Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Читайте на Mountain.RU: Эверест - 2001. Часть 1

Автор: Евгений Попов, г. Томск

ЭВЕРЕСТ 2001

Часть 2

Вечером спустился Саша Фойгт. Пока все отдыхали, Саня сходил на 7800, там переночевал в разорванной ветром палатке и утром ушел вниз. Неужели это я его убедил со вторым выходом на 7800?

Как бы то ни было, его решение совершенно логичное и правильное, жаль, что не поддержала остальная группа. 8 мая стояла великолепная погода, и если бы Саша шел с 7800 не вниз, а вверх, думаю, состоялось бы первое восхождение на Эверест в новом тысячелетии. Однако и здесь он поступил верно - идти надо группой, одиночное восхождение слишком рискованно. Чего это они его не поддержали – самого сильного и опытного в команде? Ясно, что решения в группе принимает не он, что сильно снижает потенциал Кузбасса.

После 7 мая несколько дней продолжаются мощные снегопады, завалило даже базовый лагерь. Буржуи все попрятались в палатки, только привычные к снегу сибиряки устроили турнир по гольфу, западные альпинисты с изумлением наблюдают. Затянувшаяся отсидка дает возможность поправить здоровье больным, но, с другой стороны, способствует снижению формы и набранной акклиматизации, каковая по Месснеру выходит на максимум к 40-му дню. Для нас это 15 мая. 12-го устанавливается погода, и все рвутся наверх, сроки поджимают.

Первыми уходят кемеровчане, затем Леха со своей группой. После его ухода обнаруживаю на полу оброненную фигурку Будды, видимо случайно потерянную Лешкой. В Катманду и Шегаре встречавшиеся ступы Леха старался обходить с левой стороны, – не поймешь, насколько серьезно он это делал, однако, потеря священного оберега, наверное, это не слишком хорошо, с буддистской точки зрения.

15-го Кузбасс поднимается на перевал, вторая группа – в передовой базовый лагерь. Я не хочу два дня идти по три часа, и за 7 часов дохожу сразу в АВС.

К вечеру посыпал снег, и Кузбасс тоже посыпался с перевала. Эх, зря я вначале написал, что обычно маршрут обрабатывается русскими командами. Наверху бьются одни американцы. 15-го они пытались пройти вверх, но за 8 часов работы не вылезли даже на гребень – слишком много снега. Я с оптимизмом слышу разговоры, что надо бы сделать сильную группу и вместе с американцами пробиваться на вершину. Американцы тоже с удовольствием принимают предложение об этом – они уже намучились. Однако в последний момент у нас берут верх сторонники осторожных действий. Вот так вот. Американцы уже провесили нам веревки до гребня, шерпы японской экспедиции забросили кислород и штурмовой лагерь на 8300, теперь вот и тропить мы сами не будем. Нет, в чем-то прав Боннингтон.

Спрашиваю Леху, – их-то группа чего не идет? Внизу была договоренность – в случае неудачи первой группы вперед идет вторая, а те становятся в хвост очереди. Идите же. Лешка отвечает, что в их команде много осторожных ребят, и мало бойцов. И на своих у меня нет надежды. В конце концов, 17-го выходим вдвоем с Алексеем. Погода звенит. Повод у нас такой – после снегопадов палатки на перевале совершенно засыпало и надо бы их откопать. Кузбасс отрыл только одну, второй должны заняться мы с Лехой. Если погода будет стоять и завтра, то можно подняться на 7800 – там нужно переставить порванную палатку. А на 8300 лагерь вообще не установлен, только заброшен. Работа на горе есть, и - самое главное - мы не теряем форму. Чем больше сидим на 6400, – тем меньше шансов подняться. Через неделю можно вообще не идти – куда там уставшему организму, тем более без кислорода. Сейчас надо использовать набранную форму и установившуюся погоду и, при хорошем раскладе, идти на вершину. Кузбасс на гору собрался вообще не понять когда, сколько можно в спину-то дышать? Леху мои аргументы вроде бы убеждают, во всяком случае, он говорит, что это было бы по-спортивному правильно. И тут же собирается вернуться за оставленной пуховкой, а главным образом за тем, чтобы решить этот вопрос с Димой. Я-то знаю, что Дима будет категорически против. А как против будет Кузбасс! Но здесь Леху не переубедить. Хорошо, не принимайте решение хотя бы сегодня, отложите на завтра, там видно будет. Забираю часть Лешкиных вещей и на перевал поднимаюсь за два часа с четвертью. Обычно акклиматизированному с грузом здесь нужно 4 – 5 часов. Вот это форма! Ну, когда еще на гору-то идти? Однако я уже почему-то уверен, что дальше нас никто не пустит. Леха, хоть ты меня поддержи. У Лешки примерно мое время подъема на перевал, это меня радует, но слова его разочаровывают. С перевала мы пойдем вниз - Дима категорически против:

- Я знаю, что сильные одиночки и так зайдут, надо же чтобы зашли все, вот и усиливайте группы, один во вторую, другой в третью.

Снегопады завалили палатки 1,5 - 3-метровым слоем снега. Прямо напротив нашего лагеря вырыта огромная трехметровая яма – как воронка от бомбы - это откапывались наши соседи. Вернее, для этого буржуи обычно нанимают шерпов, нам же необходимо все делать самим. Наша палатка не просто засыпана снегом, но и залита льдом. Я поначалу думал, что за день, не порвав тент, мы ее не отроем, однако у Лехи большой опыт в этом плане. Пашем без отдыха, даже поесть некогда.

В небе наблюдается интересное погодное явление – прямо по нашему гребню столкнулись два фронта. На фоне Чангцзе видно, что Западный фронт побеждает. К худшему это или нет, мы не знаем. Столкновение воздушных масс приводит к тому, что на гребне внезапно возникают резкие шквалы. Одним из них сорвало внешний тент с соседней палатки. Он надулся и лопнул словно шарик, хозяев же вместе с домом кувыркнуло в нашу сторону, если бы дунуло в другую – улетели бы с перевала. Наблюдаю, как высоко в небе мечутся клочья разорванной палатки. У нас эти порывы то и дело норовят утащить палатку или что-нибудь из вещей. Однако обошлось без потерь. Успеваем отрыть и переставить палатку до вечера, надо сообщить в лагерь, что ночевать здесь не будем, но на запланированную связь никто не выходит. Спускаемся вниз совершенно уставшие и голодные. Грустно, но невооруженным взглядом заметно, насколько состав экспедиции разобщен. Как-то держится друг за друга только Кузбасс.

В лагере главная тема всех разговоров – гадания на погоде. Какие только не приносят известия, вплоть до того, что 20-го приходит муссон. Муссон – это все, конец экспедиции. Весь лагерь из нескольких сот человек следит за очередной попыткой американцев: четверо шерпов и два гида пытаются пробиться на вершину. Мы могли быть вместе. Еще нет ни одного восхождения, ни с Севера, ни с Юга, вся надежда на американцев. И вот 19-го мая становится известно о первом восхождении третьего тысячелетия. В этот же вечер четверка шерпов, а ночью двойка гидов спускаются с горы. Лагерь ликует. Ну, молодцы американцы! Их победа заслуженна. С Сашей Проваторовым идем поздравить шерпов. Там праздник – просто сумасшествие какое-то. Нас усаживают рядом, но, кроме меня с Сашей белых не видно. Отношение английских экспедиций 20-х к этому сильному, мужественному народу мало изменилось, те же взгляды и у современных западных восходителей. Между тем, шерпы уже умеют не только переносить грузы, обработка маршрута – альпинистская задача – также их труд. Многие из них по несколько раз ходили на Эверест, и среди западных альпинистов мало кто может с ними сравниться.

19-го, наконец, первая группа выходит наверх. Вечерний снегопад вызывает у народа смешки: ну вот, снег пошел, значит сейчас Кузбасс посыпется вниз. Однако смех смехом, а поворачивать нельзя - этот выход – последний шанс. Завтра выходить второй группе, 22-го – нам. Если все будет складываться как по расписанию, то спустимся 26-го; на 27-е запланирована эвакуация вниз. Изменить сроки мы не можем, потому что заканчивается виза. Саша Проваторов спрашивает у меня:

Каковы шансы у нашей группы подняться на вершину?

В сердцах отвечаю:

Никаких. На горе не бывает все по расписанию. Первые две группы или сожгут палатку, или съедят кислород, или еще чего-нибудь случиться. А запаса по времени нет. Правда, Дима говорит, что мы можем задержаться и до 28-го, но это все малореально. Вот такой расклад, хочешь, верь, – хочешь не верь.

Конечно, в чем-то я утрирую. Небольшой шанс у нас все же есть. Но надежда на него очень зыбкая.

В этот же день с Сашей и Олегом идем на перевал Рапью Ла, меня просто разрывает желание взглянуть на Канчунг. Однако пока поднимаемся, соседнее ущелье закрывают облака. Время еще есть, но уговорить спутников сходить на Рапьюцзе, мне не удается. Сидим на перевале, ожидая - может раздует. Прямо на середине перевала установлена какая-то сложная метеорологическая аппаратура. Влево от нас поднимается снежно-ледовый склон на Рапьюцзе. Примериваюсь, смогу ли сходить один? Нет, слишком опасно - на склоне закрытые трещины, по гребню карниз. Направо уходит потрясающий северо-восточный гребень Эвереста. Южный склон его обрывается отвесной стеной, над которой висят гигантские карнизы. От вершины взлета круто падает “Фантастическое ребро” - вид просто сумасшедший. Напоминает юго-восточный гребень Дхаулагири (иначе называемый маршрутом самоубийц), только гораздо круче. Нынче ребро штурмует индийская экспедиция Сантош Ядав – женщины, трижды поднимавшейся на Эверест. Это вторая попытка. Первую несколько лет назад предпринимали японцы, дошли только до 6100. В ту сторону картина настолько живописна, что Саша загоняет нас с Олегом наверх, требуя, чтобы мы изобразили движение связки. Для оператора этот вид – потрясающая удача, северные склоны бедны на такие пейзажи – все какие-то осыпные, снежные, разрушенные скалки - снимать-то нечего. Прямо из-под ног обрывается почти вертикальный километровый сброс. Далеко внизу какой-то нереальный мир – лужи ледниковых озер, разноцветные морены, в низовьях - зеленые карманы, там высота 5500. Контраст по сравнению с постоянной зимой у нас на 6400. Временами ветер раздувает окна в облаках, и перед нами возникают черные отвесы левой части северной стены Лхоцзе, – там не было даже попыток восхождения. Очень логично смотрится северо-восточное ребро Лхоцзе-Шар. Больше ничего не видно. После обеда уходим вниз. В этот выход я почувствовал, что начинает садиться физика. Засиделись мы.

Пока сидим, постоянно обсуждаем с Лешкой тактику бескислородного восхождения. Я сомневаюсь, стоит ли вообще рисковать, имея такую слабую акклиматизацию, тем более просидев неделю в АВС. Конечно, кто его знает, организм. Может, его еще не до конца угробили. Понятно, что двух выходов на 7800 у нас уже не будет. Можно ли идти с одним, или вообще без оного? Напряг для организма очень серьезный, и, имея лучшую спортивную форму, еще возможно попытаться. Но, просидев неделю на 6400? … Да, Месснер поднимался на Эверест и с акклиматизацией 7000, но перед горой он выходил на максимально возможный пик формы, в нашей же экспедиции мы не сможем достичь этого, так долго подвисая в АВС. Отпустить нас в двойке руководство не решилось, а наша закомплексованность и совковая дисциплинированность не позволяют нам сделать решительный шаг. Однако надежда умирает последней. В случае бескислородной попытки нужна надежная подстраховка – выходить на гору, захватив в рюкзак баллон и маску, если будет плохо, – всегда есть возможность ими воспользоваться хотя бы для экстренного спуска. Для начала без кислорода можно попробовать подняться с 7800 на 8300. Если организм не потянет – тогда однозначно идти с кислородом. При бескислородном восхождении выше 8300, есть две аксиомы: первая – выход в 2 часа ночи; вторая – поворачивать вниз не позже 16.00., как бы близко от вершины ты не находился. Если по какой-то причине придется выйти после 02.00., то только с кислородом, крайний срок выхода, в этом случае - четыре часа утра. Как это ни странно, но бескислородное восхождение безопаснее подъема с кислородом. Так считал Анатолий Букреев, четырежды поднимавшийся на Эверест. Идя без кислорода, ты рискуешь только возможностью не подняться на вершину, просто не хватит сил. Максимально обезопасить себя при бескислородной попытке можно, четко придерживаясь вышеобозначеных временных рамок. С кислородом же главная опасность состоит в том, что он рано или поздно кончается, если это происходит слишком высоко, то восходитель может уже не спуститься. Заканчивается допинг, а без него у организма просто не остается сил двигаться. По нашим с Лехой подсчетам, отношение числа погибших к числу поднявшихся с кислородом составляет 12%. Для бескислородников процент ровно вдвое ниже. Такая статистика. Другую статистику мы подсчитали по срокам - оказалось, больше всего восхождений на Эверест совершено с 20 по 25 мая. Однако воодушевленные хорошей погодой, мы все побежали наверх, и вот, теперь вынуждены пересиживать на 6400, ожидая Кузбасс.

На восьмой день сидения, наконец, выходим. На перевал поднимаемся с Сашей Проваторовым за 5 часов. Я в ужасе от собственной формы – предыдущий раз с грузом поднялся в два с половиной раза быстрее. Если завтра будет так же – какое тут бескислородное восхождение - зайти бы как-нибудь. Узнаем, что на вершину поднялись двое наших – маленький и большой. Ну, это, наверное, Фойгт с Зуевым, дружно решили все.

В утренних сумерках следующего дня видим с перевала расцвеченный фонариками, будто новогодняя елка, северо-восточный гребень. Бог мой, сколько же там народу - не меньше 100 - 150 человек. Выйдя первым, постепенно оказываюсь позади группы. Сегодня иду еще хуже, чем вчера. По дороге встречаю Гию, зашедшего на вершину 22 мая. Рад за грузина, наконец-то, реализовавшего свою мечту с пятой попытки. Гия жалуется на то, что остался на 7800 без газушки, а значит и без воды. Я знаю, насколько это плохо – обезвоживание на высоте - страшное, чтобы восстановить водно-солевой баланс нужно выпивать в день 5-6 литров воды. Все, конечно, ограничиваются литром-двумя, теряя вес иногда десятками килограммов, но остаться совсем без воды – это смертельный номер. Белорус Кульбаченко, оказавшись на Канченджанге в такой же ситуации, пил собственную мочу. Соседи-буржуи Гию просто послали подальше – вот вам и получите “правила высотной морали”. С недавних пор эта тема весьма популярна на Эвересте – возможно ли на такой высоте заниматься кем-то помимо себя? Как ни странно, есть и однозначно положительные ответы. Особенно грешат этим японцы. Грань здесь тонкая. Помощь ближнему часто заканчивается смертью спасателя. Жертвовать собой на Западе не привыкли.

Выливаю грузину половину чая из своего термоса, он пытается прервать меня жестом, мне ведь наверх еще идти и идти.

Пей, мне хватит.

К идее бескислородного восхождения Гия относится отрицательного, да, впрочем, иное отношение со стороны кислородников я почти не встречал.

На 7500 встречаемся с тройкой Кузбасса. Нет только Фойгта. Он поднимался без кислорода, и вершина далась ему очень тяжело. Помимо него на гору зашли Юра Утешев и Коля Кожемяко. Фойгта они время от времени ждали на маршруте. Хорошо, когда есть подстраховка. Молодцы Кузбасс! Спустившись часов в шесть вечера на 8300, дожидались Сашу до девяти. В этот же день им нужно было спуститься на 7800, так как лагерь 8300 был занят второй группой. Однако бескислородное восхождение делается совсем по другим правилам - на 7800 Саша спускаться уже не мог и остался ночевать с другой нашей четверкой. Ночью он дышал кислородом, и, по правилам бескислородных восхождений, такое восхождение не может считаться бескислородным. Во всяком случае, Балыбердину в 82-м статистики не засчитали, когда он пользовался маской на ночевках. Кроме этого, узнаю, что вчера Лешка поднялся на 8300 очень поздно. На участке 7800-8300, который проходят за 4-5 часов, он шел больше 12. Я просто шокирован – один из сильнейших участников. Да, понятно, что с 7800 вышел без кислорода, но если не пошлось – доставай маску. Почему так долго-то? Последние две веревки он поднимался часа два. С такими результатами после ночевки лучше уходить вниз. Саша долго уговаривал Леху поступить именно так, но утром, он все равно пошел на вершину. Видимо, на что-то надеется. Да, Лешка, конечно сильный восходитель, но, похоже, вершина ему нынче не светит. Наверное, повернет. Жаль. Это у него будет уже вторая неудача. В 91-м он не поднялся по классике с Юга - помешали спасработы в предыдущей группе и то, что та группа съела весь кислород. Я понимаю это его безрассудное стремление к вершине, но на гору подняться ему вряд ли суждено. У Кузбасса не зашел еще один сильный восходитель – Сергей Зуев. Он также пытался идти с 7800 без кислорода. Когда не пошлось, с 8300 вышел с баллонами, но дошел только до гребня. Гия говорил, что Сергей жаловался на редуктор, но там все было исправно, в чем и мы впоследствии убедились. Видимо что-то случилось с организмом. Здесь нужно отдать должное Сереге. Необходимо большое мужество, чтобы вот так повернуть, когда, кажется, ну вот она вершина, почти рядом. Очень сложно в этом случае руководствоваться здравым смыслом. Один из лучших в команде – и неудача. Что скажут внизу? Дома? Такое благоразумие трудно переоценить. Ведь рисковать придется не только собой, но и всей группой, которой, в случае чего, придется тебя спасать. Чем это может закончиться для спасателей, я уже упоминал. Поступок Сергея заслуживает не меньшего уважения, чем факт достижения вершины.

На 7500 сильнейший ветер. Знаю, что здесь иначе не бывает, и просто принимаю это как должное. Иду очень медленно. Все равно дойду, но странно, что я в своей группе ползу последним, не меньше меня это удивляет и остальных. Наша палатка стоит на самом верху, непосредственно перед траверсом вправо, это, пожалуй, даже не 7800, а 7900. Рядом с нашей стоит палатка соседей-австралийцев. С австралийцами у нас самые близкие отношения, их руководитель Зак Захариос – православный грек. Перед самой палаткой встречаю Сашу Фойгта, узнаю только по голосу - настолько его изменила гора. Некоторое время сидим, о чем-то разговариваем, перекрикивая рев ветра. Опять мне не советуют идти без кислорода. Да я и сам чувствую, что не в форме, но, не отказываться же от горы совсем. Странная вещь – из четверых наиболее сильных участников, собиравшихся идти без кислорода, трое совершенно разобраны. Саше Фойгту, видимо, помог второй выход на 7800, да и сидел Кузбасс на 6400 меньше других. Но что с остальными-то случилось? В который раз вспоминаю статью Букреева по высотной физиологии. Да, все так и есть - у наиболее подготовленных участников, организм раньше включает внутренние резервы, использует их по максимуму, и расходует их до конца. У более слабых мобилизация ресурсов происходит не в полной мере, и со значительной задержкой. За время совершенно непонятного сидения на 6400, для тех, у кого этот механизм включился раньше, организм слишком рано израсходовался и они попали на спад формы. Вот и результат. Другого разумного объяснения я такой ситуации не нахожу. Кроме этого, и Леху, и Сергея подвела попытка идти без кислорода с 7800 на 8300. Да, с 8300 уже шли с кислородом, но организм на этой попытке израсходовал последний запас. Нет, нельзя мне идти без кислорода. Иначе результат будет таким же.

Тактика штурмового выхода с кислородом состоит в следующем: без кислорода идут до 7800; оттуда одного 4-х литрового баллона на 250 атмосфер хватает до 8300 и на ночь. Далее выходят с двумя такими же баллонами - один баллон оставляют на 8600; со вторым доходят до вершины и возвращаются на 8600, остатков первого баллона должно хватить на спуск в последний лагерь. Объем баллонов может быть различным, но исходят из того, что при подаче 2 л/мин, трех баллонов должно хватить примерно на 25 часов. Внизу буржуи, узнавшие, что у русских на всех схожено 18 восьмитысячников, спрашивали нас - на сколькие мы ходили без кислорода? Выяснилось, что, кроме Утешева, никто никогда кислородом не пользовался, чем мы очень впечатлили соседей. Однако в этом и наша проблема. Кислородный аппарат - капризная штука и требует знания многих тонкостей. Как все это скажется наверху – вопрос не праздный.

Утром планируем выход после 12.00. С кислородом идти в третий лагерь всего 4 часа, можно не торопиться. Возле нашей палатки лежит тело человека в голубой пуховке. Вчера его не было. Это австралиец. Во время выхода на вершину, на 8700 он почувствовал себя плохо и повернул. Все летальные исходы болезней на высоте – следствие отека легких или мозга. При таком диагнозе нужно немедленно сбрасывать высоту, и спускаться как можно ниже. Австралиец смог дойти только до 7900. Этого оказалось мало. Наши соседи всю ночь боролись за его жизнь, но к утру, он скончался. Под бешеными порывами ветра стараюсь обойти труп подальше, чтобы не наступить кошками при внезапном шквале. Чтобы спрятаться от этого сумасшедшего ветра, 50 метров выше траверсом уходят на защищенный перегибом склон. Дальше подъем наискосок вверх. На траверсе меня догоняет Саша Проваторов, - повстречавшийся ему шерп, сообщил, что вчера у наших была холодная ночевка под Маашрум Рок, на высоте 8600. Все. Шансов на собственное восхождение у нас больше нет. После холодной ночевки на такой высоте, наверняка предстоят спасработы.

Часам к пяти вечера, с небольшим разрывом доходим до палатки на 8300. В палатке сидит Анна, которая не может сообщить нам ничего путного. Ясно, что вчера она, Аман и Стас дошли до вершины. Вечером Анна спустилась в палатку, а мужиков до сих пор нет. Прошли уже сутки. К сожалению, у нас нет нормальной связи. Из четырех, взятых на прокат раций, более-менее работают только базовая и одна переносная. С рабочей рацией ходил Кузбасс, а сейчас она у нас. Второй группе досталась станция, которой хватило всего на несколько сеансов, и связаться с ними мы уже не можем. Между тем на горе разворачиваются спасработы. Помимо наших, еще выше (на 8700) схватила ночевку двойка из коммерческой экспедиции Рассела. Рассел связался с Эриком и обговорил коммерческую сторону спасработ. Ночью наверх ушли три гида Эрика и двое шерпов, с утра - носильщики Рассела с кислородом. Повстречавшийся нам на подъеме шерп Эрика, передал от того вопрос – будем ли мы оплачивать спасение русской тройки? Американцы отдали нашим один кислородный баллон, и, видимо, более активную помощь отложили до выяснения всех денежных моментов. Днем к Анне дважды подходили ребята из экспедиции Рассела и просили кислород – забросить нашим наверх со своими шерпами.

Дима отдает распоряжение немедленно выходить Олегу и Саше. Я кипячу чай. Спускается Аман. Наверху срочно нужна помощь - минут 20 назад Лешка потерял сознание. На спуске он жаловался на сердце. Набираю эфедрина, кордиамина, еще чего-то и ухожу наверх. Кислород – на максимальную подачу – 4 литра. Для горы он нам уже не понадобиться. Больше ничего не беру. Сейчас важно дойти до Алексея возможно скорее. Перед выходом резанула Димина фраза:

Женя, если он умер, вниз не тащите.

До сих пор я мысли не допускал, что кто-то из наших может погибнуть.

Все силы отдаю, чтобы двигаться быстрее. Краем сознания отмечаю группу шерпов, почти волокущих клиента. Высота и маска с очками меняет лица людей до неузнаваемости. Смотрю на ботинки - у Лешки такие же как у меня "Арктисы". Нет, это не он. Время на разговоры не трачу, молча прохожу мимо. Выше, на спуске с желтого пояса вижу нескольких человек. Один из них на последней стеночке вдруг падает с небольшим маятником, но на веревке удерживается. Движения участников этой группы не поддаются никакой логике, совершенно не понимаю, чего они там затеяли. Спрашиваю у встречного гида из экспедиции Эрика:

Где участники русской экспедиции?

Американец, вздохнув, разводит руками и говорит что-то про соболезнования. Это мне уже совсем не нравится.

В конце предпоследней веревки перед стеной встречаю Сашу Проваторова. Саша бормочет что-то невразумительное, понимаю только, что кого-то нужно спускать, а он в этом ничего не соображает и поэтому уходит вниз. Видимо, понадобится веревка. Обрезаю конец последних перил. Они вморожены в снег, а ниже есть крутой участок без перил. Поднимаюсь под стену. На полочке сидят двое, в одном узнаю Олега Новицкого. Спрашиваю - где Лешка? Олег показывает на своего соседа

Вот он.

Перевожу взгляд на ботинки - “Милетты” – это не Алексей. Снова смотрю на Олега:

Это не Лешка.

Но Олег уверяет, что это он. Меня начинает разбирать злость – что за шутки – спасработы ведь. Наконец, незнакомец говорит голосом Стаса:

Лешка умер.

Все внутри меня обрывается. Механически отмечаю про себя, что Стас спускается по веревке самостоятельно, и помощи ему не требуется. Со слов Олега понимаю, что тело Алексея кто-то скинул со стены, а парни видели, как он падал. Потом оттуда высунулись две головы - смотрели, куда летел. Затем они встретили Стаса. Мужиков все это настолько шокировало, что они малость потерялись. Я тоже в полной растерянности, – зачем нужно было сбрасывать тело со стены, если он потерял сознание всего-то 40-50 минут назад? Скидывать труп – не по-человечески как-то. А ведь он только что был жив, ходил, дышал, думал. Тело пролетело по стене 100 метров, затем по широкому снежному кулуару и исчезло за перегибом. Там двухкилометровый сброс. Рюкзак застрял где-то в кулуаре. Парни утверждают, что видели, как отлетела голова, но, это, скорее всего, был капюшон.

Сознание мое словно блокировало информацию о смерти Лешки. Я не могу это понять и принять. Спускаюсь к палатке. В голове никаких мыслей. Думать ни о чем не хочется. Подходят Олег, затем Стас. Дима предлагает завтра идти на гору нам с Олегом, они с Сашей от горы отказались. О чем это он? Ах, да, нам ведь еще предстоит подниматься на вершину. Задаю совершенно дурацкий вопрос о морально-этической стороне такого поступка. В советские времена при несчастном случае было принято прекращать восхождение. Дима отвечает словами Башкирова о том, что в этом нет ничего предосудительного, и будет совершенно правильно, если мы пойдем на гору. Однако моральная сторона здесь ни при чем, мне сейчас абсолютно все равно кто и как оценит мой поступок, каким бы он ни был. Здесь другой мир, где я могу принять решение, исходя только из собственных мировоззрений и внутреннего состояния. Думаю о том, чего мне стоила эта экспедиция. Ведь это несколько лет, не говоря уж о финансовой стороне. Нет, надо идти.

Важно не повторить тактических ошибок второй группы. Анна вышла на гору полчетвертого, через некоторое время Аман. В принципе эта двойка укладывалась в аксиому “выход не должен быть позже 04.00”. Стас пошел после пяти утра, Лешка через полчаса. Поздний выход сразу ставил парней в условия цейтнота. Ведь следующее правило - “поворачивать вниз в 16.00., где бы ты не находился” – сокращало время на реализацию поставленной цели. Кислородное голодание сильно влияет на работу мозга, и здесь часто нужно действовать не рассуждая, опираясь только на какие-то правила – “десять заповедей” альпиниста-высотника. А уж две упомянутые аксиомы нарушать никак нельзя. Иначе велик риск холодной ночевки. А холодная ночевка на тех высотах – это девять из десяти – летальный исход.

Аман поднялся на вершину в 14.18., на полчаса позже - Анна. До 15.55. они ждали вторую двойку, не дождавшись, пошли вниз. В 15 минутах от вершины Аман встретил Стаса, а на 7750 - Лешку. Алексею до вершины оставалось около часа. Часовая стрелка уже дошла до 16.45. Лешка понимал, что не укладывается во время, и шел с расходом 3 л/мин. Это сразу резко уменьшало количество кислорода, необходимого на спуск. Ума не приложу, чего он не повернул в четыре, ведь мы столько раз с ним обсуждали этот момент, более того, Аману еще полчаса пришлось его уговаривать. Слишком велико было искушение – вершина вот она, рядом. Шесть лет он не выезжал в Гималаи, а ведь были блестящие восхождения в начале 90-х – К-2 в 92-м, Макалу в 95-м, участие в Балыбердинской экспедиции на Эверест в 91-м. Потом длительный перерыв, и вот она новая возможность: есть спонсоры, есть деньги, есть перспективы. Нужно только реализовать этот проект, подняться на вершину. Неудача означает потерю спонсорских денег, опять долгое альпинистское забвение. На сколько? Снова на 6 лет? Но ведь ему уже 45. Нет, нужно обязательно зайти, наплевав на все законы и правила. Как все это похоже на историю с его земляком Арсентьевым. Эх, Леха, Леха, что же ты раньше не нарушал правила, когда мы были на пике формы? Глядишь, не было бы такого печального финала. Ведь те правила диктовались не горой, а людьми. Людям свойственно ошибаться, и они могут прощать, гора же безжалостна и неумолима, и рассчитываться с ней приходится по самой дорогой цене.

Вниз Лешка шел очень медленно. После первой стенки Второй Ступени вообще сел. Не действовали никакие уговоры. На барометре стрелка замерла на нуле. Кончился кислород и Леха был не в состоянии двигаться. Запасные кислородные баллоны лежали под Маашрум Рок, три веревки дальше. Аман оставил с Лешкой догнавшего их Стаса, и побежал за кислородом. Анны с группой не было, она обогнала их, еще когда Аман уговаривал Леху на 8750. Когда Аман смотрел давление кислорода, к нему подошел Стас, Лехи с ним не было. В трех оставшихся баллонах было 30, 90 и 110 атмосфер. Свой баллон со 110 атмосферами Аман понес Лешке. Когда он нашел Алексея, тот сидел уже под Второй Ступенью. Вторую стенку он спустился самостоятельно. Американцы позже утверждали, что видели в оптику, как один из русских упал со 2 ступени. Может быть и так.

С кислородом Лешка медленно, но пошел. Вдвоем они спустились к Маашрум Рок, где сидел Стас. Не останавливаясь, Аман с Алексеем прошли еще веревку. Спуститься до Первой Ступени им было по силам – туда 4-5 веревок, а ниже Первой Ступени начинался простой гребень, где можно было идти в любом состоянии, хоть ползти. Фонарики были у всех, и днем они этот маршрут уже проходили. Позже мы с Димой весь этот гребень шли ночью, в страшную непогодь, и ничего – прошли. Но тут начались проблемы со Стасом - тот не хотел идти за мужиками. Аман некоторое время с ним перекрикивался, потом понял, что нужно возвращаться. Оставить Стаса он не мог. Было ясно, что все это может закончиться холодной ночевкой, что в условиях 8600, без кислорода и оказания помощи извне, почти всегда означает конец. Правило здесь одно: спуститься как можно ниже. Организму отпущено слишком мало времени на таких высотах, чтобы выжить без кислорода.

Людские поселения располагаются на высотах ниже 4800, выше прекращается воспроизводство населения. Сам же человеческий организм может длительно существовать лишь на высоте до 5500. Дальше организм уже не способен самовосстанавливаться при неминуемом расстройстве различных жизненных функций. На больших высотах релаксации не происходит. Жизнь медленно угасает. Спасти может лишь кислород. Чем выше поднимаешься, тем меньше времени тебе отпущено природой. На 6000 это, примерно, полгода-год, на 7000 – месяц-полтора. Однако обычно восхождение проводится в меньший отрезок времени – неделя-две, то есть это не те высоты, где мы подходим к критической черте. На восемь тысяч метров мы уже попадаем в так называемую “зону смерти”, в условиях которой организм может существовать без кислорода очень ограниченное время. Лишь немногие из опытных высотников на высоте 8350-8500 могут обходиться без кислорода двое-четверо суток. Это время, за которое Володя Башкиров собирался пройти траверс Лхоцзе. При неукладывании в этот период, восходителей ожидала бы трагическая развязка. Причем речь идет лишь о сильнейших восходителях - одном из тысяч. На высотах 8600 и более, без кислорода подготовленный восходитель может прожить максимум сутки, скорее можно вести речь о нескольких часах. Цифры эти достаточно условны, ради рекорда можно установить и уникальное достижение, тем не менее - отражают суть. Задача у мужиков была одна - спуститься как можно ниже. Чем ниже, тем больше шансов выжить. Решающую роль может сыграть даже сотня метров. Когда в 97-м на этом же маршруте была перспектива “холодной” у казахстанцев, опытный Сувига спускался с группой сколько мог. Остановились на ночевку, лишь, когда после очередного срыва Сувига сломал 4 ребра, и был уже не в состоянии двигаться. Но высоту они успели потерять и все выжили.

Спор продолжился у Маашрум Рок. Стас наотрез отказывался спускаться. Аман позже говорил, что Стаса начал бить озноб, и Аман решил, что тот просто не может дальше продолжать движение. Пока они спорили, вернулся Лешка. Стали устраиваться на ночевку. События начинали разворачиваться по барнаульскому сценарию.

Как бы то ни было, отдадим должное Аману. Добровольно остаться на такую ночевку, это все равно, что купить билет на тот свет. Нужно иметь немало мужества, чтобы на это решиться. Современная история Эвереста изобилует примерами совсем иного рода.

Высота ночевки – 8600. Здесь они просидели всю ночь. Погодные условия позволяли выжить, но вскоре закончился кислород. В районе Маашрум Рок многие бросают запасные баллоны. Аман ходил, собирал их всю ночь, кое-где оставался кислород. Большинство эверестовских экспедиций пользуется баллонами Питерской фирмы “Поиск”. Это то немногое, что у нас умеют делать лучше всех в мире. Такая монополия позволила Аману использовать большую часть баллонов, которые он находил. Они с Лешкой урывками дышали этим кислородом, Стас почему-то отказывался. Чуть рассвело, когда на них вышли Эриковские спасатели. Для американцев это было полнейшей неожиданностью. Чего все это время внизу делала Анна – совершенно непонятно.

По рассказу самих американцев, когда они наткнулись на наших, двое уже почти не могли двигаться - это, очевидно, Стас с Лешкой. То есть без американской помощи неизвестно, чем бы все это закончилось, но то, что много хуже – однозначно. Американцы, посовещавшись с руководством, оставили нашим один 7-литровый баллон. Просто счастье, что для ночевавшей выше двойки, шерпы тащили два запасных баллона. Безусловно, этот поступок усложнял спасработы американцам, но без этого кислорода спасение русской тройки стало бы безнадежным делом. У американцев же нашелся “Т”-образный переходник, позволявший дышать одновременно Стасу и Алексею. Кроме этого спасатели дали питье и таблетки дексаметазона. Еще у наших были ампулы с эфедрином, который они просто выпили. Взошло солнышко, погода была прекрасная. Разгорался день. Парни сидели еще часа два с половиной – дышали и отогревались на солнце. Кислород помог продолжить движение. Баллон был только один, и его отдали самому слабому. Подача у Лешки была максимальной – 5 л/мин. Кое-как передвигаясь, они спускались вниз. Аман впереди, Лешка посередине. Ничего не предвещало беды. Мужики говорят, что он даже шутил. Если осталось чувство юмора, значит не все так плохо.

Уже сверху видно нашу палатку. Парни начали спуск с гребня. Оставалось идти от силы полчаса. Аман говорил, что сбежал оттуда минут за 15. Метрах в 30-ти ниже линии гребня есть две характерные ступеньки из скальных блоков-отколов, в этом месте навешены два параллельных шнура. Здесь Лешка и упал, запутавшись с веревкой. Место было не совсем удобное, и мужики с ним некоторое время провозились, усаживая. Когда Аман одевал Алексею маску, то увидел, что у того закатываются глаза. Что это было – внезапная остановка сердца или просто потеря сознания, от того, что резко закончился кислород – кто его теперь разберет. На все попытки вывести его из бессознательного состояния Лешка не реагировал. Жив ли он – определить было сложно. Срочно нужна была медицинская помощь, а медикаментов у мужиков уже не осталось. Аман побежал за помощью вниз, Стас остался с Лешкой. Через некоторое время подошла двойка американских спасателей. Все дальнейшие действия производились Энди Полицом – очень опытным восходителем, только на Эвересте он был уже в седьмой раз.

Как вспоминают американцы, они подошли вскоре после того, как Лешка потерял сознание. Специального медицинского образования у них не было, и Энди связался со своим врачом. Тот посоветовал вколоть дексаметазон, который используют при отеке мозга. Видимо, реальную жизнь американцы моделируют по своим фильмам, и Энди пытался вколоть гормон в сонную артерию. Как позже говорил Слава, даже он – медик вряд ли наверняка сможет попасть иглой в эту артерию, а тут – дилетант. Но, похожий эпизод есть в фильме “К2”. Жаль только, что жизнь это не кино, и “хэппи-энда” не получилось. Энди подождал несколько минут, затем, по совету врача, снова вколол дозу. Лешка никак не реагировал. Прошло еще несколько минут, и американский медик констатировал смерть. Если бы эта грустная история на этом бы и закончилось, то все было бы понятно. Однако это, к сожалению, не все. Зачем американцам понадобилось сбрасывать труп? Версии в их изложении неоднократно менялись. Сначала откуда-то взялась история, что он сам внезапно вскочил и упал со стены. Уже в Катманду Эрик наотрез отказывался обсуждать это происшествие, говоря, что его гиды в этом не участвовали, а сделали все какие-то посторонние шерпы. В приватной беседе Энди, прикрыв глаза рукой, сказал, что это их самая большая ошибка. Пару месяцев спустя, Энди прислал письмо, описывающее этот момент. По его словам, труп лежал на тропе, и восходители никак не смогли бы пройти мимо, не наступив, а все ходят в кошках. Поэтому они и избрали такое решение, как способ захоронения тела. Здесь он лукавит. Убрать тело в сторону на громадном 40⁰-ом склоне – не самая трудная задача. И, какое они имели право на подобные захоронения, ведь мы поднялись бы туда минут через 30-40? Реальный ответ, я думаю другой, но американцы вряд ли когда-нибудь в этом сознаются. Однако достаточно вспомнить все эти истории с телом Мэллори.

Если Мэллори нашли случайно, то где же искать Ирвина? Отправная точка – его ледоруб, найденный в 30-е годы вблизи выхода на гребень. Это, примерно, то же место, где умер Лешка. Идеально смоделировать, куда упал Ирвин, можно было бы, если кто-то сорвется в этом месте. Или его уронят. Конечно, это всего лишь версия, но очень похожая на правду. Возможно я ошибаюсь, но иных мотивов не нахожу.

Другой момент – ну как же можно сбрасывать тело, если врач определил смерть только по рации? Во время известной трагедии 96-го года один из клиентов замерз на Южном седле, лицо его обледенело. Так он пролежал всю ночь. Никто не сомневался, что он мертв, однако вскоре он очнулся, и сам дошел до лагеря. Остался без кистей рук и носа, но выжил. В вышеупомянутой мной казахстанской экспедиции, Володя Фролов всю ночь просидел в коме, но утром вышел из комы и спустился живым. Примеров масса. Что за скоропалительное решение? Хочу верить американцам, а они на 100% уверены, что он умер. Принимая необратимые решения в такой ситуации, нужно очень ответственно относится к своим действиям, и постараться не допускать двусмысленности.

Уже много позже я пытался понять логику действий Алексея в той ситуации. Видимо, чтобы представлять ее, нужно вспомнить его предыдущие восхождения. Наверное, самое значительное – Макалу (8476) по японскому пути в 95-м – всего третье прохождение очень длинного и сложного маршрута. Гора пройдена в альпийском стиле, без кислорода, с акклиматизацией 6200 – очень сильное восхождение. На 7600 Лешка заболел и три дня просидел в палатке, пока компаньоны обрабатывали гребень до 7900. Удивительно, как он сумел восстановиться. Скорее всего, речь шла не о болезни, а, как и в случае с Эверестом, – физиологическом спаде спортивной формы, так как вылечиться на тех высотах просто невозможно. Главная особенность того маршрута – то, что с 7900 нужно спуститься в мульду, теряя полкилометра высоты; а после вершины снова ее набирать. Тем не менее, парни сумели совершить восхождение. Я, пожалуй, найду мало примеров подобных достижений среди наших экспедиций. Не менее сложной оказалась и экспедиция на К-2 (8611) с Балыбердиным в 92-м. Принято считать, что К2 -это сложнейший из восьмитысячников. По крайней мере, об этом свидетельствует история. Леха стал всего лишь 77-м восходителем на эту вершину. На спуске ему пришлось всю ночь тащить вниз экстравагантную Шанталь Модюи, не рассчитавшую своих сил, и, по словам Лехи, вершины не достигшую. Только через двадцать часов двойка вернулся в палатку. В базовый лагерь Леха пришел с обмороженными, черными пальцами, тем не менее, Балыбердин тут же отправил его снимать лагерь на 8000. Сразу после горы, обмороженному – на 8000? Из тех, кто ходит на восьмитысячники, пожалуй, такое под силу немногим, но Лешка сделал все, что от него требовали.

Из этих двух примеров можно понять, что он был очень сильным и опытным восходителем, и вряд ли можно говорить об ошибке. Скорее всего, имел место какой-то просчет. В чем он?

Контрольное время – 16.00. Повернуть с горы до этого времени – значит почти гарантированно спуститься в штурмовой лагерь засветло. Конечно, и это не исключает несчастных случаев – Торощин повернул с 8600 и сорвался днем. Тем не менее, это позволяет максимально обезопасить себя от возможных неприятностей, связанных с ночным спуском. Однако практически все наши экспедиции по этому маршруту, с 95-го года стартующие здесь ежегодно, не обошлись без восхождений в более позднее время. Как правило, речь идет о промежутке 17.30 – 18.30. тибетского времени (Североосетинская 95 и 97, Красноярская 96, Казахстанская 97 (все три группы), Российская 98, Украинская 99). И хотя ночной спуск более сложен, тем не менее, существующая практика показывает, что наши экспедиции оказываются в таких ситуациях постоянно. Должен был уложиться в этот промежуток времени и Леха - значит он неизбежно оказывался в ситуации ночного спуска. Скорее всего, он это понимал и планировал. Почему все же не пошел до конца? Здесь нужно поблагодарить Амана, который все же сумел убедить его в необходимости спуска – это с одной стороны; с другой стороны, видимо, он чувствовал (не смотря на то, что раньше ходил на 8500-8600 без маски), что без кислорода, остававшегося на час, и без помощи товарищей у него возникнут большие проблемы.

В ситуации ночного спуска возможны два решения: непрерывный спуск вниз, или холодная ночевка. Реальная история свидетельствует, что первое решение необратимо заканчивается тяжелейшими обморожениями, а в случае неоказания помощи извне вариантов выжить практически не остается (Барнаульцы в 97, Арсентьев в 98, Украинцы в 99). Альтернативное решение – ночной спуск позволяет, почти наверняка, избежать худшего (Балыбердин, Мысловский, Туркевич, Бершов в 82-м, Шатаев, Прояев, Шульев в 95-м; команда Захарова в 96-м; группы Сувиги и Соболева в 97-м, дальше можно не продолжать). К сожалению, наша группа пошла по худшему варианту, выбрав холодную ночевку. Что это было – тактический просчет или нездоровье – теперь уже не важно. Алексею, не смотря на то что все последующие обстоятельства играли только в их пользу, преодолеть утренний спуск не удалось. Чего-то в организме не хватило. В “зоне смерти” важно рассчитывать свои силы, полагаясь в основном на себя и не создавать проблемы другим. “Если ты хорошенько не подумал, что можешь здесь умереть, значит ты выбрал не то занятие”

С тяжелыми размышлениями по поводу случившегося, собираю рюкзак. Дима сказал, что для нас с Олегом места в палатке нет, но в часе ходьбы стоит палатка Рассела, в которой новозелландец разрешил нам переночевать. Анну Дима отправил вниз. В нашей палатке остаются Дима, Саша, Стас и Аман. Олега перспектива, фактически установки нового лагеря, на ночь глядя, совершенно не прельщает, и, сколько я его не уговариваю, уходит вниз. Тем не менее, он больше меня самого уверен, что я зайду на вершину.

Рюкзак потянул килограммов на 20. Для высоты 8300 это явный перебор. Вставать нужно в 02.00., а времени уже девять вечера. Пока поднимаюсь, становится совершенно темно. За час дошел до Желтой стены - Расселовской палатки нигде нет. Кто-то чего-то напутал, или Дима, или Рассел. Злой до безобразия, спускаюсь обратно к палатке в пол-одиннадцатого. Пока возимся с нашими ночевщиками, спать укладываемся уже в 00.30. Ночь настолько тихая и звездная, что я бы пошел на гору прямо сейчас, но это будет тактическим промахом. Организм должен отдохнуть. Тут – дилемма. И сидеть долго нельзя, и передохнуть необходимо. Напряженный сегодняшний день съел слишком много сил, и, пожалуй, утренний выход нужно отменить. Еще одна аксиома: после третьей ночевки на высоте 8300 на гору идти нельзя – только вниз. Завтра у меня будет вторая. Для организма она лишняя, но выхода нет. Пойду через день. Когда укладываемся, Дима говорит, что может быть тоже пойдет на гору, но только послезавтра. Ну, хорошо, хоть Дима собрался. Все не одному.

Утром Саша пытается отговорить Диму от его затеи, что я довольно некорректно обрываю. У Саши его дилетантство просто светится. В любых вопросах, касающихся высотного восхождения. Чаще всего я отношусь к этому снисходительно, но иногда раздражает. Причем, Саша всегда уверен, что он на 100% прав. У него характер лидера и ему тяжело смириться со своей реальной ролью. Аман со Стасом должны уйти не позже 15.00. Ночь с кислородом они провели хорошо и утром выглядят бодро. До обеда отпаиваю их чаем - надо возвращать водяной долг организму. Стас традиционно долго собирается, затягивая выход до пяти часов, Проваторов уже грозится огреть его ледорубом. Дима поручил Саше сопровождать наших героев, и он проникся миссией спасателя. Мужики пойдут вниз с кислородом, и Саша стремится утащить его как можно больше. Это меня опять немного злит, ну что он - не понимает, что ли? У мужиков-то все позади, а нам с Димой оказать помощь будет некому. Опасаюсь не столько за себя, сколько за Диму, ему все же 52 года.

Находясь на 8300, я прекрасно чувствую себя и без кислорода. Пока сидишь в палатке воздействие такой громадной высоты не заметно, однако все равно пытаюсь жить с кислородом. Мало ли там чего мне кажется, организму-то кислород все равно необходим. Кислородную недостаточность начинаю ощущать, лишь, когда выхожу за снегом для воды, или еще по какой надобности.

Встаем полпервого ночи. У Димы как будто внутри есть какой-то будильник, он просыпается сам, в точно намеченное время. Два часа собираемся и полтретьего выходим. Для этого маршрута это слишком ранний выход. Технически сложную часть гребня придется проходить в темноте, но после всех этих историй с холодными ночевками мы хотим иметь запас по времени. Погоды на Эвересте сегодня, похоже, не будет. Она простояла ровно четыре дня – с 22-го по 25-е. За это время с юга зашло 100 человек, с севера же, по моим прикидкам, – 74. Наиболее массовым был день 23 мая, только с юга – 63 восходителя. В этот же день поднялся 1000-й восходитель на Эверест. Разобрать, кто это – будет достаточно сложно, ведь поднялось в тот день около сотни человек. Может быть, это кто-то из наших. Среди этой сотни и Хуанито Оярсабал – испанец, покоривший 14 восьмитысячников без кислорода. Таких рекордсменов тут множество. С юга, в сопровождении 10 гидов и 8 шерпов поднялся слепой восходитель Эрик Венхенмейер, оттуда же – самый пожилой – американец Шерман Буль (64 года). Самым молодым стал шерп Темба – 16 лет. Палатки его лагеря стояли рядом с нашим, и он подружился с Сашей Проваторовым. В прошлом году этот парень уже пытался подняться на Эверест с юга, но дошел только до Южной вершины (8750), потеряв семь пальцев на руках. Голову бы оторвать его родителям. Непальский парламент после этого принял решение запретить ходить на Эверест несовершеннолетним гражданам. По этому поводу поступил специальный запрос в парламент от попечителей Тембы, с просьбой разрешить парню, в виде исключения, совершить восхождение. Несколько дней продолжались дебаты, затем законодатели решили, что нарушать закон на территории страны негоже, но зайти на Эверест из Тибета вполне позволительно. И вот счастливый Темба реализовал свою мечту. Предыдущий рекорд принадлежал 17-летнему французу Бертрану Роше. Бертран отличился и в этом году, вместе со своей женой прыгнув на параплане-тандеме прямо с вершины. Еще один француз – Марко Зифреди съехал с горы на сноуборде, прямо по кулуару Нортона. Каких только сумасшедших способов не находят люди ради самоутверждения.

Однако все эти рекорды были возможны только в условиях хорошей погоды. В этом году природа расщедрилась, подарив четыре дня. Мы с Димой, со всеми этими спасаловками их упустили, и сейчас идем в надвигающуюся грозу. Больше никто не выходит, но у нас это последний шанс, глупо было бы его не использовать. Чувствуется, что муссон уже зацепил гору. Относительно тепло и сильно задувает. Время от времени на нас обрушиваются снежные заряды. Погода такая, что мы находимся где-то на грани – то ли идти, то ли поворачивать. Но оба совершенно уверены, что будем подниматься, сколько возможно. Радует то, что оба находимся в близкой физической форме. Не надо ни ждать, ни гнаться. Я все время иду впереди, Дима сзади. В полной темноте выбираемся на перемычку. Дальше гребень. Фонарик выхватывает пятном света то снежные наддувы, то разрушенные скалки. Местами просматриваются следы от кошек прошедших в предыдущие дни десятков восходителей. Образовалось даже некое подобие тропы, угадываемой под снегом. Северо-восточный гребень Эвереста сильно отличается от тех высоких гор, что я до сих пор ходил – настолько он малоснежен. Почти нет той изнуряющей тропежки, что преследовала нас на Дхаулагири. Идется все легко. Даже сейчас – метель, а снег только засыпал неровности. Недалеко от выхода на гребень луч фонарика натыкается на заснеженную фигуру человека, забившегося в щель. Сколько он здесь лежит - год, два, пять? Впечатление такое, будто только что прилег. Острые зубья кошек направлены прямо на тропу. Обходя, приходится обносить ногу, чтобы не зацепиться.

Лупит пурга. Фонарик неожиданно выхватывает крутой снежный подъем, переходящий в почти отвесную скальную стенку. До верха фонарик не добивает, отчего она кажется просто огромной. Неужели это Первая Ступень? Почти никто не упоминает о ней, как о серьезном препятствии. Размеренно поднимаюсь по перилам. Стенка короткая – метров 15. Прохожу траверсом по осыпной полке до кубического скального блока, дальше наверх косые перила. Здесь двигаться нужно аккуратно – при срыве будет глубокий маятник. Затем путь идет по узким полкам. Вправо чернотой обрывается бездна, фонарик не пробивает темноту. Перила провешены 7-8 мм шнурами. Местами точки закрепления расположены слишком далеко, чтобы такая веревка выдержала срыв. Лучше не падать. На одном из траверсов натянутая Димой веревка сбрасывает меня с уступа. Успеваю схватиться за что-то и повисаю на левой руке. Ох, как неохота срывом нагружать веревку. Провис у нее метра два – выдержит ли? С трудом возвращаюсь на полку. Временами меня приступами бьет кашель. Простыл, когда откапывали с Лешкой палатку, а на 6400 вылечиться было невозможно. Высота же болезни только усугубляет. Боль в горле такая, что слюну проглатываешь, словно битое стекло. Высотный кашель здесь – обычное явление, да я еще и простыл. Но как-то уже привык к этим приступам.

В темноте проходим, не обратив внимания на Маашрум Рок. Перед Второй Ступенью 50-метровый траверс. Здесь небо уже начало светлеть, и видно, что 7-мм репшнур закреплен лишь в крайних точках. Выше еще одна веревка, но она обрывается на середине склона. Пытаюсь уйти ниже, но здесь структура скал черепицеобразная, все забито свежим снегом, и, ставя ногу, я не знаю, – сорвусь или нет. Срываться нельзя – эта веревка не рассчитана на срыв. Как минер делаю несколько шагов. Кошки скребут по наклонным плитам. Еще шаг и я могу улететь. В чем дело-то? Перед нами прошла куча народу – не должно быть таких сложностей. Видимо, перила перебили камни. Дима закрепляет мою веревку выше. Оттуда неприятный траверс все по той же заснеженной черепице. Метров 15 прохожу, обливаясь потом от напряжения. Здесь срыв исключен. Пожалуй, недаром Дима обозвал этот участок “Гребень “Смерть Проваторову”. Вот и надежная скала. Взгляд упирается в огромные блоки Второй Ступени. Будто бы какой-то волшебник, шаля, нагородил тут гигантские кубики из детского конструктора.

Понимаем с Димой, что проскочили мульду, где обычно оставляют первый баллон, и бросаем его под Второй Ступенью. У меня 100 атмосфер – часов на 5 хватит. Новый баллон сразу включаю на подачу 3 л/мин. Вообще-то весь маршрут проходится на 2 литрах, но Гия советовал Вторую Ступень проходить все же на трех. Обойти ступень по восточному склону (такой вариант для Мэллори-Ирвина предполагал Оделл) – дело безнадежное, настолько отвесно туда обрывается стена. Только прямо по гребню. После простой 1,5 метровой ступеньки нужно пройти нависающий блок. Первому тут проще вылазить по камину, но перила отбрасывают на отрицаловку. Оттуда путь проходит, огибая скальные блоки против часовой стрелки. После полки выходишь на снежничек перед верхней стенкой. Вправо ступень обрывается карнизами, обход здесь исключен, слева нависающая скала, внутренний угол упирается в карниз и единственно возможный путь – 10-метровая стенка. Стенка отвесная и лезть здесь нужно по маленьким зацепкам. Тяжело поставить ногу даже в моем “Арктисе”, что уж говорить о громоздких и тяжелых шекельтонах, в которые был обут Мэллори. Нет, не верю я в то, что англичане могли ее вылезти. Только босиком – как китайцы в 60-м. Было бы интересно все же попробовать пройти стенку лазаньем, но я не имею на это ни времени, ни желания. Слева стоит 6-метровая дюралевая лестница. Я почему-то представлял ее металлической, но она окрашена в зеленый, похоже, армейский цвет. Видно, что лестница стоит неправильно, если по ней так и лезть, как стоит, то упрешься в карниз, и придется маятником неудобно уходить направо. Дохожу до предпоследней ступеньки и весом тела сдвигаю верх лестницы вправо. Вот теперь – удобно. На верху Второй Ступени на меня обрушиваются солнечные брызги, бьющие из-за гребня. Пора надевать очки. Маски наши сделаны настолько неудобно, что пришлось их подрезать, тем не менее, не всякими очками можно пользоваться. Конструкция у маски такова, что отечественные очки-консервы запотевают сразу же. У меня на этот случай есть очки “СЕВЕ”, но и они не полностью защищали от этого недостатка. Лучше всего иметь большие горнолыжные очки, как у Коли. Долго жду Диму. Чего он там делает на последней стеночке? Но вот и он.

Сейчас 8.30. Гребень мы прошли быстро, остается идти часа два, если погода не вмешается. Вправо открывается великолепная панорама Гималаев. Отсюда, с высоты 8670 все вокруг лежит ниже нас. Нежные, розовые тона рассвета окрашивают восточные склоны Чо-Ойю (8200). Куда-то в ту сторону уползает, разрисованный моренами в полосочку, ледник Западный Ронгбук. На севере теряется бесснежными горами Тибетское нагорье. С гребня, через рухнувший карниз, открывается вид на юг. Все, что ниже 6500 - закрыто одеялом облачности. Четко видно Западную стену Макалу и французское ребро. Левее Макалу стоит, мало, чем уступающая Черному гиганту (так переводится слово Макалу), громадная вершина Чомолонцо (7800). На восточную стену Эвереста жутко смотреть – настолько все вертикально. Видно перегиб в Южном гребне, называемый Южной вершиной. Хорошо просматривается массив Лхоцзе. Вид - знакомая фотография из французского журнала. Вот снежный гребень от Южного седла подходит к скальным бастионам – Пинеколу. Оттуда логично уходить траверсом склона в сторону перемычки справа от Лхоцзе Центральной. Траверс метров на 500. Да, конечно, это оптимальный путь. Где-то там сейчас работает российская экспедиция. Наверное, в хорошую оптику можно было бы их увидеть. Надеюсь, они успели попасть в погоду на своем маршруте. Нам погода также подарила часа полтора. Солнечно и безветренно. Однако все это похоже на затишье перед бурей.

Некоторое время путь напоминает участок перед Первой Ступенью. Все просто. Затем дорогу преграждает скальный бастион – Третья Ступень. Обычно в описаниях о ней почти не упоминают. Конечно, в сравнении с первыми двумя - она проще. Но все же, не совсем пешком. Здесь навешено столько старых веревок, что непонятно – какую можно нагружать-то. Стараюсь подниматься лазаньем по скальным блокам, по минимуму используя веревку. За Третьей Ступенью поначалу приходится идти по обрезу стены. Дух захватывает - какой отвесный сброс. Проходя по краю карниза, цепляюсь за старую веревку. Жюмар вдруг начинает собирать оплетку. Поднимаю глаза. 11-мм фиксроп болтается на трех нитках. Эге, не везде заменили веревки. Крутой пятиметровый участок перекрыт наддувом. Здесь веревки нет совсем. Нужен ледоруб. Снегопад засыпал перильную веревку, и под снегом я ее не везде нахожу. Прямо передо мной Треугольник – огромный снежный склон с перепадом 100 метров. Он провешен одной длинной веревкой. Наверное, всю бухту использовали. Здесь понадобиться тропежка. Склон местами закрыт пухляком, в котором нужно топтать тропу; местами же напротив жесткий фирн, с трудом пробиваемый ботинком. Но хуже всего промежуточное состояние, когда снег не держит, а кошка из-за него не цепляется за склон. Тогда по известной поговорке – шаг вперед, два шага назад. Тяжелая работа отнимает слишком много времени. Пахать приходится одному, Дима меня не догоняет, видимо, все же сказывается возраст. Теряю на этом участке часа два с половиной. Но вот и конец перил. Дальше веревка резко, под 90⁰, уходит вправо. Снова небеса обрушивают на нас непогоду: ветер забрасывает пригорышнями острых колючих льдинок, а то бьет наотмашь, как открытой ладонью. Дожидаюсь Диму перед неприятными траверсами по отвесной скальной стене. Здесь веревки 4 нужно идти по узким, на ширину ступни полочкам, все с теми же 7 - 8-мм репшнурами. Снег забил все неровности, и я не вижу, насколько надежен каждый мой следующий шаг. Пурга разошлась не на шутку, лепит прямо в лицо снежными зарядами. Смотреть на ветер без очков просто невозможно, очки же моментально залепляет снегом. Некоторое время я как-то пытаюсь с этим бороться, потом лезу просто на ощупь. Веревки две прохожу как с завязанными глазами, только на “авось” и надеясь. Вот и скальный кулуар, где веревки идут вертикально. Как я ненавижу траверсы с 7-мм перилами. Под скальной стеночкой в очередной раз пытаюсь что-то сделать с очками. Подошедший Дима, советует их просто снять. Метров 30 поднимаюсь по скальным уступам, к маленькому рыжему жандарму. Здесь выход на снежный гребень. Вершина должна быть уже рядом. Аман говорил про 4 “снежных бугра”. После первого взлета гребень выполаживается. На север склон круто обрывается. Как бы не сдуло порывами. Слева за карнизным гребнем все скрывает мутная облачность. С очередного взлета вижу вершинный карниз - на восточную стену с него свисают ленточки разноцветных буддистских флажков. Да, это вершина. Я неоднократно встречал этот вид на фотографиях. Вот и последний 5-метровый подъем. Медленно дохожу до высшей точки. Часы показывают полвторого. Усталость и страшный ветер не оставляют место эмоциям. Сбросив рюкзак, опускаюсь на колени. Прямо на вершине воткнуты какие-то вешки, трепещут гирлянды флажков, лежит несколько кислородных баллонов. Видно, что прямо на высшей точке чего-то копали. Закапывали что ли? Или пытались отрыть китайскую треногу? За 26 лет ее полностью засыпало, а ведь была 3 метра. На юг прямо с вершины уходит толстая зеленая веревка. Кроме нас сегодня никто не пытался сюда залезть. Делаем дежурные снимки. У Димы хватает желания сфотографировать всего три флага спонсоров. Флаги он держит голыми руками, отчего мне самому становится холодно. Без маски на вершине чувствуешь себя хуже, чем с кислородом, но надо же и воздухом Эвереста подышать. Вокруг ничего не видно. Сидим в туче. Все наши фотографии можно было сделать и в Шории, все равно спонсорам не понять, что это вершина высочайшей горы Земли. Пора вниз. Подбираем какие-то мелочи: буддистский шарфик, цветное фото, серебряный католический образок. Прямо под вершинным взлетом нагребаю в карман несколько камешков. Порода серая и хрупкая.

Теперь знакомой дорогой вниз. На первой же крутой веревке наступаю на ненадежно лежащий камень, с грохотом он обрушивается вниз. Этот момент сразу же заставил собраться, и больше не допускать ни малейших неточностей. Траверсы с открытыми глазами уже не так впечатляют. Ветер в спину. Дохожу до крутого снежного склона, где, ожидая Диму, приспосабливаюсь съезжать на спусковухе. Однако склон до того забило снегом, что, пожалуй, спусковуха понадобиться только на ступенях. Я всегда спускаюсь очень быстро, поэтому тактика моего движения такова: пройти видимый участок, затем ждать напарника. С вершины Второй Ступени должен просматриваться весь путь до Третьей, но севшее на гребне облако, не позволяет мне полностью видеть гребень. Долго жду Диму. Метров 30 ниже гребня и метров 60 к западу должны лежать Шевченко с Плотниковым. Точнее, говорят, что остался только Плотников, Коли уже нет, видимо тело упало на стену. Приглядевшись, различаю, что на предполагаемом месте захоронения, ветер треплет какие-то малиновые лоскутки. Видимо, это лежит Вано (как его называли друзья). Родственники просили Проваторова привезти с места гибели несколько камней, надо бы сходить, но меня начинает разбирать сильнейшее беспокойство по поводу Димы. Слишком долго его нет. Проклятое облако – ничего не видно. Похоже, пора ставить кислород на 4 литра и идти назад. Еще 10 минут. Все, пора. Краем сознания отмечаю для себя, что это опять означает холодную ночевку. Безо всякой надежды ору, что есть мочи:

- Бочков! Дима!

К своему изумлению получаю ответ.

Ты где пропал?

Кошка, едрит ее … .

Дождавшись, пока фигура Димы появится из тумана, ухожу на спуск. После Второй Ступени меняю баллон, в прежнем осталось атмосфер 30. Закрепляю его на крюке, может, кому понадобится, вон - Аману это помогло выжить. Несколько веревок траверса до Первой Ступени. Сейчас идем по свету, и я не знаю, что труднее - с одной стороны днем видно все сложности, с другой – ночью самые страшные места проходишь, не замечая. Да нет, по свету конечно проще. Про ночь это я утрирую.

На спуске с Первой Ступени цепляюсь за красную веревку, по которой выходил вверх, но на стенке замечаю, что она пересекается с другой. Вроде не должно такое быть. Однако ничего не поделаешь, приходится, подтянувшись на жюмаре, перестегивать спусковуху.

После Первой Ступени - простой участок, который я стараюсь идти, используя редкие пятна снежников – жалко кошки. Каменистый склон почти весь выдут. Погода под вечер разведрилась, облачностью закрыт только Канчунг. В ту сторону со стены висят не только снежные, но и скальные карнизы. В который раз поражаюсь крутизне Восточной стены.

Вот и место поворота с гребня. Здесь свалена куча оранжевых баллонов, – наверное, для ориентира. С перемычки заглядываю на Канчунг, но завеса плотной облачности снова скрывает от меня страну тайн и загадок. Опять жду Диму. Странно, но даже на такой высоте солнце нагрело скальные плиты, на которых сижу, и я ладонью ощущаю их теплую шершавую поверхность. Подошедший Дима издалека машет мне рукой, мол, не жди - спускайся.

Минут за 30 спускаюсь к нашему жилищу. Палаток в лагере 8300 сильно убавилось. Не видать ни души. По доброму бы, надо сообщить нашим, что у нас все в порядке, но рация ушла с ночевщиками, а соседей не видно. Пока спускается Дима, топлю снег для чая. Поначалу мы рассчитывали уйти сразу на 7800, но, судя по Диминому состоянию, вряд ли сегодня такое возможно. Он спустился совсем уставший, гора забрала все силы. Делаю, что могу. Пожалуй, Диме на спуск понадобится кислород. Его у нас дефицит, поэтому решаю ночью своим баллоном пользоваться по минимуму, больше останется напарнику. Этого кислорода Диме потом хватит до самого АВС.

Утром забираю баллон напарника, там 30 атмосфер – на час хватит. С Димой договорились, что я буду ждать его в каждом лагере. Спускаюсь быстро, и из-за дыхания очки моментально обмерзают. Пожалуй, пока солнце не вышло на склон, лучше идти без них. Бегу наперегонки с солнышком. Минут за 40 спускаюсь на 7800, через полчаса приходит Дима. Он вчера обжег глаза и идет в моих сварщицких очках, которые для него слишком темные. Опять меняемся. Соседи-австралийцы предлагают связь с АВС, говорят, на связи кто-то из наших. Дима остается поговорить, а я ухожу вниз.

Остатков кислорода хватает до 7500. До этого я спускался широким шагом, почти бегом, но без кислорода ширина шага стала меньше. Тем не менее, через два часа я на перевале. Пока спускался, меня догнал один из австралийцев, что бы сообщить, что он поднялся на вершину, единственный из всей команды. Когда он спрашивает, сколько поднялось у нас, то по мере загибания мною пальцев, брови у него поднимаются все выше. А как ты хотел? Это же русская экспедиция. К сожалению, и несчастный случай, это тоже в наших традициях. Люди едут за огромные, по нашим понятиям, деньги, может быть, больше никогда и не придется. И риск зачастую зашкаливает разумную меру. А буржуи могут повторить свою попытку и в следующем году.

На перевале с изумлением вижу шерпа, упаковывающего нашу палатку и вещи в свой рюкзак. Ну, ты смотри, чего твориться, среди бела дня. Я уже готов дать ему по голове ледорубом, но тот успевает объяснить, что его наняли сэры - спускать лагерь.

Сиди, пока не придет лидер.

Знакомый шотландец говорит, что этот носильщик работает в их экспедиции. Спустившийся через 2 часа Дима, подтверждает, что это действительно портер, нанятый для эвакуации. Эх, знал бы я заранее, что с ним уйдут вкладыши от моих ботинок, лучше бы огрел его по чем ни поподя.

Через час спускаюсь в АВС. Морена, еще несколько дней назад заставленная сотнями палаток, на три четверти опустела. Большая часть экспедиций уже свернулась. Мы с Димой были последней связкой, зашедшей на Эверест в весеннем сезоне. А может быть и в году. Осенью на Эвересте погодные условия многократно хуже, и редкость, когда кто-нибудь заходит вообще.

Некоторое время погодя подходит Дима. Яки задержались на день, и вся эвакуация состоится завтра с утра. Так мы с Димой и будем непрерывно спускаться, каждый день теряя высоту. Задержка произошла только в базовом лагере, где я целый день выбивал шлямбуром памятную плиту. “Никифоров Алексей. 17.VII.55 – 24.V.01.”. Олег и Коля подходили помочь. В ночь перед самым отъездом мы с Олегом увозим эту плиту к Русскому камню. Три недели назад мы поминали барнаульцев, и совершенно не думали, что кто-то из нас может здесь остаться.

Утром уезжаем очень рано. Все происходит как-то быстро и скомкано, не успеваем даже сходить всей командой к камню. Надо было помянуть Алексея. Как-то все больше принято делать это за столом, где мало кто задумывается о чем-то кроме насущных потребностей. Не стала наша компания командой. Слишком разные в ней собрались люди.

До Тингри едем по другой дороге, нежели заезжали. В одном месте приходится переправляться через горную реку, где мощные джипы чуть не по капот заливает бушующей водой - в Тибет пришло лето. Красно-серые тона камня временами расцвечивают зеленые берега горных рек. Вновь проезжаем перевал Фанг-Ла, даже не останавливаемся. Здесь мы оставляли монетки, чтобы вернуться. Не оставил только Лешка.

Скатываемся в Ниалам. Он уже не кажется таким угрюмым, как это было ранней весной. На дворе лето и все выглядит гораздо более живописно. Впечатляют гигантские каменные блоки, между которыми втиснулись дома. Вперед, вперед. Здесь мы не станем задерживаться. Вновь колоссальное ущелье Бхоти-Коси. Саша Проваторов уговаривал совершить сплав по реке на обратной дороге. Занять это мероприятие могло от двух часов, до двух дней, и так как это река для “чайников”, то перед горой находилось немало потенциальных желающих. Однако вершина далась настолько тяжело, что народу не до лишних эмоций. Хватило.

К вечеру добираемся до Зангму. Граница уже закрыта, поэтому ночуем в китайском отеле.

Утром покидаем территорию КНР. Переходим разделительную полосу, и с плеч сваливается груз какой-то скованности. Мы вновь в свободной стране, которая очень любит туристов.

В Катманду приезжаем 1 июня. 3-го у нас самолет. Сразу же встречаемся с участниками Российской экспедиции на Лхоцзе. Пока прилетело только трое, один из них – капитан команды Серега Тимофеев. Парни все же зашли, наконец, на последний непокоренный восьмитысячник. Поднялось девять человек, значит этот вариант подъема - оптимальный. Эх, чего теряли время предыдущие 4 экспедиции. Помимо российских восходителей на Эверест и Лхоцзе Ц., на Манаслу успеха добилась тройка украинцев. Денис Урубко зашел на Лхоцзе, траверса опять не получилось. Наши соседи из Владикавказской экспедиции на Чангцзе подняться не сумели, но нашли какой-то перегиб в гребне, назвав его самостоятельной вершиной. Еще Туркевич привозил на место гибели Владимира Бондарева под Южной стеной Лхоцзе его отца. У старика не выдержало сердце. Вот такие не совсем добрые результаты весеннего сезона нового тысячелетия.

В первый же день в Катманду я пытаюсь купить все сувениры, которые надобно. Большинство народа откладывает это на завтра. Завтра начинается непривычно наглухо закрытыми лавками. Повстречавшийся в моем любимом ресторанчике Гия, сообщает потрясающую новость: король Бирендра и восемь членов королевской фамилии убиты прошедшей ночью. Вот те на, правил безконкурентно 30 лет, и тут такое. В стране просто шок. Убийца, по первой версии застрелился, но потом выясняется, что у него 30 пулевых ранений в спину. Точно ничего не известно, версий множество, население в шоке. Все это порождает в народе глухой протест, который выражается в обритых наголо, в честь траура, головах, с маленьким хвостиком на затылке. В туристских районах это пока малозаметно, но, выбравшись в один из рабочих кварталов, по приглашению нашего повара Нимы, замечаем, сколько там много бритоголовых. Атмосфера на улицах накаляется. По городу носятся десятки рокеров, выкрикивая угрозы в адрес тех, кто еще не закрыл свои магазинчики. Мало кто рискует связываться с экстремистами. Вечером сидим всей компанией в японском ресторанчике, незаметно приютившемся на углу. Все национальные телеканалы транслируют церемонию похорон. С утра у нас самолет. Пора покидать Непал, что-то здесь становится слишком жарко. Как бы не закончилось гражданской войной. Бедные свердловчане, у них рейс 8-го.

Время ускоряется. Мы очень быстро покидаем Непал. Как бы не хотелось, чтобы эта страна стала очередной горячей точкой.

Вот мы и дома.

Нужно отметить, что в отличие от первой поездки Томские власти все же обратили внимание на такое значительное событие как восхождение на Эверест – заместитель мэра вручил всем восходителям премии долларов на 200. Для журналистов же эта тема стала хлебосольной. Статьи по поводу экспедиции поместили все Томские и многие нетомские газеты, и до сих пор материалы на эту тему продолжают выходить. Часто не совсем объективные и дилетантские, но радует то, что благодаря такому интересу альпинизм вернул к себе внимание общества.

Что касается самой горы, то она безусловна великая, только вот вся эта коммерциализация вокруг, девальвирует ее величество. Толпы непрофессионалов на классических маршрутах и многочисленные коммерсанты от альпинизма, доящие клиентов, веревки снизу до верху и заброски шерпами, кислород в любых количествах и прочее. Словно рассчитывал попасть в храм, а попал на барахолку. Горы всегда были для меня каким-то далеким и сторонящимся от людской суеты миром, Эверест же оставил совсем другие эмоции. Будем надеяться, что наши последующие планы будут включать незатоптанные вершины, где остаешься наедине с природой, дикой, суровой и безжалостной, но честной и объективной. Здесь поединок человека с самим собой, прежде всего со своими слабостями, а не с горой или соперником дает возможность стать частью этого мира и познать себя. А в этом и заключатся суть горовосхождения.

<< Назад