобные, с хищными чёрными клювами. Доведенный до отчаяния моей, давшей течь, палаткой, Дима ударил шапкой оземь и купил шикарный North Face. Затем мы закупили газ и недостающие продукты. С чувством выполненного долга мы непринужденно расселись на тротуаре под ногами у прохожих и скромно, но с аппетитом пообедали. Затем мы расстались. Мы с Лёшей побрели на вокзал, увешанные как натуральные ишаки – на спине большой рюкзак, килограммов 30, а второй поменьше (килограммов 15) - на груди. Народ был очень нами доволен, и радостные ухмылки сопровождали нас всю дорогу до вокзала. Дима же, по своему обыкновению, пошёл на Монтенверс хоть и налегке, но пешком, совмещая полезное с полезным – полезное для здоровья с полезным для бюджета.

Станция Монтенверс находится на высоте 1900м, у ледника Мер де Глас, в самой нижней его части, где он весь уже перекрыт грязными наносами, и если и напоминает собой море (Мер де Глас – Море Льда), то только после катастрофы нефтеналивного судна. В этом месте французы пробурили в ледяном панцире широкий разветвлённый тоннель, понаставили в нём различных фигур изо льда и превратили всё это дело в крупную местную достопримечательнось – Ледяной Грот. Из Шамони сюда проведена линия фуникулёра, а по-выше, над станцией, построена довольно приличная гостиница. От станции фуникулёра к Гроту можно спуститься на миниатюрной канатке, а можно – по тропе. Тропа эта раздваивается. Левая её ветвь ведёт к гроту, а правая – спускается на ледник значительно выше грота и далее продолжается вверх по леднику в направлении альпийских хижин, расположенных в долине Мер де Гласа. Спуск на ледник представляет собой каскад металлических лестниц, протянутых по крутым бараньим лбам. Всего этих лестниц – четыре штуки, от 10 до 50 метров каждая. Спустившись по первым трём, оказываешься на широком каменистом балконе, тянущемся далеко в обе стороны. В 200 метрах влево от линии спуска, в окружении гиганских каменных глыб Дима с Таней расположили свою-мою палатку. Монтенверс встретил нас с Лёшей дождём. За два захода спустили мы вниз, на “балкон”, свою поклажу, причём я промок во время этой операции насквозь, недальновидно упаковав свой гортекс глубоко внутрь рюкзака. Но вот, наконец, и палатка. Короткое шуршание, мокрый полог откинут в сторону, и из палатки высовывается заспанная Танина физиономия. Вот мы и дома.

Сырь и мокрь

Дождь, дождь, дождь. Двое суток беспрерывного дождя. Если бы не одна удачная особенность нашего стойбища, мы бы двинулись мозгами в своих крохотных палатках. А так – у нас есть две прекрасные пещеры, образованные огромными каменными плитами. В той, что поменьше мы храним свои рюкзаки и снаряжение, а ту, что побольше превратили в свою кухню, она же – салон, по совместительству. Гитара, многократно проклятая нами во время спуска по вертикальным лестницам, оказалась как нельзя кстати. Двое суток напролёт мы были заняты только тремя делами – мёрзли, голодали и горланили песни. Я почему-то мёрз больше всех, хотя вообще-то не отличаюсь повышенной мерзлявостью. А вот, надо же – зуб на зуб не попадает. Всё пропиталось сыростью, включая спальники, и лишь куртка из хваленого гортекса осталась верна мне до конца. Сырь и мокрь... Водный мир. А голодаем мы, как оказалось, не спроста, а в соответствии с Димиными пролетарскими представлениями о том, что тем, кто не работает есть не положено. Время обеда пришло, потопталось и ушло, а я всё ещё ждал чего-то, изредка вопросительно поглядывая на завхоза. Наконец, с предельным тактом, я осведомился, а не забыли ли мы ненароком поесть? Ну там за песнями и задушевными беседами. Всякое ведь бывает. Нет, ничего мы не забыли, объяснил мне Дима. Просто раскладка наша составлена с расчётом на то, что на днёвках и нетрудных переходах мы автоматически переходим на двухразовое питание. Кто не работает – тот не ест!

Для меня это стало освежающей новостью, но, поскольку в данный конкретный момент ничего исправить было уже нельзя, я лишь хмуро кивнул головой и сглотнул слюну. Мой подход к этому вопросу был прямо противоположным Диминому. Я считал, что днёвка - это то самое время, когда человек восстанавливает свои силы перед грядущими подвигами, и, соответственно, должен наедаться до отвала. В полном соответствии с законами психологии, подавленные естественные позывы (в данном случае – голод) проявились у нас в творчестве. В основном - песенном. Мы сидели под холодными, сочащимися влагой плитами, и часами пели под гитару всё, что только можно петь, начиная со слюнявых, но бесконечно ностальгических песенок времён моего студенчества, и кончая современным российским роком. Что я понимаю в современном российском роке? Да ни бельмеса я в нём не понимаю, как и в роке старом, и в роке не российском. Я бесконечно отстал от жизни. Как минимум лет на десять. Старый, замшелый динозавр – так я себя чувствовал в обществе своих молодых друзей в эти первые дни. Ну что же, говорил я себе, как не хорохорься, а тебе уже 38. С двумя детьми за плечами человек уже не может порхать, как бабочка. Всему своё время. Одолеваемый такими мыслями, я, то подпевал осевшие в памяти с десятого повторения куплеты, то стучал зубами от холода, то пальцем отводил от своей головы тоненькие струйки воды, тянувшиеся по каменному потолку от входа. Всё это, однако, не пропало зря, и я до сих пор напеваю дома свой любимый куплет про дохлую собачку, нашедшую ириску, доводя до белого каления свою дочь – воинственную собачатницу и активистку охраны природы.

Проходили часы, и только клочья тумана заглядывали в наше троглодитское убежище. Мы беседовали.

“А что это за огромная, острая вершина с той стороны ледника?” – спросила меня Таня - “Мы видели её с Димой, когда пришли сюда в первый раз.” “С той стороны? Так это – Пети Дрю” – ответил я. Напряженное молчание. “И на неё вы полезли?...”. “Да, полезли... Но, конечно не по этой стене. Знаете, там с другой стороны есть куда менее сложный маршрут...”.

А начало этой истории было весьма забавным. Когда мы успешно забрались на вершину Монблана в свою первую шамониаду, то были довольны собой чрезвычайно. Меня просто распирало от гордости. Было нас тогда пять человек – Саша и Наташа из Иерусалима, Володя Файтельсон по кличке Комиссар, Валера, ну и я, само собой. Все мы в “совке“ занимались не альпинизмом, а горным туризмом, несколько последних лет претерпевали трудности абсорбции в новой стране и успели уже забыть, что такое настоящие горы. Поэтому восхождение на Монблан ввело нас в полную эйфорию. Никто из нас, кроме Саши, тогда об Альпах ничего не знал, поэтому, когда он сказал нам, что теперь, после Монблана, мы должны взойти на одну известную скальную вершину, мы благодушно согласились. “Как называется? Как, как? Пети Дрю? Не-а, не слышали. Но пойдём, конечно. Отчего же не пойти... “. Было бы просто свинством отказать Саше, после того, как он так удачно завёл нас на Монблан. И вот из-под Монблана мы перешли на Монтенверс, откуда должны были продолжить на противоположный берег Мер де Гласа, к хижине de la Charpoua, расположенной у подножия маршрута на Пети Дрю. Мы разбили лагерь. Комиссар, с ещё неизжитой совдеповской непринуждённостью, наведался в соседний отель и экспроприировал там со столов вино и сыр, выставленные на пробу посетителям. Мы блаженствовали. “Ну, а где же наш Пети Дрю? Его уже видно отсюда?“ – с набитым французскими сырами ртом поинтересовался кто-то из нас. “Конечно. Вот же он.“ – невозмутимо пожал плечом Саша и указал нам на стремительный, неимоверной крутизны пик, совершенный, как произведение искусства. Молчание в заключительной сцене “Ревизора“ показалось бы вам восточным базаром в сравнении с той гробовой тишиной, которой были встречены Сашины слова. При всём нашем к Саше уважении, нам показалось, что он, как бы это по-мягче сказать, преувеличил наши возможности. Далее последовали настойчивые разъяснения, в продолжение которых мы, то недоверчиво пялились в Сашин справочник, то пытливо вглядывались в неприступный скальный обелиск, пытаясь представить себе, как у этого может быть “не слишком сложная сторона“. В подавленном состоянии мы разошлись по палаткам. Я латал своё убогое снаряжение, чувствуя себя пехотинцем перед Бородинской битвой. Завтра я надену белую сорочку...

Бог смилостивился над нами, и замечательная дождливая погода стабильно обосновалась тогда в Шамонийской долине. Мы спускались с Монтенверс с трудом скрывая своё радостное оживление от искренне огорчённого руководителя.

А уже на следующий год мы снова были здесь, у подножия Пети Дрю. Так мы нормальные, по-вашему?

Сырь и мокрь - 2

Прошла сырая, неуютная ночь, и под утро дождь затих. Я выглянул наружу, и сперва мне показалось, что погода значительно улучшилась, но, когда я выбрался из палатки, оптимизма у меня поубавилось. Впрочем, впервые с моего прибытия сюда, я увидел окружающие нас горы и с любопытством разглядывал их, словно старых знакомых. Над нашей долиной висели серые, слегка истощённые недельными дождями облака, и в них исчезали вершины окружающих пиков. Далеко внизу, под нами, Шамони был плотно укрыт своим собственным толстым одеялом облаков, которое “дышало”, то поднимаясь почти до нашего уровня, то отступая вновь. Погода находилась в том шатком равновесии, из которого она может, как обрадовать нас неожиданно выглянувшим солнцем, так и разразиться очередным многочасовым дождевым марафоном. Я поднял ребят, и мы стали отбирать вещи и продукты на заброску. Я решил, что даже если погода потом снова испортится, то мы хотя бы успеем проделать эту большую и полезную работу. По плану, который был разработан заранее и представлялся мне безупречным в тиши моего домашнего кабинета, мы должны были разбить базовый лагерь на высоте 2500м у хижины Requin, расположенной высоко на скальном берегу Мер де Гласа. Из этой ключевой точки, находящейся в месте слияния нескольких ледников, мы должны были делать выходы на свои восхождения. Типичный выход выглядел следующим образом: переход к одной из альпийских хижин и ночёвка в ней, восхождение на очередную вершину и спуск обратно в базовый лагерь. Таким образом, предполагался определённый компромисс между традиционным для выходцев из России “тяжёлым“ походным стилем и местным альпийским, при котором альпинист вообще идёт налегке от хижины к хижине. С одной стороны, это позволяло нам совершать подходы под гору относительно налегке, а с другой - сводило к минимуму финансовые затраты на проживание в горных хижинах. Это было особенно важно нашим студентам – Диме и Тане. Через 6-7 дней мы собирались спуститься в Шамони и докупить продукты на оставшееся время. Жизнь, понятное дело, внесла свои коррективы в это элегантное теоретическое построение.

В то пасмурное утро мы перелопатили гору в беспорядке сваленных вещей, отбирая необходимое и складывая его в аккуратные кучки – каждому своя. Если у меня до этого и были какие-то сомнения, то теперь они рассеялись окончательно – за один заход нам это добро никак наверх не забросить. Как раз, когда мы заканчивали все это дело, тучи, укутывавшие Шамони, стали набухать, как подошедшее тесто, и вскоре поглотили нас окончательно. Противная морось загнала нас обратно под каменные плиты, мы вновь запели, и пропели до самого вечера. За ужином обсудили планы на завтра. Потеря минимум трёх дней стала уже свершившимся фактом, поэтому мы решили подкорректировать первоначальный план и отменить спуск в Шамони, запланированный на середину похода. Поскольку всё равно мы разбиваем заброску на две части, то логично “дозаправиться“ уже сейчас и до конца восхождений вниз не спускаться. Таким образом, на первую заброску выйдут лишь трое, а завхоз, то есть – Дима, спустится в Шамони и докупит необходимые продукты. К этому моменту, да простится мне неуклюжий каламбур, я был сыт по горло жизнью впроголодь и попросил Диму несколько переработать нашу раскладку. Создать нам раскладку “с человеческим лицом“. Дима пожал плечами с усталым равнодушием профессионала, и мы забыли что такое чувство голода до конца похода. Димин кулинарный стиль я определил для себя, как русский походный традиционализм. Четыре столпа, четыре краеугольных камня были заложены в фундамент нашей раскладки – колбаса, сыр, супы и шоколад. Филигранно жонглируя этими нехитрыми ингредиентами Дима умудрялся кормить нас вкусными и питательными блюдами. К концу похода он отточил своё исскуство настолько, что колбасу, плавающую в супе его приготовления, можно было принять, скажем, за мясо цыплёнка. Умение, свойственное, как утверждают, лишь китайским кулинарам.

К концу двухнедельного похода, без обжорства, но и без голодовок, продукты были ликвидированы практически до последней крошки. Умеете ли вы так, товарищи китайцы?..

Вечером, когда Ледяной Грот закрылся для посетителей, мы отправились к нему на экскурсию. Дождь прекратился, и мы осторожно брели по бугристому леднику, грязному, как осенний тротуар захолустного города. Серость, сырость и тоска. Я же, однако, наслаждался каждым сделанным шагом после всего этого вынужденного безделья, в которое мы были погружены в последние двое суток. В наступающих сумерках Грот походил на покинутую шахтёрами шахту. Мы вошли в ледовый тоннель и зажгли налобные фонарики. С потолка нам на голову падали тяжёлые холодные капли. В обширной нише, вырубленной в стене тоннеля, тускло поблескивал здоровенный ледяной медведь. Настолько топорно выполненный, что, в принципе, его можно было выдать за любое крупное четвероногое. Ёще несколько столь же бездарных изваяний были равномерно рассеяны по всему пространству Грота. В основном – ледяная мебель, ну там – столы, тумбы. Меж ними томились сероликие пластиковые манекены. Словно в магазине одежды. Праздник фантазии и карнавал вкуса... Держатели этого заведения заметно опустились с прошлого моего посещения. Тогда эту выставку разнообразили фигуры фараонов с обтаявшими носами и несколько животных (включая и неизменного медведя), выполненных в стиле детсадовского реализма.

Очевидно штатный скульптор задолбался подновлять весь этот эфемерный зоопарк, непрерывно подтаивающий от жаркого дыхания многочисленных посетителей, и он стал ваять формы простые и массивные, не столь подвластные неумолимому разрушению. Эх, мужик, мужик... А где же, спрашивается, твоя артистичная французская натура?

К Акульему Приюту

Рано утром, пока Лёша досматривал последний сон в сырой надышанной палатке, я вылез проверить погоду.

Циклон отступил. По небу, словно арьергад в беспорядке отступающих войск, проносились растрёпанные клочья облаков. Впопыхах они налетали на острые скальные иглы, обступающие долину, и повисали на них длинными трепещущими флагами. Промытые начисто горы сверкали, и мир был полон динамики и свежей силы. Я с трудом удержался, чтобы тут же не разбудить свою сонную команду. Впрочем, удерживался я не долго. Не более часа. Хотелось тут же, по утренней прохладце, начать что-то делать – куда-то идти, что-то тащить, короче говоря – действовать. Однако, несмотря на вчерашние приготовления, собирались мы чудовищно медленно и вышли на заброску только в половине двенадцатого. Помахали Диме ручкой и пошли.

Спустились на ледник и побрели по “Ледовому Морю”, то переваливая через огромные затывшие валы, то обходя небольшие каменистые острова, встречавшиеся нам то и дело. Солнце стояло уже высоко, было жарко, и я потел, как лошадь. Пот заливал мне глаза, рюкзак был увесистым, и шлось мне тяжёло – эффект первого дня. Лёша, судя по всему, пребывал в таком же состоянии. Смотреть на него было всё равно, что смотреться в зеркало. И только Татьяна, расхоженная и акклиматизированная, невозмутимо шагала час за часом, не выказывая никаких признаков усталости. По мере продвижения, справа и слева от нас открывались новые виды, и я узнавал своих старых знакомых – Верт, Кардинал, Муан и многих других. Я показывал на них пальцем, сообщая ребятам, что это за вершины, чем они знамениты, и какое я к ним имею отношение (а никакого, если не считать Муан...). Пети Дрю, наконец, открылся нам своей пресловутой “несложной“ стороной. Скальные массивы были присыпаны свежевыпавшим снегом, словно торт сахарной пудрой. Пейзажи были изумительны, но сама пилёжка по плоскому ложу ледника – невыносимо скучна. Но вот, в средней его части, там, где этот исполинский шершавый язык делал плавный поворот вправо, стали попадаться широкие трещины, подьём стал заметно круче, и пошёл хоть какой-то “экшен“. Мы прижались вправо и пошли по самому краю ледника, обходя трещины. Немолодые французские мужчина и женщина продвигались параллельным с нами курсом. Они не оправдали наших надежд – шли неуверенно, “забуривались“ то вправо, то влево и периодически виновато нам улыбались. Слабо, слабо знают они свои Альпы... В ледовых развалах тренировалась небольшая группа военных. Молодой подтянутый офицер деловито подавал команды, и это было очень забавно - армия в горах, на леднике, учат чего-то там, командуют... Сюда же все приезжают отдыхать и развлекаться! Мы поговорили с командиром, который оказался американцем. Услышав, что мы из Израиля, он одобрительно кивнул головой и охотно рассказал нам все доступные ему военные тайны – дислокацию его подразделения, текущую боевую задачу и планы на ближайшее будущее. Чего там – Мосад ведь и так всё знает! Мы тепло попрощались с американцами и побрели дальше. Вскоре непроходимая сеть трещин окончательно вытеснила нас на боковую морену. Мы сняли кошки и потащились сквозь нагромождения глыб, булыжников и мелкой щебёнки. Вверх - вниз, вправо – влево, вверх – вниз, вправо – влево. Я ненавижу ходьбу по моренам! При первом же удобном случае мы снова сбежали на ледник. Сеть трещин, которую мы обошли по морене, образована столкновением и слиянием двух ледовых потоков – Glacier de Leschaux и Glacier du Tacul. С двух сторон они огибают массивную пирамиду Эгюи дю Такуль и, обьединившись у её подножия, образуют тот ледник, который и называется собственно Мер де Глас. Ледник Такюль, в свою очередь, образован слиянием в одной точке аж четырёх ледовых потоков: к Glacier du Geant , центральному из них, слева примыкает Glacier des Periades, а справа - Glacier d’Envers du Plan и Vallee Blanche. Слияние четырёх ледников – немалый катаклизм, и оно образовало огромный ледовый амфитеатр – грандиозные ледопады охватывали истоки ледника Такюль исполинским полукольцом. У самого подножия этой застывшей Ниагары, справа, на зализанной миллионолетним движением льда скале, расположена альпийская хижина Refuge de Requin – Акулий Приют. Странное название для горной хижины, не правда ли? Горный приют должен быть Орлиным. Или, на худой конец, – Козлиным. А тут – Акулий! Какие здесь, к чёрту, акулы?!! Хотя, кто его знает – Мер де Глас, Ледовое Море. В ледовом море – ледовые акулы. Позже нам разъяснили, что приют назван по имени вершины, у подножия которой он расположен. Вершина эта называется Dent du Requin – Зуб Акулы. Здесь, рядом с этой хижиной, мы планировали основать свой базовый лагерь.

Самой хижины с ледника видно не было, но ещё издалека мы различили нарисованный на скале знак – большую белую стрелку, указывающую на маршрут подъёма. Двести метров крутых бараньих лбов отделяло хижину от подножия скалы. Всё это вертикальное пространство было провешено металлическими тросами и скобами, а в скале тут и там были вырублены ступеньки. Лезть через весь этот обезьяний рай с двадцатипятикилограммовыми рюкзаками – удовольствие ниже среднего. Под конец, мы окончательно вымотались и долго приходили в себя на скамеечке у хижины, под любопытными взглядами скучающих постояльцев. Хижина оказалась вполне приличной гостиницей. Увешена солнечными батареями, словно лунная база. 21 век, что тут скажешь... Мы с Лёшей надолго припали к скамейке, а неутомимая Татьяна тут же отправилась на поиски места для будущего лагеря. Ничего, утешал я себя, это – первый день. Завтра мы уже будем, как огурчики. Первый день - это первый день, и ничего тут не попишешь. Мы с Лёшей переложили заброску в большой чехол и отправились в хижину на переговоры. Само собой разумеется (мы, как вы помните, во Франции), хозяева не говорили по-английски ни слова, но зато Лёша обладал небольшим французским словарным запасом. Никаких излишеств – только самое необходимое. К тому же, кроме хозяев, в доме обитала молодая молочнолицая девушка, живая и сообразительная, через которую и проходили наши переговоры. Нам разрешили оставить вещи в хижине, и хозяин провёл нас в свою кладовую. Крайне неохотно Лёша покинул дом, в котором обитала светловолосая альпийская девушка. Такие девушки, живущие простой жизнью в сердце горной долины, обладают непреодолимой притягательной силой для романтически настроенных молодых людей.

Таня вернулась из разведки и сообщила, что на гребне выше хижины хороших мест для лагеря не просматривается. Она с трудом нашла пару площадок под две палатки, причём довольно далеко друг от друга. Это было не слишком удачно, но гораздо больше меня тревожило другое. На топографической карте мимо этой хижины вверх по леднику Жеан тянулась уверенная тропа – прямо-таки магистраль местного значения. Именно по ней мы должны были выходить на свои основные восхождения – к Дан дю Жеану и под Бренву. В реальности же, вокруг нашего скального острова бурлило непроходимое ледовое море – нагромождения сераков и ледовых пластов, словно пошинкованных гиганским ножом. Куда тут идти? На вид – полная безнадёга. Я ничего не сказал ребятам, но на душе у меня было неспокойно. С одной стороны, раз на карте обозначена такая магистраль, значит как-то здесь всё-таки ходят, но, с другой стороны, если нет – это в значительной мере крах всей нашей экспедиции. Как позже мы выяснили, этот крах был даже ближе, чем я предполагал. Оказывается (но на карте об этом нет ни слова!) тропа эта пользуется большой популярностью зимой, когда ледник перекрыт толстым слоем снега, а к концу лета приходит в негодность и, иногда, становится абсолютно непроходима. Стараясь не думать о том, чего уже нельзя изменить, спускался я вниз к нашему лагерю на Монтенверс.

В сумерках мы вернулись к своим палаткам. Дима приготовил нам приятный сюрприз – каждому по упаковке фруктовых йогуртов. За ужином мы распечатали бутылочку сухого красного вина, и выпили за успех нашего мероприятия.

Прошла спокойная, тёплая ночь. Сегодня мы покидаем наше пещерное стойбище и переходим в базовый лагерь. Если всё пойдёт по плану, то вниз мы спустимся дней через десять, не раньше. Встали мы относительно рано, но собирались чудовищно долго. По дороге мы планировали потренироваться на льду, и я тихо кипел, вычитая каждый потерянный час из времени отпущенного нам на тренировку. Кроме тренировки, перехода к приюту и разбивки лагеря нам необходимо было до темноты разведать выход на ледник и просмотреть маршрут завтрашнего восхождения на Эгюи дю Такюль. Наконец, в 10 часов утра мы вышли и потянулись вверх по леднику, высматривая себе подходящую трещину. Циклон позорно бежал из нашей долины, последние признаки непогоды, бушевавшей здесь всю прошлую неделю, исчезли без следа, и ледник был накрыт густо синим куполом неба, словно гигантской перевёрнутой чашкой. Лазурная глазурь и глазурованная лазурь. Короче говоря, погода – что надо. Народу на леднике – как на Дерибасовской в погожий воскресный день. Все хорошие, уютные трещины расхватали шустрые французы, и нам досталась второсортная, с неудобным спуском и дырявым дном. Мы организовали две станции на ледобурах, спустились на дно трещины, и стали лазить с верхней страховкой. Обкатываем своё новое снаряжение. После обычных “походных” ледорубов наши с Лёшей айсбайли вызывают у нас полную эйфорию. По ледовой стенке крутизной до 70-80 градусов мы гуляем, как по тротуару. На вертикальных участках, правда, приходится попотеть – сказывается недостаток опыта. Эйфория наша длилась ровно до того момента, когда мы сменили свои асбайли на Тильмановских “коньков - горбунков“. Лучшее – враг хорошего. Это уж точно. “Ну ничего,“ - с наигранной уверенностью сказал я Лёше - “зато наши молотки намного легче! “. Никаких дополнительных преимуществ наших молотков мне в голову не пришло. Кроме цены, само собой разумеется. Мы сперва полазили просто так, приноравливаясь к новому снаряжению, а затем усложнили упражнение и стали завинчивать навесу ледобуры, что оказалось, как я и предполагал, весьма утомительным занятием. Почти цирковой трюк, можно сказать. Напоследок, окончательно освоившись и поняв что к чему, я пролез эту стеночку без страховки. Так сказать – психологическая тренировка. Довольные собой, мы свернули своё ледовое хозяйство и продолжили переход к нашему Акульему Приюту. Рюкзаки у нас были примерно такие же, как вчера, но шлось уже несравненно легче, и мы довольно быстро дотопали до приюта. Мы с Лёшей пошли отбирать у хозяев свою заброску. Интересно куда пропал (точнее - пропала) наш русоголовый эдельвейс? Лёша во время переговоров задумчиво шарил глазами по хижине.

Место для лагеря, найденное накануне Татьяной, нас не впечатлило, но, вроде бы, ничего лучшего рядом не было, и мы стали распаковывать рюкзаки. Лёша же проявил неожиданную неутомимость и отправился вверх по гребню на дополнительную разведку. Вскоре он вернулся сияющий и доложил, что в верхней части гребня нашёл прекрасное место для двух палаток. Дима с Таней находились к этому моменту в завершающей стадии установки палатки. Им смертельно не хотелось начинать всё сначала, но насилие было неизбежным, и они печально покорились судьбе. И тут произошла одна, не такая уж мелкая, неприятность. Возбужденный своей удачной находкой, Лёша сделал неловкое движение, и Танин наполовину распакованный рюкзак покатился по крутому склону, равномерно рассеивая её личное и наше общественное снаряжение. “Лёша, ты – гений!!! “ с чувством произнесла Татьяна. В течение двух дней мы искали и находили содержимое Таниного рюкзака, и было найдено всё, кроме одной “мелочи“ – бесследно пропала наша походная аптечка. Просто, как в воду канула. Ну, что ж, подвёл я резюме, теперь нам придётся быть здоровыми. В конце концов, потеря аптечки - не самое страшное из того, что может приключиться с группой в горах тринадцатого числа. Это называется - “позитивное мышление“, если кто не знает...

Итак, завтра у нас “разминочно-акклиматизационное“ восхождение. Был момент, когда я засомневался в его целесообразности. В спину меня подгоняла изумительная погода, установившаяся в нашем районе. Сколько дней она ещё продержится? Хотелось добраться по-скорее до Дан дю Жеана, да и силы сэкономить. Я поделился с Димой своими сомнениями. Он ненадолго задумался и сказал, что не хотелось бы начинать с того, что нарушать собственные планы. Мне самому этот маневр чересчур напоминал отступление без боя и, в итоге, я согласился с Димой. К тому же, акклиматизация это не лестница, по которой можно взбежать, перепрыгивая через три ступеньки. Терпение, сказал я сам себе, терпение!

О том, как Эгюи дю Такюль нас "размял"...

Быстрые утренние сборы – не наша сильная сторона. Это я уже понял. Встав в 5 часов утра, мы выходим на маршрут в 7, вместо запланированных 6-ти. Похоже, я – единственный жаворонок, затесавшийся в эту стаю сов. С подъёмом у нас проблем нет, люди мы дисциплинированные. Однако, встать и проснуться – далеко не одно и то же. Я встаю в 5 утра - словно выстреливаю с низкого старта, друзья же мои неторопливы и задумчивы поутру. Такая мелочь, как предстоящее восхождение или переход по ледовым полям не в силах нарушить размеренное течение их утренних процедур. Наверное, я здорово раздражаю их своей предрассветной истерией.

Наконец, сборы закончены, и мы спускаемся к хижине. От хижины, по разведанной накануне тропе, мы выходим на ледник и начинаем спускаться к подножию ледопада дю Жеан в самый центр обширной ледовой котловины. Лавируя между ледовыми глыбами и обходя короткие трещины мы бредём в сером утреннем свете. Высоко над нами первые лучи солнца уже осветили верхние ряды ледникового амфитеатра. В центре амфитеатра, на самой “сцене“, сумеречно и прохладно. Плоскую поверхность ледника пересекают глубокие просторные каньоны, по дну которых текут реки и ручьи. Странно, что всё это не замерзает за ночь. Мы спускаемся на дно такого каньона и продолжаем движение, изредка перепрыгивая через водный поток, извилистое русло которого напоминает трассу бобслея. Вскоре мы выходим к плоскому озерцу и переправляемся через него словно цапли - высоко поднимая ноги и напряжённо вглядываясь в его бутылочные глубины. Всех глубин этих – сантиметров десять, но полупрозрачное ледяное дно обманчиво. К тому же, сверху озерцо подёрнуто тонкой утренней корочкой льда. Без особых проблем мы пересекли котловину и стали подниматься на ледник Periades, траверсируя влево, в сторону его крутого скалистого берега. Слияние нескольких ледников породило крайне разнообразный ледовый рельеф. Изрытая “каньонами” равнина сменилась протяжёнными “ломтями“ льда, разделёнными глубокими трещинами. Кое-где микроскопические водоросли выкрасили лёд в оранжевый цвет. Затем, мы пересекли усыпанные камнями низовья ледника Periades и подошли под зону сераков. Следуя описанию, я повёл группу по самой кромке ледника, но и тут, с краю, всё было перепахано, и мы только тем и занимались, что перебирались через вставшие на дыбы ледовые глыбы. Ко всем прелестям, лёд был покрыт тонким слоем чёрной грязи, которая решительно лишала наше ледолазание эстетической компоненты. Вскоре Дима с Таней заприметили слабину в непрерывном скальном барьере, окаймляющем ледник, и решили улизнуть из этой ледовой преисподней.

В итоге мы разделились – они поднялись по бараньим лбам на пологие склоны Эгюи дю Такюла, а мы с Лёшей продолжали пробиваться сквозь непроходимые ледовые завалы, в надежде, что вот-вот они кончатся, и мы выберемся на пологий ледник. Преодолев таким образом еще несколько десятков метров, мы окончательно отчаялись в своей затее и последовали примеру Тильманов, как только нам предоставилась такая возможность. Идти по верху действительно было куда легче. Мы преодолели несколько небольших ручейков и вскоре вернулись к леднику в его плоской части, значительно выше ледопада. Здесь наша маленькая команда вновь объединилась. Мы набирали высоту, продвигаясь в сторону перевала в юго-восточном гребне. С этого перевала, влево по гребню, мы должны были подниматься на вершину. Слева от нас высилась массивная скальная башня, напоминающая идола с острова Пасхи. Она служила нам прекрасным ориентиром как в горизонтальном, так и вертикальном пространстве. Справа над нами парил стремительный контур Дан дю Жеана, взметнувшегося над километровым скально-ледовым отвесом. “Зуб Дон Жуана“ называю я его про себя, хотя название его переводится, как “Зуб Гиганта“. Ничего не могу поделать с прочно засевшей в голове ассоциацией: Дан дю Жеан - Зуб Дон Жуана... Мы пересекаем обширную область закрытого ледника. Ровная пушистая снежная поверхность выглядит безмятежно и только изредка нарушается вытянутыми понижениями, красноречиво свидетельствующими, что безмятежнось эта обманчива. Иногда мы обходим открывшиеся в снежном покрове бездонные провалы. Стараемся держаться от них подальше. По мере приближения к юго-восточному гребню, мной овладевает растущее недоумение. Крутой ледовый кулуар под перевалом пересечен широченным бергшрундом “от уха до уха“. С обеих сторон кулуар зажат между крутыми бараньими лбами, по которым бергшрунд не обойдёшь. Какой там, к чёрту, PD! Чем ближе мы подходили к перевалу, тем менее проходимым он нам казался. К тому же, полностью отсутствовали какие бы то ни было следы человеческого пребывания в этом районе. На всём протяжении нашего подъёма мы не встретили ни следов, ни туров, ни марок – ничего, что могло бы намекнуть на то, что мы находимся на классическом маршруте заметной горы, расположенной в легкодоступном районе французских Альп. Девственная целина простиралась перед нами. Похоже, что маршрут этот не ходят уже годами. Подножие кулуара было усыпано каменными глыбами, некоторые из которых вылетели на ледник на десятки метров. Это стало для нас последней каплей. Не было никаких сомнений, что как только солнышко осчастливит своим присутствием эту сторону гребня, кулуар превратится в смертельную ловушку для тех, кто не успел из него выбраться. Ни за какие коврижки я не согласился бы в него лезть. Мы остановились на привал и стали осматривать крутые каменистые склоны горы в поисках какого-нибудь альтернативного пути подъёма к вершине. Один из снежных кулуаров юго-западного гребня, не слишком крутой, и без следов камнепада у подножия, показался нам подходящим. По юго-западному гребню проходит второй несложный (PD) маршрут на вершину, и, если нам удастся выйти по кулуару на гребень, то там мы сможем продолжить по этому маршруту. Конечно, такой вариант – чистая лотерея. Снизу нами просматривается в лучшем случае половина этого кулуара, и по пути наверх мы вполне можем натолкнуться на какое-нибудь непреодолимое препятствие. Фактически это равносильно первопроходу. Посовещавшись какое-то время, мы решили рискнуть, поскольку все прочие варианты казались нам ещё проблематичнее. Мы подошли под кулуар и обнаружили, что всё не так просто в этом мире – первые метры подъёма были отвратительны – покрытый снегом рыхлый конгломерат 50 градусной крутизны. При каждом шаге всё вокруг начинает ползти и сыпаться, и абсолютно негде страховаться. Крайне осторожно, придерживаясь руками за скалы, ограничивающие кулуар справа, мы проползли этот неприятный участок. К счастью он оказался коротким – метров 30-40, а за ним потянулись заснеженные скалы крутизной до 50 градусов. Мы медленно продвигались вверх двумя связками, попеременно страхуя друг друга. Был полдень, склон освещало солнце и снег совсем раскис. Чем выше мы поднимались, тем глубже он становился, и перед выходом на гребень мы уже брели по колено в снегу. Склон здесь выполаживался, и мы развязались. Путь, выбранный Тильманами, мне не понравился, и я предпочёл тропить по снежной целине. Наконец, я на гребне. Дима с Таней устроились на небольшом скальном островке, и я присоединился к ним. Отдышавшись, мы начинаем вертеть головами по сторонам – что дальше? Справа над нами возвышается вершинная башня – метров 100 крутых скал. Где там может проходить несложный маршрут – одному богу известно. На гребне не видно никаких признаков альпинистской деятельности. Девственную белизну снега нарушает лишь стройная цепочка козлиных следов. И это при том, что уже три дня держится прекрасная погода. Люди покинули эту гору. Тяжело дыша, на гребень вылазит Лёша, и пока он приходит в себя, мы делимся с ним своими впечатлениями. Я смотрю на часы. Два часа пополудни. У нас с собой практически нет скального снаряжения, а где проходит так называемый “простой” маршрут - абсолютно неясно. Сейчас уже слишком поздно, чтобы затевать основательную и продолжительную разведку. Делать нечего – надо спускаться. Мы сидим на гребне и, посмеиваясь, разглядываем окружающий нас пейзаж. Нелепость происшедшего настолько очевидна, что мы даже не чувствуем никакой досады. Хорошенькое “разминочное восхождение“! – забавляемся мы. Да это просто первовосхождение какое-то! За всё время мы не видели на этой горе ни одной живой души. “Ну что ж“ – иронизирую я - “на PD нам взойти не удалось, может на D будет проще... “ Мы фотографируемся и поедаем незаслуженную вершинную шоколадку.

Нас окружают потрясающие виды! На востоке – массив Монблана, на юге – Дан дю Жеан, на севере – Пети Дрю и Верт. Далеко внизу узкой полосатой змеёй вьётся ледник Мер де Глас. Между нами и Пети Дрю я нахожу четкую треугольную вершину Муан. Этот красивый трёхтысячник послужил мне когда-то моральной компенсацией за неудавшееся восхождение на Пети Дрю. Причём взошли мы на него, что называется, с пьяных глаз. Это была довольно забавная история. Мы сделали тогда две попытки восхождения на Пети Дрю, не считая одного разведочного выхода. В первой из них участвовали все, кроме Мишеля, и нам удалось выйти на гребень, преодолеть несколько высоких жандармов и начать подниматься на вершинную башню. Однако продвигались мы крайне медленно и, конечно же, нас прихватила неизменная послеобеденная непогода. В тот наш приезд погода в этом районе отличалась изумительным постоянством – каждый день после обеда наползали тучи и выдавали нам полновесную порцию дождя, снега или града. В мгновение ока скалы покрылись слоем мокрого снега и продвижение по ним стало смертельно опасным. Мы приютились на узкой полочке и соорудили себе тесное укрытие из тента, прихваченного как раз на такой вот аварийный случай. В тот момент нас уже не волновало, как мы будем подниматься дальше. Мы были бы крайне рады любой возможности спуститься вниз. Прошло два часа, и мы стали привыкать к мысли о неизбежной ночёвке на этой тесной жердочке, как вдруг погода смилостивилась над нами – снег прекратился, туман отступил, и выглянуло солнце. Не теряя ни минуты мы припустили вниз, бросая верёвку за верёвкой. Мы с Валерой отказались от второй попытки. Я почувствовал, что маршрут, который мы пытаемся пройти, абсолютно не соответствует моему опыту и возможностям. Вести на нём были в состоянии лишь два человека в группе – Саша и Лёва, а остальные четверо шли всё время по перилам. Это – непозволительная обуза на таком маршруте. Да и, чего греха таить, мы с Валерой были сыты адреналином по горло... На следующий день, мы с Валерой и Мишелем сидели в лагере у хижины Charpoua, поглядывали на небо и ожидали вестей от нашей четвёрки, ушедшей на гору. На душе у меня было муторно. Вопреки всякой логике я чувствовал себя так, словно сбежал с поля боя. Вроде всё сделал правильно, а на душе – кошки скребут. Вести пришли к нам в виде двух молодых крайне истощённых украинцев. Первый из них выглядел ещё как-то поживее, а второй поразил меня серым лицом и абсолютно потухшим взглядом. Пару дней назад они буквально пробежали мимо нас на гору, и мы с завистью смотрели им вслед - вот они, настоящие герои! Молодые, спортивные, лезут на маршрут Бонатти... Сейчас их интересовало лишь одно – как можно скорее свалить вниз. Мы напоили их чаем, а вскоре спустилась и наша четвёрка. Маршрут Бонатти (TD+) был первым из пройденных по Западной стене Пети Дрю. Он - единственный из этих маршрутов, подход к которому осуществляется по классике, от хижины Charpoua. По классическому маршруту поднимаются на гребень и с него уже дюльферяют на противоположную сторону к началу маршрута Бонатти.

Наша четвёрка благополучно вышла на гребень, преодолела жандармы и, как и накануне, стала продвигаться вверх по вершинной башне, как вдруг до них донеслись крики о помощи. Прямо под ними, на узенькой полочке посреди отвесной километровой скальной стены висели наши знакомые украинцы. Как они нам потом объяснили, они сбились с маршрута и вылезли в такое место, из которого уже - ни вверх ни вниз. Двое суток они просидели на скальной полочке шириной с две ладони, практически без еды, посыпаемые снегом и побиваемые градом. Представляю себе, что они испытали, когда услышали над собой, на гребне, голоса наших ребят. Наташа, которая в этот момент находилась в самом удобном для организации спасработ положении, бросила им верёвку, и измученная, но счастливая пара благополучно выбралась из своей западни. К сожалению, в процессе этой спасательной операции Наташа забыла пристраховать свой рюкзак и одним неловким движением сбросила его в пропасть. Пролетев хороший километр, он буквально взорвался на леднике у подножия Западной стены. Пропал Наташин спальник и много других не менее полезных в горном хозяйстве вещей. Конечно, всё это – смехотворная плата за жизни двух спасённых альпинистов, но пропажа этого рюкзака поставила жирный крест на самом восхождении. Вместе со спасёнными украинцами наши ребята спустились в лагерь. Интересно, где они сейчас, эти украинцы?

Это событие сломало нас окончательно. Пети Дрю не хотел принимать нас, а насильно мил не будешь, как известно. И мы ушли под Муан в надежде, что эта несложная вершина окажется к нам снисходительнее. Однако погода окончательно испортилась, мы маялись дурью в тесных палатках, скучали, и моральный дух наш падал с каждым днём. Наконец, когда до конца нашего похода оставалось два дня, а прогноз назавтра оставался неутешильным, мы махнули на всё рукой. Вечером мы достали из неприкосновенного запаса флягу медицинского спирта и прикоснулись к нему так, что я с трудом нашёл дорогу к своей палатке. Всё кончено, решили мы! В ту же ночь, в четыре часа утра, Саша безжалостно растолкал нас, опухших после вчерашнего разгула. “Есть погода!” – сказал он - “идём на гору. “ В голове у меня гудели колокола, во рту – словно эскадрон переночевал, и я с трудом понимал о чём он вообще говорит. Как он вообще умудрился проснуться?! Я выпил пол-фляги воды, и мир вновь плавно поплыл вокруг меня. И только когда мы уже шли по подмерзшему за ночь леднику к началу маршрута, холодный предрассветный воздух окончательно протрезвил меня. Как бы там ни было, теряя маршрут и перелезая через абсолютно не PD-шные жандармы, мы таки залезли на вершину. Во второй половине дня и в полном тумане. Вниз мы сваливали при нулевой видимости, бросая верёвку за веревкой пока, наконец, уже при свете налобных фонариков не ступили на спасительный ледник. Такое вот “пьяное восхождение“ на скромную вершину под названием Муан...

Я увлёкся воспоминаниями. Пришло время спускаться на грешную землю. Хоть на вершину Эгюи дю Такюль мы и не поднялись, основную задачу – размяться и акклиматизироваться - мы выполнили. Эгюи дю Такюль основательно нас размял... Попеременно страхуясь, мы спускались по пути подъёма. В самом противном месте, у основания кулуара, навесили дюльфер. Мы изрядно упахались в этот день и вернулись в лагерь уже в сумерках. 13 часов на горе. Недурная разминка! Как бы ни хотелось мне завтра выйти пораньше, мы устали настолько, что о вечерних сборах и речи быть не могло. Поужинав, мы завалились спать.

Татьянин день

Мы здорово умотались вчера. Настолько, что я не услышал будильник, поставленный на 5.30 утра, и проснулся почти на час позже. Впрочем, никто не разделил моё огорчение. Три часа ушло на сборы, поскольку вчера мы прямиком завалились спать, и теперь нам предстояло отобрать необходимое для Дан дю Жеана скальное снаряжение, продукты, горючее и личные вещи. В итоге мы вышли в 10 утра, когда солнце уже жарило на всю катушку, а снег превратился в мокрую кашу. Я с тоской вглядывался в ледовое месиво, через которое нам предстояло перебраться. Будь на то моя воля (а точнее – не навкалывались бы мы так накануне), мы вышли бы в 5 утра и проскочили бы ледопад по прочным мостам, но теперь уж что об этом говорить. Рюкзаки у нас вышли хоть и не походные, но тяжелее, чем хотелось бы. Много железа приходится тащить. Когда мы проходим мимо хижины перед выходом на ледник, Дима с Таней опускают рюкзаки на землю и подходят к водопроводному крану. Это наша “ванная комната”. Пластиковая труба длиной в несколько сот метров приводит к этому крану талую воду с ближайшего ледника. “Ну что ж“ – говорю я себе - “ребята хотят плеснуть себе водички в лицо, продрать зеньки после ночи, так сказать.” Каково же было моё изумление, когда они невозмутимо достали из рюкзака свои купальные принадлежности и стали мыть головы!... Прямо здесь и сейчас! Перед выходом на маршрут! Я ничего не произнёс не потому, что мне нечего было сказать (как раз - наоборот!), а потому, что просто онемел. С моей точки зрения, это был чистейший сюрр. Ну, как если бы к вам по вызову пришёл сантехник в чёрном фраке с бабочкой. Полная неадекватность.

Нам повезло: накануне через ледопад прошла небольшая группа, и по бурому, многократно переплавленному фирну, тянулась цепочка вполне отчётливых следов. Мы медленно пробирались сквозь ледовые завалы. Издали кажется невероятным, что в этом гиганском лабиринте не только существует непрерывающийся маршрут, но и что кто-то умудрился его найти. Где сказано, что у этой головоломки должно быть решение? Первый раз мы вздохнули с облегчением, когда добрались до отвесной стены Пети Рогно. Скала эта торчит посреди ледников, как необитаемый остров посреди океана. Для нас она означает окончание самого бурного и труднопредсказуемого участка. “Ревущие сороковые“ пройдены. Далее ледник выполаживается и выше Грос Рогно переходит в обширный ледниковый цирк – истоки Глясье дю Жеан. Мы заметно повеселели. Перекусив и немного отдохнув, мы двинулись дальше. Как мы и предполагали, вскоре область сераков кончилась, и мы вышли в зону протяжённых параллельных разломов, тянущихся чуть ли не сотни метров. В этом месте в основной ледовый поток справа впадал ледник Вале Бланш, берущий своё начало на восточных склонах Эгюи дю Миди. Смятый его напором, центральный ледник покрылся сетью ровных продольных трещин. Цепочка следов уверенно вывела нас на длиннющий ледниковый ломоть, справа и слева отделённый от таких же как он ломтей глубокими трещинами. Впереди, метров через сто, поля трещин кончались, и начиналось спокойное снежное плато. Мы уже предвкушали победу, когда плоский гребень, по которому мы шли, вдруг резко сузился. Уже несколько дней стояла жаркая погода, и то, что ещё вчера возможно было просто узкой тропкой, превратилось местами в труднопроходимый снежный гребень шириной в пару ладоней. Была середина дня, солнце шмалило вовсю, и снег на этом гребешке превратился в предательское месиво. Вот, где приходится платить за поздний выход. Короткая разведка не принесла нам ничего утешительного – все соседние полосы льда, на которые мы могли перебраться, рано или поздно полностью обрывались. Похоже, решение этой головоломки, найденное нашими предшественниками, было единственным. Делать нечего – мы вбили в снег два ледоруба и организовали страховку. Осторожно, с трудом удерживая равновесие, я перешёл через гребень, и, добравшись до безопасного участка, организовал ещё одну станцию страховки. Теперь, страхуемые уже с моей стороны, ко мне перебрались Дима и Лёша. Всё шло, как по маслу. Наконец, дошла очередь и до Тани. Дима выбирал страховочную верёвку, а я стоял ногой на ледорубе, чтобы в критический момент, если таковой придёт, ледоруб не вздумал выдернуться из снега. Ободрённая нашим успехом Татьяна уверено шагнула на гребень. Она сделала несколько плавных шагов, дошла до самого узкого места, покачнулась и молча сорвалась в трещину. У меня было ощущение, словно дух мой отделился от тела и наблюдает всю эту картину со стороны. Секундный шок. Главное – без паники, сказал я себе. Первым делом, надо было выяснить, не получила ли она травму при падении. Татьяна откликнулась на наши призывы и бодрым голосом сообщила, что она в полном порядке. Наша женщина висела в трещине на глубине четырёх метров целая и невредимая. Выдержке её могли бы позавидовать многие мужики. Я отправил было Лёшу на противоположную сторону трещины со второй верёвкой, поскольку с той стороны можно было безопасно приблизиться к самому краю, прямо над местом падения, но Татьяна живо пресекла эту нашу спасательную операцию. “Мне ничего не надо, я выберусь сама!” – заявила она и, став враспор на обе стенки, стала продвигаться вверх. “Ну, что ж“ - сказал я Лёше - “сама, так сама... Давай хотя бы сфотографируем всё это дело. Такие кадры на дороге не валяются.“ И, чувствуя себя прожжёным папараццо, я расчехлил свою фотокамеру. Как и следовало ожидать, наибольшие проблемы возникли в тот момент, когда трещина расширилась настолько, что Таня уже не могла стоять враспор и вынуждена была повиснуть на ледовой стенке. В какой-то момент мне показалось, что без нашей помощи ей не выбраться, но, повозившись немного, она сумела зацепиться на стене, и вскоре её голова показалась над краем трещины. Последнее усилие, и наша Татьяна сидит верхом на предательском гребне, а на лице её сияет самая довольная улыбка, какая только может быть у человека, впервые в жизни побывавшего в трещине. Парадоксальным образом это происшествие жутко повысило нам настроение. Мы радовались, как дети такому незаурядному событию, как улёт нашего товарища в трещину. Больше же всех радовалась сама виновница торжества. Она самодовольно и слегка снисходительно поглядывала на нас, неудачников. Мол, что с нас взять – салаги, никогда не попадавшие в такую увлекательную ситуацию. Ну что ж, теперь я абсолютно спокоен за нашу группу. Трудности и препятствия нас веселят и возбуждают. Мне повезло – я в чудесной компании.

Далее, мы долго тащились вверх по пологим ледникам. Нудная “пилёжка“ по щиколотку в размякшей снежной каше. Было жарко и скучно.Мы пересекали просторы Глясьер дю Жеан – обширного ледового цирка, лежащего у подножия невысокого скального хребта. Хребет этот служит естественной границей между Францией и Италией. Плоское снежно-ледовое плато пересекают нахоженые тропы, соединяющие между собой несколько расположенных в этом районе хижин. Как минимум две тропы ведут через перевалы на итальянскую сторону. Справа плато упирается в массив Монблана, обрывающийся на ледник крутыми скальными стенами. Отдельные отроги представляют собой череду исполинских башен, абсолютно вертикальных. Рай местных экстремалов. На одной из таких башен мы различаем крохотные фигурки людей. Вот они – настоящие сумасшедшие, говорим мы друг другу, с лёгким оттенком зависти. Как всякий хороший солдат мечтает стать генералом, так и всякий слегка сдвинутый на каком-то деле хотел бы стать сумасшедшим на всю катушку.

Впрочем, по моему глубокому убеждению, настоящими сумасшедшими не становятся – ими рождаются.

Несколько раз мы пересекали перекрытые снегом трещины. В утренние часы они наверняка не представляют никакой опасности, но сейчас, во второй половине дня, приходится соблюдать осторожность. Солнце сделало своё дело, мосты подтаяли, и кое-где в прохудившемся снежном одеяле зияют небольшие чёрные дыры. При переходе через одну такую трещину я сделал недостаточно длинный шаг и тут же почувствовал, что проваливаюсь. Разморило меня на солнышке, я подустал, и - вот он результат. Всю вялость тут же, как рукой сняло. “Лёша, страхуй!“ – крикнул я Лёше и быстро лёг вперед, как можно дальше вытянув руки с ледорубом, и, одновременно, стараясь упереться ногами в противоположный край трещины. Так я и замер – ноги, обутые в кошки, упираются в край трещины, грудью я лежу на другом её краю, а подо мной с тихим шуршанием скатываются в открывшуюся дыру комья снега. Лёша оперативно вогнал в снег ледоруб и выбрал верёвку. Поняв, что обстановка стабилизировалась, я осторожно выполз на “берег“. Посреди тропы зияла порядочных размеров дыра. Ну вот, огорчённо подумал я, - испортил тропу. На этом наши приключения закончились. В какой-то момент мы с Лёшей сжалились над Тильманами, вынужденными каждый раз поджидать нас, сидя на рюкзаках. Мы отпустили их с миром, и они рванули с такой скоростью, что вскоре мы вообще потеряли их из виду. Мы с Лёшей лишь озадаченно чесали в затылке, наблюдая за тем, как они стремительно растворяются в безбрежных ледяных просторах. Здоровые, черти! Ничего не скажешь.

Вечерело, и мягкие голубые тени легли на ледник, а мы всё брели и брели, поднимаясь всё выше в направлении широкого снежного перевала. Там, сразу за ним, на итальянской стороне находится хижина Торино, в которой мы сегодня заночуем. Дан дю Жеан был теперь повернут к нам новой стороной и вид его был прекрасен и ужасен одновременно. Вертикальный гранитный монумент. Памятник неизвестному альпинисту. Созерцая его, я вдруг осознал, что он точь-в-точь походит на средний палец, поднятый в неприличном жесте. Он как бы говорил нам: “Что залезть на меня хотите? А это видели?!!“ Я обратил Лёшино внимание на этот феномен, и он со мной согласился. Мы даже изобразили вышеупомянутый жест для сравнения. Сходство было разительным! Прямо по центру этого пальца пролегал наш маршрут, и отсюда, видимый анфас, он казался абсолютно непроходимым вопреки всему тому, что я о нём слышал и читал. Наши планы лезть по нему, показались мне в этот момент просто абсурдными.

Усталые и голодные добрели мы, наконец, до хижины. Было уже 6.30 вечера, и задувал резкий холодный ветер. Кстати, чтобы вы не подумали, что, когда я говорю “хижина“, я имею в виду избушку на курьих ножках. Вовсе нет. Я подразумеваю при этом вполне приличную гостиницу на 160 постояльцев. Не 5 звёзд, понятное дело, но и далеко не барак. Все места оказались зарезервированы, но нас обнадёжили, сказав, что это ничего не значит, что многие люди не приходят, и в 8 часов вечера их места поступают в свободную продажу. Чтобы мы не сомневались, что так оно и будет, с нас даже взяли заранее деньги – по 20 евро с человека. Пока суть да дело, мы приютились в каком-то полуподвале и приготовили себе ужин на газовой горелке. Поужинали мы там же, в полуподвале, но к тому времени, когда подоспел кипяток для чая, мы уже вполне освоились и осмелели. Прихватив с собой большой, чёрный от копоти котёл с чаем, мы переместились в бар. Здесь было тепло и шумно. По деревяным стенам были развешаны фотографии окресных гор. Доминировал Дан дю Жеан во всех ракурсах, при любой погоде, и во всякое время дня и ночи. Альпинистская братия кушала, пила пиво и обсуждала пройденные и планируемые маршруты. Хижина Торино расположена на оживлённом перевале, в месте поразительной красоты, и добраться до неё можно самыми различными способами. Самые немощные могут просто приехать по шикарной канатке, причём, как с французской, так и с итальянской стороны. Те, кто любят протяжённые, но несложные прогулки по ледникам могут подняться по канатке до станции Эгюи дю Миди, а оттуда уже пойти пешком и пересечь весь этот грандиозный ледниковый цирк – Глясье дю Жеан. Ну и, наконец, можно начать с самого низа, с ледника Мер де Глас, и пробиваться через нагромождения сераков и лабиринт трещин. Но это уже для изысканных мазохистов. Таких, как мы.

Днём хижину Торино посещают все кому не лень, начиная с ветхих пенсионеров и шумных многодетных семейств и кончая матёрыми альпинюгами. К вечеру же, случайные люди покидают этот гостеприимный перевал, и в хате остаются только те, кто понимает толк в извращениях. По коридорам разгуливают увешанные железом и верёвками крутые парни и их поджарые подруги. Вот, как раз один такой прошёл мимо нас. Чистый зверь! Каждый бицепс – крупнее головы нобелевского лауреата по физике. “Не иначе, как перебежчик из тяжёлой атлетики... “ – мстительно подумал я.

Мы прекрасно посидели в уютном баре за кружкой ароматного чая. Иногда я ловил на нас любопытные взгляды. В основном людей поражал наш прокопчённый боевой котёл. У всех остальных посетителей посуда сверкала надраенным никелем, и они никак не могли взять в толк, что мы такое сотворили со своей несчастной кастрюлей. В Альпах десятилетиями уже не готовят на кострах. Они забыли, как это выглядит и чем пахнет...

Нас поселили в длинной общей комнате – дормиторе. За один раз в таком помещении укладываются спать несколько десятков человек. Если бы эти человеки были, скажем, израильтянами, то сон в таком месте был бы абсолютно невозможен. Всю ночь стоял бы гвалт, как на столичном вокзале. Мы забрались на верхние нары, натянули на себя заботливо приготовленные для нас одеяла и затихли. Я поставил часы на 5 утра. Завтра у нас большой день. Тренировки, мечтания, сомнения - всё подошло к концу. Завтра, наконец, мы увидим чего мы стоим и что умеем. В первую очередь, это экзамен для меня самого – впервые я иду на технический скальный маршрут в высоких горах. Настоящий мультипич на четырёхтысячнике. Не так-то просто заснуть с этой мыслью.

Далее >>