Чтобы быть в курсе последних событий в мире альпинизма и горного туризма, читайте Новостную ленту на Mountain.RU

Автор: Е.И.Тамм, г. Москва

Однажды попав в горы человек, как правило,
остается верен им навсегда. Горы покоряют
его своим могуществом, разнообразием,
красотой. В непогоду и в ведро, в гаснущих
красках уходящего дня и в первых лучах
восходящего солнца – они всегда прекрасны!

Е.Т.

ЗАПИСКИ АЛЬПИНИСТА

Памяти друзей, навсегда оставшихся в
горах и ушедших от нас на “земле”.

Памяти гималайцев, погибших за годы,
прошедшие после “Эвереста – 82”.

От автора

Оглавление 1. В наших горах. 1.1. Немного из истории: как я попал в альпинизм Заметка к 100 – летию И. Е Тамма.(1996 г.) 1.2. На Хан-Тенгри с севера (1964 г.) Сборник “Побежденные вершины 1961 – 1964 г.г.” Москва 1966 г. 1.3. Случайная выборка или почему? (1971 г.) 2. Гималаи (Непал) 2.1. Как все начиналось. Экспедиция на Эверест (1978 – 1982 г.г.) 2.2. Шесть дней в мае. (1982 г.)(Одиннадцать наших на Вершине Земли). 2.3. Ответ ветерану Великой Отечественной войны. (1983 г.) 2.4. Снова Непал. (1987 г.) а) Предисловие б) Встреча с Ети или как рождаются легенды в) Восточный Непал. (О непальских детях в высокогорных районах страны) г) Почему Канченджанга? 3. Разное. 3.1. Курьезы 3.2. Дарджилинг. В гостях у Н.Тенсинга. (1985 год) 3.3. Спортиивный клуб Академии наук СССР (СКАН) Читайте на Mountain.RU: Случайная выборка или почему? Глава из книги "Записки альпиниста"

Тех, кто решился познакомиться с “Записками” хочу сразу предупредить: это отнюдь не мемуары. Большинство помещенных в них рассказов написаны по свежим следам событий, о которых идет речь. Часть же, представляет пересказ моих устных рассказов, записанных, в разное время на пленку, нашими друзьями эверестовцами – журналистом Ю. Ростом и кинорежиссером В. Венделовским.

Некоторые из включенных в “Записки” материалов были опубликованы ранее о чем сообщается в оглавлении. Так, рассказ “Шесть дней в мае” – об основных событиях экспедиции “Эверест – 82” – опубликован в одноименном сборнике. Но в сокращенном виде. Это сокращение было вполне оправданным, так как многие эпизоды подробно описывались другими авторами этой замечательной книги и повторы надо было, конечно же, убирать. Ценность же этого, полного варианта в том, что в нем широко использованы записи радио-переговоров Базового лагеря с группами “работающими” на Горе, что придает ему исключительную документальность.

При работе над “Записками” иногда возникало желание что-то подправить или дописать исходя из сегодняшних представлений и оценок. Однако я избегал этого, считая что надо сохранить восприятие описанных событий в первозданном виде. Поэтому некоторые эпизоды и их оценки могут показаться современному читателю странными.

К воспоминаниям, т.е. к материалам мемуарного жанра, относиться лишь рассказ – “Немного из истории …”, посвященный моему отцу Игорю Евгеньевичу Тамму, который буквально за ручку привел меня в горы (в альпинизм) летом 1940 года.

Рассказы, включенные в “Записки”, можно читать вразброс. Исключением является лишь цикл “Снова Непал” из раздела “Гималаи”. Здесь три рассказа, относящиеся к разным годам, объединены благодаря месту и времени, когда они были записаны на пленку по просьбе В. Венделовского.

В некотором роде хулиганством представляется включение в раздел “Разное” зарисовок, объединенных под названием “Курьезы”. Однако надеюсь это не сильное хулиганство!

Теперь о материале, посвященном Спортивному клубу Академии наук. Может показаться, что он не к месту. Но дело в том, что большая часть моей активной альпинистской жизни прошла под его знаменами. Я надеюсь, что вправе считать себя причастным и к его рождению, и к появлению альпинистской секции СКАН. В ней судьба свела меня с замечательными людьми не сказать о которых я не мог.

Е. Тамм.

1.1. Немного из истории: как я попал в альпинизм

Заметка к 100 – летию Иг. Ев. Тамма.

Прошло почти 25 лет с тех пор, как не стало Игоря Евгеньевича, и за это время я ни разу публично не делился воспоминаниями о нем. Мне казалось, да и сейчас кажется, что они у меня слишком личные, семейные и не будут интересны широкой аудитории, Сказывался, наверное, и синдром тяжелого недуга, которого я бы назвал: “принадлежность к известной фамилии”. Но время (четверть века – это много!) делает свое депо, и сегодня я рискну рассказать о некоторых, как мне кажется, наиболее ярких чертах характера И.Е.

Наиболее характерной чертой И.Е. была увлеченность, пожалуй даже неистовая увлеченность всем, что он делал или за что брался:

– работой (я имею в виду научную работу),

– горами, когда он ездил в экспедиции,

– шахматами,

– в определенные периоды жизни – биологий, а точнее – генетикой,

– поисками “снежного человека” или легендарных сокровищ пещеры Мата – Таш.

Конечно, с особой страстью он отдавал все силы решению той конкретной задачи теоретической физики, которая его поглощала в данный момент. Это было удивительно! Что бы он ни делал, где бы ни оказывался (дома, в транспорте, на официальном заседании, в лодке или альпинистском лагере) – всюду, он умудрялся интенсивно работать, проводить вычисления. Позже я проиллюстрирую, к чему иногда приводила эта страсть.

Любопытно, что при таком стиле научной работы – постоянной поглощенностью ею – он не очень переживал неудачи (не то, что при проигрыше в шахматы или в волейболе!). Если путь оказывался тупиковым, когда работа, как он выражался, “шла в корзину”, И.Е. очень быстро переключался на поиски новых путей. Такая реакция была связана со смелостью, как профессиональной – в выборе направления или тематике научной работы, так и в общепринятом смысле слова.

И.Е. отнюдь не был ангелом: мог вспылить, накричать (иногда даже напрасно), но в таких случаях быстро “отходил”, а потом переживал и извинялся. Однако, если речь шла о серьезных делах, он проявлял громадную выдержку и силу воли.

Когда я пытаюсь восстановить первые, отчетливые воспоминания об И.Е., то оказывается, что они связаны с двумя моментами Первый – это его поразительная работоспособность. Вставая чтобы идти в школу или позднее в институт, я обычно видел, что он только ложился спать. Из-под двери его кабинета тянуло еще густым табачным дымом, а если дверь не была закрыта, то на письменном столе можно было увидать переполненную свежими окурками пепельницу, стопки испещренных вычислениями листов и математические таблицы. Второй, был его удивительный талант рассказчика, умевшего заставить себя слушать, что называется “раскрывши рот”. Так было всегда. Обычно И.Е. возвращался из института к ужину. Вся семья собиралась за обеденным столом и наступал долгожданный миг – начинались рассказы.. Когда мы с сестрой были еще маленькими это были рассказы о приключениях вымышленных героях во время их увлекательных путешествий, чаще всего в горах (эта история длилась не один год). Позже, И.Е. рассказывал об альпинистских экспедициях, в которые он ездил практически каждое лето. А иногда это были впечатления от только что прочитанной книги или занимательный отчет о событиях минувшего дня. Еще позже, он увлеченно рассказывал о волнующих его научных проблемах, причем в доступной, для домашней аудитории, форме. Порой рассказы заменяло чтение стихов, как правило, Пушкина, Лермонтова и А.К. Толстого. Рассказывая или декламируя, он частенько пере6ходил на диван и постепенно засыпал. Сон длился час-полтора, а затем начиналось ночное бдение, о котором я уже упоминал.

Теперь перейдем к альпинизму. И.Е. впервые взял меня в горы летом 40 года. Мы с ним были на Кавказе в Домбае, в “КСУчьем” доме. КСУчий – это не ругательство: просто дом принадлежал Комиссии содействия ученым – КСУ. Вот и получилось такое благозвучное название!

Большую часть времени И.Е. работал, я же был предоставлен сам себе. Тем не менее, в этот раз состоялось наше первое (из двух) совместное восхождение. Это было восхождение на вершину Сунахет. Под началом И.Е. собралась довольно странная компания: я (13-ти лет), профессор Лурье из Ленинграда (низенький и очень тучный) и его жена (очень худая и высокая). Все необученные новички. Никакого контрольного срока возвращения мы ни кому не оставляли. С точки зрения официального альпинизма это была явная авантюра. Очень скоро, на подъеме, вся команда Тамма выдохлась, и он должен был все время нас подбадривать. И.Е. забегал вперед, за очередной гребень или поднимался на очередной “жандарм” и бодрым голосом уверял нас, что следующий – уже вершина.! Ободренные таким известием мы лезли за ним. Его уверенность и настойчивость сделали свое дело – до вершины мы добрались. Но спуститься засветло до зелени, до травы и тепла, конечно, уже не успели – “схватили”, как говорят альпинисты, холодную ночевку. Ни каких теплых вещей у нас не было. Всю ночь мы продрожали на леднике, прижавшись друг к другу… Зато утром мы стали свидетелями потрясающей картины: солнце вставало из-за снежной двуглавой вершины могучего Эльбруса. Эта махина казалась прозрачной, а игра ярких красок на ее снегу казалась неповторимой и завораживала. И.Е. был совершенно справедливо убежден, что такое зрелище с лихвой окупает все тяготы ночи. И добавлю от себя – навсегда, заставляет влюбиться в горы!

Наше второе совместное восхождение, когда мы с И.Е. уже поменялись ролями, было на вершину Виа-Тау. в 1948 году, тоже на Кавказе.

Нас было трое: И.Е., я и моя супруга. Никогда – ни до, ни после – мне не приходилось ходить с такой недисциплинированной группой. Вернувшись с этого маршрута, я зарекся брать на восхождения ближайших родственников.

Через двадцать лет, зимой 1960 года, мы с И.Е. вновь на Кавказе, в Домбае, в том же “КСУ –чьем” доме (хотя теперь это уже не дом КСУ, а альпинистский лагерь “Звезда”). И.Е. опять днями сидит за работой, редко гуляет и только вечерами сражается в шахматы. Я же, в составе альпинистов спортклуба Академии наук, готовлюсь к довольно сложному траверсу вершин массива Домбай-Ульгена. Впервые такое сложное восхождение проводилось зимой.

И.Е. отчетливо понимал серьезность задачи нашей команды. Мы должны были двигаться двумя независимыми группами, с суточным разрывом Фактически, одна группа (6 человек) была истинно наша – группа “академиков”. Вторая же – состояла в основном из альпинистов МВТУ, под руководством Игоря Ерохина. В сезоне 1960 года это была опальная группа, которой были запрещены самостоятельные восхождения. Мы были не согласны с таким запретом, и чтобы обойти его, по просьбе Ерохина, сформировали формально единую команду из 12 человек. Исходя из тактики прохождения намеченного траверса, мы должны были двигаться двумя группами с разрывом в 1 – 2 дня.

Когда наша “шестерка” прошла уже большую часть траверса, вечером, при организации очередной ночевки, мы сначала услыхали, а потом и увидали “двойку”, которая подавала сигнал бедствия. Она находилась на уже пройденном нами участке гребня, у вершины ЦСКА. Случилось что-то серьезное. Сразу к потерпевшим вышла наша “двойка” – А. Балдин и В. Смит. Через несколько часов к палатке вернулись четверо. Оказалось, что произошла страшная трагедия. При прохождении “психологической стенки” (траверс верхней части почти километровой вертикальной скальной стены) сорвалась четверка, страховочная веревка не выдержала рывка и разорвалась. Они … погибли.

Когда наступило время радиосвязи с альпинистским лагерем, выяснилось, что наша рация испортилась (по-видимому “село” питание). Слышимость была отвратительной и внизу не могли разобрать, кто погиб, а кто остался жив. Внизу даже не поняли с какой из двух шестерок случилось несчастье.

Нас стало восемь в одной четырехместной палатке. Один из двух спасенных (Адик Белопухов) был сильно деморализован. Вторым был В. Божуков. Снаряжения и продуктов на всех уже не хватало. Пришлось прекратить траверс и начать спуск по западной стене (т.н. путь Сасорова). Спуск занял у нас (нехватка снаряжения и проблемы с Адиком) трое или четверо суток. Практически все это время внизу оставались в неведении подробностей происшедшего и небыли уверены в именах спускавшихся.

Трудно представить, что должен был пережить И.Е. за эти трое суток, но держался он мужественно и продемонстрировал огромную выдержку. Когда он встретил нас на тропе, уже внизу, выглядел спокойным и даже не бросился сразу к сыну. Сначала обнял и пожал руки всем, кто шел в цепочке впереди меня.

Позже ко мне подходили многие из тех, кто в эти дни руководили всеми спасательными работами здесь, внизу. Они с восхищением говорили о выдержке, проявленной И.Е. Единственное, что он, спустя некоторое время, сказал мне, было: “Я не мог в эти дни даже работать”,

Приведу фамилии членов нашей шестерки: Н. Алхутов, А. Балдин, Б. Горячих, В. Смит, Ю. Смирнов и Е. Тамм.

В конце 67 года И.Е. серьезно заболел, долгое время провел в больнице, но состояние его заметно ухудшалось. Каких только консультантов к нему не приглашали, но ни кто из них не мог установить даже диагноза болезни. В тот вечер, о котором хочу теперь рассказать, войдя к нему в палату, я сразу заметил, как он сильно осунулся и стал необычайно грустен. Уже несколько суток он не мог лежать ни днем, ни ночью – мгновенно начинал задыхаться. Сидя ему тоже трудно было дышать, но все ж таки лучше, чем лежа. Вскоре, несмотря на поздний час, пришел (точнее пришла) очередной консультант – профессор Любовь Михайловна Попова из Института неврологии. Эта обаятельная, энергичная женщина, по-видимому поставила диагноз еще до осмотра больного – по истории его болезни и со слов лечащего врача. Осмотр был кратким, и меня сразу же пригласили к главному врачу. Любовь Михайловна считала, что у И.Е. очень редкое заболевание с замысловатым названием, означающим атрофию участков спинного мозга, руководящих мышечной деятельностью. В нашем случае деятельностью легочной диафрагмы и плечевого пояса (боковой ампотрофический склероз). Эта болезнь лечению, во всяком случае в то время, не поддавалась. По мнению Поповой было необходимо срочное хирургическое вмешательство (трахиотомия) с целью подключения больного к аппарату искусственного дыхания – подключения на всю оставшуюся жизнь.

Трагедия могла случиться в любой момент и профессор Попова предлагала немедленно, не глядя на ночь, доставить И.Е. в Институт неврологии, чтобы сразу оперировать. Правда, заметила она, обычно в таком возрасте эту операцию уже не делают – слишком большой риск. Однако, учитывая, что речь идет об И.Е. Тамме, она готова на такой шаг, но для этого требуется согласие больного и его родственников.

Я пошел к И.Е. обсудить ситуацию (правда, в урезанном виде – без подробностей). По-видимому, ни я, ни тем более И.Е. не были готовы к подобному обороту дела. Он принялся уговаривать меня подождать с решением хотя бы до утра: – “Быть может состояние улучшиться и операция не потребуется”. Я вернулся к врачам, и услыхал от Л.М., что она не может поручиться за благополучный исход даже этой ночи. Ее настойчивость произвела впечатление. Я вновь у И.Е. и довольно жестко его уламываю…Это были ужасные минуты! Мне его безумно жаль, но я уже понимаю, что обязан принять это тяжелое решение не перекладывая его на плечи кому бы то ни было. И, прежде всего, мамы и сестры. Чтобы все обдумать и собраться с мыслями, я на четверть часа вышел погулять. Когда вернулся, И.Е. сказал мне: – “Делай, как считаешь нужным, сегодня ты руководишь восхождением”, и добавил – “По-видимому, предстоит еще одна холодная ночевка”

Я написал необходимое врачам согласие и позвонил домой – сказал, что мы едем в Институт неврологии на операцию. Немедленно все завертелось. Л.М. Попова вызвала в Институт лучшую, по ее мнению, бригаду ассистентов для операции и механиков для подготовки аппарата искусственного дыхания. Местные врачи занялись подготовкой перевозки И.Е. Все это время я не покидал его – мы собирали необходимые вещи. И даже в такой момент И.Е. волновался, как бы не забыть желтый портфель с бумагами – его работой! После того, как было принято решение. о немедленной операции, И.Е. больше ни разу не возвращался к этой теме. Около 12 ночи мы приехали в институт на Волоколамском шоссе. Тут все уже было готово.

Через два часа из операционной высыпала возбужденная группа медиков, а потом вывезли и самого И.Е. Рядом шла медсестра и непрерывно качала воздух волейбольной камерой – импровизированным дыхательным аппаратом. И.Е. отвезли в палату и там уже подключили к настоящей дыхательной машине. Я поехал домой.

Когда же утром вернулся на “Волоколамку”, ко мне подошла Любовь Михайловна и, как мне показалось, несколько смущаясь спросила: – “Не замечалось ли ранее за И.Е. неадекватного восприятия действительности”? Взволновавшись, я начал выяснять в чем же дело. Оказалось, что утром, когда к нему в палату пришла медсестра, И.Е. попросил ее достать из портфеля бумагу и ручку, вытащить из тумбочки ящик и положить его на колени, чтобы можно было писать.. Как только его желание было исполнено он сразу принялся за работу. Позже Л.М. заглянула в исписанный какими- то цифрами и значками лист и ничего не поняла. Узнав это, я успокоился и объяснил Л.М., что коль И.Е. взялся за работу значит с ним все хорошо. Для него такое поведение – норма. Успокоив этим Л.М. я поблагодарил ее за внимание и решительность, проявленные накануне.

Дальше были три года, в течение которых, как шутил И.Е., он был подобен жуку в коллекции – приколот булавкой к одному и тому же месту – дыхательному аппарату.

Вскоре после операции И.Е. перевезли домой, здесь был организован постоянный медицинский пост, круглосуточно дежурили опытные санитары, стояли три аппарата искусственного дыхания. Один из них самодельный, а один купленный в Швеции за “нобелевские деньги”.

Первые полтора – два года после операции И.Е. еще активно работал: садился за письменный стол (оставаясь все время на аппарате) и занимался по пять – шесть часов в день. Постоянно общался с сотрудниками своего теоретического отдела и всем интересовался: новостями в физике, в политике, шахматами и песнями бардов.

Но в последний год, силы стали его покидать, и активность постепенно затухала. В какой-то момент пришлось отказаться от работы за письменным столом, однако он продолжал заниматься вычислениями в постели. Вел частые беседы по истории физики (иногда мемуарного характера) с молодыми сотрудниками.

Для меня это были три года постоянной, (днем и ночью) заботы о технике – дыхательных аппаратах. Нельзя было допустить их остановки, а это, прежде всего означало, что в квартире не должно было отключаться электричество. Мы устроили так, что аппараты могли питаться от трех резервных линий. Кроме того, на крайний случай, имелись мощные танковые аккумуляторы с умформером. К сожалению, аппараты не выдерживали непрерывной работы и частенько ломались. Срочный ремонт, как правило, делался механиками – умельцами в мастерских нашего института (ФИАН). В квартире все время было слышно характерное “чавканье” хорошо работающего аппарата. По вполне понятным причинам, кода случалось ухудшение в состоянии И.Е., медперсонал прежде всего грешил на аппаратуру – мол она дает не тот объем воздуха, или не то увлажнение, или недостаточное количество кислорода и т.п. Тогда сразу же вызывали меня……

За эти годы я не помню случая, чтобы И. Е. пожаловался на свою судьбу. И это несмотря на мучительную прикованность к аппарату, на жестокую процедуру откачивания мокроты из гортани и верхних долей легких, а такая процедура проводилась несколько раз в сутки. Поистине, запас мужества и силы воли были у него неисчерпаемы.

И вот 12 апреля 1971 года. Меня в очередной раз вызвали с работы: – “Кажется что-то с аппаратом…”. Едва войдя в квартиру, я услыхал равномерное гудение аппарата и, поглядев на него, понял, что техника здесь ни причем. На этот раз она выдержала. Не выдержало сердце.

Тяжелее всего было выключить (остановить) аппарат, три года оповещавший нас об относительном благополучии, но теперь вдруг ставший не нужным. Долго ни кто не решался этого сделать.

Я хочу сказать, что несмотря на тяжелейшие три последних года, Игорь Евгеньевич прожил счастливую жизнь. Счастливую потому, что он всю жизнь был безмерно увлечен своей работой. Потому что, ни мог не быть счастливым человек, имевший таких учителей, как Л.И. Мандельштам и Н.Д. Папалекси; таких друзей в науке, как Я.И. Френкель, Г.С. Ландсберг, П. Дирак, Н. Бор и др. и в альпинизме, как В.П. Сосоров, Е. Казакова и др.

Ни мог не быть счастливым человек, всю жизнь проживший с таким верным и близким другом, каким была Наталья Васильевна (моя мама). Он был счастлив еще и потому, что имел таких замечательных учеников, как В.Л. Гинзбург, Е.Л. Фейнберг, А.Д. Сахаров и многих других.

Наконец ни мог не быть счастлив человек, создавший вместе со своими друзьями и последователями такой Отдел теоретической физики, как ОТФ в ФИАН,е. Отдел свято хранящий главный, заложенный И.Е. принцип – принцип всецелой преданности науке.

Все это и позволяет мне утверждать, что, несмотря на то, что судьба не редко жестоко била И.Е. (и не только в последние три года) – он был счастлив в жизни.

1.2. На Хан-Тенгри с севера

Короткий разбег… Земля в иллюминаторе резко покатилась куда-то, промелькнули груды ящиков, тюков, баллонов. Застыли полуобнаженные люди с задранными головами. И вот уже из кабины вертолета видны красные с зелеными пятнами склоны ущелья, внизу множеством рукавов катит по широкой долине пенистую воду мощный Иныльчек.

Первая воздушная разведка. Первый полет над северной ветвью знаменитого ледника. Иллюминаторы вертолета МИ-4 не приспособлены для обзора, но достаточно подняться в кабину к летчикам, чтобы открылся изумительный вид Впереди развилка. Влево уходит Северный Иныльчек, который соединяется с одноименным южным ледником, сравнительно узкой горловиной, перекрытой озером Мерцбахера. Сверху прекрасно видно, насколько серьезным препятствием является это озеро на пути к языку северного ледника. Состояние и размеры озера сильно изменяются на протяжении одного сезона и могут, по-видимому, меняться от года к году. Длина озера – 2 км. Оно вплотную подступает к обрывистым скальным берегам. В конце августа или в начале сентября озеро обычно прорывается под ледяное тело Южного Инылчека и вода устремляется в долину.

В большинстве случаев имеет смысл говорить о двух озерах. Нижнее, которое упирается в тело Южного Иныльчека, сплошь забито ледяной коркой и айсбергами, достигающими иногда внушительных размеров. Участки открытой воды здесь редкость. В начале сезона – это топкое илистое дно, на котором покоятся причудливые, сверкающие ледяные громады. К концу июля весь этот причудливый “зверинец” уже на плаву, появляется больше чистой воды и прихотливые ветры перегоняют лед из края в край озера.

Однако, все это выяснилось значительно позже, а пока, неутомимо размахивая огромными лопастями и отбрасывая на землю неуклюжую тень, вертолет летит дальше. Вскоре, выше по ущелью, мы увидали второе озеро Мерцбахера. Озера разделены холмистым перешейком не шире 300 – 500 м. и соединяются широкой и стремительной речкой. Второе озеро почти чистое с прозрачной зеленоватой водой. Его длина больше 2 км, ширина – 1,5 км.

Еще и еще раз прошу пилота сделать круг над верховьями ледника. Хочется запечатлеть в памяти все детали северных склонов Хан-Тенгри. Мы так рвались к ним и так мало о них знали! Впечатление грандиозное! Но времени нет. Внизу ровный, покрытый фирном ледник. На морене, напротив вершины, можно устроить штурмовой лагерь. Еще заход – и, привязавшись ремнями, готовимся сбрасывать грузы. Снята с петель дверь, ветер с ревом врывается в кабину, совсем рядом под ногами, с бешенной скоростью мелькают детали ледника. Резкий звук зуммера заставляет нас в таком же бешеном темпе хватать и выбрасывать тюки, казавшиеся на земле неподъемными. Согнулся, рванул и лишь мельком увидел, как ранее сброшенный тюк подпрыгивая катиться по льду. Опять нагнулся, опять рванул, и так, пока не оборвался требовательный звонок. Последний круг, внизу цепочка выброшенных вещей. У самого края стремительной ледниковой речки, как страж, замер “вверх ногами” красный газовый баллон.

На обратном пути, у верхнего озера, на месте где будет базовый лагерь, вторая выброска. У самой воды, на берегу бухточки, две одинокие палатки передовой группы. После тяжелого пути ребята сейчас трудятся над устройством временных посадочных площадок для вертолета. Но, ни на одну из них Борис Митрофанович Мирошкин – пилот “нашего” вертолета не рискует сажать машину, хотя нам обе площадки кажутся вполне приемлемыми. Бедные труженики! Они так надеялись что вертолет сядет, а вместо этого им на головы посыпались нескончаемым потоком грузы, которые надо теперь подтаскивать к лагерю, подбирая порой за 1,5–2км., а то и вылавливать из ледяной воды.

Передовая группа, в которую входили В.А. Смит, М.М. Бонгард, И.Ф. Щоголев, В.Б. Ткач и др., вылетела из Москвы на 10 дней раньше нас. На Северный Иныльчек они попали, перевалив через хребет Сарыджас.

Так как вертолет не удалось использовать для переброски людей за озеро, пришлось искать пути преодоления водной преграды. Высланной для этого группе удалось найти обход наиболее трудного участка скального берега, поднявшись метров на 800 и перевалив через контрфорс.

13 августа. Мы в лагере. Наконец встретились с передовой группой – обросшие, но счастливые “туземцы”! Все мы единодушно присвоили перевалу через контрфорс (над озером) имя Б.М Мирошкина.

Лагерь обживается. Наш повар, Саша Кузов, завладел плитами, и из-под полога кухонной палатки уже тянет аппетитный парок. В складе сортируют грузы. Антенна радиостанции упорно напоминает нам, о существовании Большой земли.

К вечеру 14 августа собрались все. Привел группу “отстающих” наш завхоз- Коля Шалаев, и мы сразу почувствовали, что в лагере появился хозяин. На редкость деловитый, знающий все тонкости экспедиционной жизни, он очень облегчает мою судьбу, как руководителя экспедиции.

Утром 15 августа Кузьмин, Дубинин, Белопухов и Тамм уходят к верховьям ледника. Надо организовать штурмовой лагерь непосредственно под Хан-Тенгри, осмотреться, выбрать вершины для тренировочных восхождений.

Дорога наверх нудная и неприятная. Приходится идти по узкому и глубокому карману ледника, кругом ничего не видно. Это единственный проход на первой трети пути. Примерно в пяти часах пути от озера карман перегорожен боковым ледником с характерным белым льдом. Ледник спускается со склонов Сарыджаса. Отсюда удобнее идти по серединным моренам Инылчека. Погода отвратительная, за целый день не прошли и половины пути.

К вечеру 16 августа подошли, наконец, к снаряжению, сброшенному с вертолета для устройства верхнего лагеря.

Утром все бело. Прямо перед глазами вершины Меридионального хребта и массивы Тенгри-Тага. Суров и величественен Хан-Тенгри. Нижняя часть гиганта закована в ледовую броню, выше угольно черный пояс отвесных скал, а дальше, в небо гордо поднята красно-рыжая голова этого легендарного красавца.

День ушел на то, чтобы осмотреться и провести первую разведку. На основные вершины в Меридиональном хребте и Тенгри-Таге безопасных путей очень мало. Мощное разорванное оледенение и заснеженные склоны. порождают постоянные ледовые обвалы и частые лавины. Относительно безопасны лишь маршруты по крутым скальным выходам, на которых не держится снег и которые не перекрыты сбросами. Выбрать безопасный путь подъема на верхнее плато Хан-Тенги нелегко. Правда, намечается вариант выхода через пик Саладина.

День спустя мы с Дубининым уходим вниз. Вернемся вместе со всеми. Кузьмин и Белопухов остаются наблюдать за склонами “Хана”, оборудовать лагерь, изучить возможные варианты тренировочных восхождений.

22 августа весь состав экспедиции поднялся в верхний базовый лагерь. Пока мы отсутствовали, Кузьмин и Белопухов забраковали выход на плато через пик Саладина. Безопасного маршрута там нет. Забраковано еще несколько вариантов, но есть и положительный результат. Предлагается, на первый взгляд, очень неоднозначный путь. Однако, из лагеря впечатление может быть обманчивым. Маршрут виден только в профиль и на него накладываются посторонние детали. Поэтому, завтра, когда все уйдут на тренировочные восхождения, мы (нас останется шестеро) еще раз осмотрим этот вариант снизу.

***

Мы с Володей Винокуровым выходим на сцену. Роль у нас небольшая, к вечеру мы должны вернуться. Накануне вшестером целый день бродили по леднику. Остановились на варианте Кузьмина—Белопухова. Этот же путь мы с Дубининым обсуждали, возвращаясь с первой разведки. Пожалуй, это единственный возможный маршрут подъема на плато. Правда, возникают и сомнения т.к. надо пройти по двум крутым и длинным снежным “доскам”. Можно ли избежать на них лавин. Близко ли лед, пригодный для организации страховки. Каков характер скал. Все это надо нам с Володей разведать, когда будем проходить первую “доску” и первый скальный пояс.

Нас разбудили в полной темноте. Ребята все приготовили и трогательно нас обхаживают. Холодно. Сидя на банках с крупой за примитивным столом, присыпанным за ночь снегом, мы едим не снимая рукавиц. Слегка бьет дрожь. Это и от нетерпения, и от чувства неловкости за причиняемое друзьям беспокойство. Зачем они все поднялись в такую рань и с такой заботой стараются напоить и накормить нас. Ведь мы идем, всего-навсего, на разведку и к вечеру должны быть дома.

Ледник еще скован холодом, идти легко. В сумерках начинают угадываться противоположные склоны, а сзади на моренном холме, постепенно таят пять неподвижных фигур наших друзей.

Склоны горы были уже рядом, когда мы неожиданно попали в западню – ледниковое болото – и несколько раз проваливались по колено в ледяную кашу. Не очень приятное начло! Голова Хан-Тенри слегка окрасилась в розовый цвет. Надев кошки начинаем подъем по лавинному выносу.

Через двенадцать часов мы вновь на этом выносе, но идем вниз. Рюкзак заметно полегчал. Все крючья и навешенные на них, специально взятые для этого, веревки, оставлены на сложных участках маршрута. Они облегчат прохождение этих участков во время основного восхождения. Настроение отличное! Приятно было поработать с полным напряжением сил. Висящий справа громадный сброс больше нас не беспокоит. В случае обвала перекрывается лишь короткий участок маршрута внизу. Снег на “доске” не очень страшен, а главное, всюду можно докопаться до льда. В верхней части, при выходе на первый скальный пояс, чистый и крутой лед – отличное место для прохождения на передних зубьях кошек. Скалы крутые и неприятные, но вполне проходимые. Вот только мест для ночевок ни где не видно.

Вечером, сидя на тех же банках, за тем же столом, обсуждаем ситуацию. Решаем завтра поменяться ролями. Наверх пойдут с ночевкой и попробуют подняться как можно выше, Смит, Цетлин, Щеголев и Ткач. Надо найти место для первого лагеря и хорошо бы разведать состояние снега на второй “доске”.

Однако утром непогода сорвала этот план. Наверх ни кто не вышел, мы встречали вернувшихся с тренировочных восхождений и провожали их вниз, в базовый лагерь.

Итак, первые восхождения закончены, проложены первые в этом районе маршруты.

Опять раннее утро, вернее, поздняя ночь. В темноте снуют неуклюжие, в своих пуховых нарядах, фигуры. Тепло только у кухонной плиты на которой растапливают вчерашний чай. Провожаем четверку на обработку пути выше, пройденного нами с Винокуровым. Хруст льда под ногами, в мутной пелене исчезает неровная цепочка следов. Ребята ушли. Теперь, как только рассветет, кто-нибудь из нас, все время будет с биноклем следить за ними.

Вечером зеленая ракета сняла наконец дневное напряжение. Как все-таки тяжело быть пассивным наблюдателем!

Обработан еще один участок пути. Не обошлось без приключений. К счастью, все закончилось лишь вырвавшимся крюком и слегка потянутой ногой. По-прежнему не ясна проблема ночевок, подходящих мест найти не удалось. Полу лежачий бивак группе пришлось устроить очень низко. Что ж, теперь ясно, что нас ждет. Можно идти вниз, к озеру отдыхать и готовиться к штурму.

Лагерь встретил нас баней: клубная палатка превращена в парную. Дежурный без устали подливает кипяток в жестяную банку – душевой бак. Лучшего ничего не придумать: сразу забыт изнурительный двухдневный переход вниз.

Вечером набились в уютную складскую палатку. Как всегда, бесконечно долго настраивается гитара. В дрожащем свете коптилок мелькают обгорелые, задубелые на ветру лица. Неизбежные остроты, потом песни, чем дальше, тем теплее становиться от них на душе. Уже первый час ночи. Песням, кажется, не будет конца, и не хочется расходиться.

За палаткой холодно и ясно. Над головой рассыпаны крупные и яркие звезды; неправдоподобные, без деталей, горы выделяются лишь мерцающими в звездном свете снегами. Только вершина Хан-Тенгри окутана легкой дымкой, ветер рвет ее края, и кажется, что звезды устроили хоровод вокруг Властелина Духов..

Постепенно все расходятся. Мигают свечи в разбросанных по берегу маленьких палатках и они становятся похожими на отражающиеся в озере звезды

Два следующих дня заполнены подготовкой к главному восхождению. На Хан-Тенгри готовы идти 16 человек, но это немыслимо для такого сложного маршрута да еще без вида на хорошие ночевки. Штурмовую группу пришлось разделить на два отделения Второе выйдет на маршрут, когда первое поднимется на плато. Труднее всего разделиться. Ни каких критериев для отбора в то или другое отделение нет. Наконец и с этим покончено. В первой группе: Тамм, Виля Смит, Олег Брагин и Валя Цетлин – одна палатка; Володя Винокуров, Дима Дубинин, Игорь Щеголев и Вадим Ткач – другая. Во второй, с Кузминым и Микой Бонгардом идут: Валя Божуков, Олег Куликов, Коля Алхутов, Женя Булатов, Слава Цирельников и Адик Белопухов. С нами, до штурмового лагеря, идет и наш неутомимый и заботливый врач Леша Шиндяйкин.

Итак, завтра выходим!

***

Сразу за лагерем, по крутым осыпям приходится подниматься на огромный зеленый барьер. Кажется несправедливым начинать так почти 24-х километровый переход по практически горизонтальному леднику. Но вот, замученный этим бессмысленным подъемом, ты оказываешься на зеленой площадке. Стоит бросит взгляд вниз и …. все забыто!

Прямо под ногами гладь озера, по которому в беспорядке разбросаны громады белых айсбергов. Внизу, проецируясь на противоположный берег, они теряются и как бы уменьшают озеро, а отсюда, это четко отражающиеся в чистой воде ледяные острова.

А берега!.. Это причудливые маленькие фиорды из льда и камней. Когда смотришь на озеро, невольно вспоминаешь, что внизу, если прислушаться к нему поздним вечером, услышишь, как оно замерзает, как все, будто живое, наполняется тихим звоном и шелестом. А на рассвете, когда только побелел восток, оказывается, что на льду есть разводья и в них четко отражаются темные и таинственные вершины, небрежно обрезанные кромкой льда. И обязательно две холодные и яркие Венеры. Одна, точно очерченная, на небе, другая, чуть размытая на льду. Но вот медленно тают Венеры, а с ними и ледяная корка. Тают бесшумно и спокойно. Вот уже загорелась голова Хана. Где-то на склоне крикнул улар. Ему ответил другой. Неожиданно вырвавшийся из-за склона луч солнца вонзился в озеро – и нет больше льда. Исчезло спокойствие. Вода зарябилась, отражения вершин потеряли четкость. Зашуршали и заговорили с солнцем громадные айсберги. Природа проснулась вся и как-то вдруг. День начался!

Когда-то на Алтае мы были поражены большим высокогорным Шавлинским озером. Двухкилометровая гладь изумрудной воды окаймлена красно-зеленым пихтовым лесом, а из дальнего края устремляются в поднебесье белые вершины. Мы не нашли для них лучших названий, чем “Красавица” и “Сказка”. Но зелень лесов и трав делали эту красоту понятной. А здесь другое. Здесь только камни и лед. И из этого материала природа сумела сотворить чудо!

Однако пора, надо найти силы оторваться от этого чуда и идти дальше, к другой красоте – к вершинам. Последний взгляд вниз. На берегу разбросаны разноцветные палатки. Все еще толпой стоят наши друзья. Как все необычно! И только, пожалуй, мачты радиостанции нарушают красоту природы, нетронутой “варварством” нашего века. Все это: и чудо, и варварство оставшееся внизу, сейчас прощаются с нами. А здесь, под ногами, прощаются эдельвейсы, сверкающие на солнце бриллиантами росы. Спасибо за проводы! Мы идем дальше.

Дальше – это значит вниз к леднику, к порядком уже надоевшему пути в верхний лагерь. Еще ни разу не удавалось пройти здесь в хорошую погоду. И сейчас по ущелью быстро расползаются мрачные тучи. Первая их волна засыпает нас мокрым снегом и дождем. То с одной, то с другой стороны хлещет пронизывающий ветер. Все кругом становится серым и грязным. Фантастическими призраками кажутся побелевшие фигуры, накрытые поверх рюкзаков короткими накидками.

В промежуточном лагере хаос: часть площадок подмыта и обрушилась, остальные превратились в болотца. Палатки засыпаны, внутри мокро. Однако, по-настоящему мы не сердимся на погоду. Пусть она издевается над нами здесь, на подходах. Лишь бы успокоилась ко времени выхода на восхождение.

Следующий день не принес перемен. Только вместо дождя – мокрый снег да менее однообразным стал путь по леднику. Но рюкзак не становится легче, дорога не стала короче. Таковы обычные экспедиционные предстартовые будни. Нескончаемые челноки, разведки, тренировки. В любую погоду и все время с грузом. Жизнь без удобств и тепла, без душа и столовых, с вечным заколдованным кругом: легче идти, когда легче рюкзак; рюкзак легче, когда нет еды; нет еды – тяжелее идти. Но мы этого хотели сами, об этом мечтали, и, если говорить всерьез, все это нас не очень огорчает. Важно что кругом друзья, что будет солнце, будет очаровывающая красота, будут трудные маршруты и единоборство с ними рука об руку с товарищами, которое приносит огромное удовлетворение, придает силы.

Когда мы подходили к верхнему лагерю, снег уже не шел с таким удручающим однообразием. На небе появились голубые разводья. Но ниже нас, ущелье по-прежнему прикрыто темными тучами. Тем не менее, мы надеялись, что завтра будет хорошая погода.

Надежды не обманули. Последний день перед штурмом порадовал теплом, открывшимися видами, сухими палатками. Настораживало лишь одно: молчавший многие дни ледовый сброс, справа от пути подъема, ожил и развил необычайную активность. Нижние скалы гигантским волнорезом встречали потоки обрушивающегося льда и скрывались порой в ужасающем месиве. Правда, по утрам было тихо.

Все сосредоточены, заняты последними сборами. Володя и Виля сортируют продукты. Раз Вильям попал в “продуктовики”, не миновать нам контрабандного груза. Вадим и Игорь вяжут петли и Игорю приходится отбиваться от нескончаемого потока вопросов Вадима Ткача. Олег еще раз просматривает и проверяет наше “кузнечное” хозяйство. Дима носится с кинокамерой, непрерывно снимает и, наверное, случайно забудет вынуть в последний момент из рюкзака эту, не допущенную к восхождению, игрушку. Валя пишет дневник, я же никак не могу оторваться от бинокля – хочется запомнить все детали, предстоящего нам, пути.

Утром, как обычно, сброс еще молчит, но скалы, облизанные накануне его обломками, оказались крепким орешком. Во время разведок мы практически их не замечали, теперь же первые метры многодневного пути начали всерьез экзаменовать нас. Это обстоятельство, да тяжелые рюкзаки, вскоре выбили нас из графика. К середине дня вышли на сильно заснеженные, на первый взгляд не сложные, скалы выше первого скального пояса. Этот участок уже обрабатывали Смит с Цетлиным. Тем не менее, идущий первым Валя Цетлин что-то очень уж долго и тщательно очищает от снега все зацепки и упоры, с трудом находит места для страховок. Забив с десяток дополнительных крючьев, он наконец проходит обе навешенные раньше веревки, и каждый получает возможность убедиться, что время было потеряно им не зря. Под сыпучим снегом очень крутые обледенелые плиты, которые подводят к очередной башне. У ее подножья подобие небольших площадок. Здесь можно, наконец, расслабиться.

Когда подходит время радиосвязи, мы работаем на скалах, где достать рацию невозможно. К концу дня попадаем на новые плиты, к тому же обильно поливаемые холодным душем. Сейчас он нам совсем не нужен. Сразу начинают обледеневать веревки, куртки, пальцы.

Уже в темноте, отработав 14 часов и выполнив дневное задание, набиваем уйму крючьев для себя и для рюкзаков. Начинается строительство площадок под палатки. В разгар работы салютуем зеленой ракетой наблюдателям. Внизу, под ногами, загорается ответная. Наблюдатели идут спать, а мы все еще продолжаем выкладывать свое “ласточкино гнездо”.

Еще с вечера было решено, что сегодня, на второй день пути, остановимся пораньше. Надо беречь силы: не очень-то ясно, что ждет нас наверху. Да и снег уже раскис, а впереди длинный и крутой склон. И вот на снегу, рядом с карнизом, уткнувшись друг в друга входами, стоят две палатки. Двойка уходит вверх обрабатывать склон на завтра, другая (и я)– немного вниз, за подвешенными там, на крючьях, рюкзаками. Вдруг все меняется: ветер с невероятной силой метет снег, ничего не видно, ничего не слышно. Кроме свиста ветра и потоков снега нет ничего. Невозможно дышать. Глаза, рот, уши – все забито снегом и ветром. Пытаешься хоть как-нибудь захватить немного воздуха, а не снега, но напрасно, все поглощает чувство удушья. Все забыто, хочется только выжить, и кажется, что тебя поглощает звериный инстинкт самосохранения.

Он-то и заставляет с нечеловеческой скоростью, не замечая тяжести рюкзака, держась за спасительную веревку, взбираться вверх к людям, к палаткам. От этого “бега” задыхаешься еще больше. Сердце рвется во все щели. Валюсь на площадку между палатками и наверное рычу. Моментально мою голову втягивают в рукав палатки. Прошло всего несколько минут, и здесь еще не до конца поняли, что происходит снаружи. В палатке все бело от снежной пыли, но нет ветра. Несколько минут не могу прийти в себя. Но вот я, кажется, снова человек, и первая мысль о тех, кто еще наверху. Помочь им ничем нельзя – это самое ужасное. За палаткой ад. Пробитые ими ступени замело в первые же секунды. А стоит им отклониться на несколько метров левее – и они попадут на карниз. Это конец! Это почти километровая бездна!

Но они приходят!

Через некоторое время все уже поглощены обычными заботами, а первая радиосвязь с лагерем окончательно отвлекает нас от пережитого.

Ясное утро третьего дня. Вытоптанные вчера ступени, естественно, засыпаны снегом и идущий первым то и дело проваливается по пояс. Через два часа выходим под скальную башню. Очень трудно отыскивать надежные трещины для крючьев, каждую зацепку приходится разгребать из-под снега. Поднимаемся по крутому кулуару, стенки его затекли льдом. К 4 часам дня выходим всей группой на скальные выступы средней части башни. Можно отдохнуть, подвесив рюкзаки на крючьях. При большом старании, часа за три, здесь можно построить “полулежачии” площадки. Строительство началось, а двойка Цетлин – Тамм уходит на обработку пути вверх, по крутому взлету стены. После трех веревок склон становится положе. Впереди просматривается огромная черная скала, около которой могут быть хорошие места для ночевки. Спускаемся к ребятам, и оставив недостроенные площадки, всем составом поднимаемся к черной скале. Здесь действительно, под скалой, большой снежный карман и прекрасное место для ночевки. После одиннадцати часов работы можно, наконец, развязаться и положить рядом (а не повесить) рюкзаки. Снег и морозный ветер превратили нас в ледяных чучел, но настроение у всех хорошее. Заросшие, улыбающиеся лица!

Минут через 40, на просторной площадке уже стоят две палатки и в них уютно ворчат многое обещающие примусы. Высота – 5500 метров!

Четвертый день начался с радиосвязи (вчера в 7 вечера мы еще работали на маршруте и лишь договорились о переносе связи на утро). Узнаем, что вчера, вслед за нами, вышла вторая группа. Их пятеро. К сожалению, выбыли по разным причинам Бонгард, Булатов и Белопухов. Пятерка по обработанному пути пройдет быстро. Значит скоро увидимся.

Наконец мы на плато! Обширные снежно-ледовые поля раскинулись на высоте 6000 – 6400 метров. Теперь все время перед глазами верхняя башня Хан-Тенгри. Западная ее часть – припудренная снегом скальная стена, уходящая далеко вниз. Восточная – слегка вогнутая ледовая стена, прикрытая сверху большими фирновыми карнизами. Прямо на нас, носом фантастического корабля, обращен крутой северный гребень. В центре плато, под защитой отвесной ледовой стенки устраиваем очередной лагерь. Никто не хочет залезать в палатки. Даже лютый холод не может заставить оторваться от грандиозной картины нарисованной природой. Здесь еще солнце, а ледник уже окутан сумраком. И ни единого звука. Но вот и отсюда уходит солнце. Теперь и мы можем уходить в палатки. Следующий день посвящен снежной работе. Вечером, под сильными порывами ветра, устанавливаем на высоте 6450 метров шестой лагерь (первым считался лагерь на леднике). Относительно легкий путь пройден, мы у подножья рыжих скал. Они уходят вверх, отвесом, загораживающим вершину. Этот участок для нас еще загадка и, пока все, как обычно, заняты лагерем, двойка уходит на разведку.

Ночью разыгралась непогода. Ветер пытается сорвать палатки. Снег плотно зажимает тех, кто лежит с края. Приходиться вылезать из уютных теплых мешков и выбираться из палаток, чтобы откинуть сугробы. При этом, у входа, внутри палатки мигом набивается снег.

Утро не принесло облегчения – идти нельзя. Неожиданный и ненужный отдых. Собственно отдых весьма сомнительный: от горящих примусов в палатке начинается капель, в углах скапливается вода. Когда гаснут примусы, все это “безобразие” превращается в лед. Время от времени приходится вылезать на снежные работы. И это хорошо, т.к. долго находиться без движения – невыносимо. Большинство дремлет. Есть время провести переучет железа и продуктов. Пока все в порядке! Голод на крючья и еду нам не грозит.

Мы уже шестой день на восхождении и лишь вчера было относительно просто. Мы знали, что восхождение будет трудным – трудным и интересным. Так оно и есть. Все время разнообразная техническая работа, все время в напряжении, все время выбор маршрута требует огромного внимания. Для нас сейчас нет ничего, кроме пути вверх, кроме забот о веревках, крючьях, карабинах. Правда сегодня извлечен из рюкзака заветный томик стихов Блока. Уже много лет, на любое восхождение, берем мы стихи. К этому приучил нас Андрей Симолин. Читаем вслух, сначала в одной палатке, потом в другой. Оказывается, что на такой высоте трудно читать– задыхаешься. Но зато, как же это здорово:

И я стремлюсь душой тревожной
От бури жизни отдохнуть,
Но это счастье невозможно –
К твоим чертогам труден путь

Или:

Да, я возьму тебя с собою
И вознесу тебя туда,
Где кажется земля звездою,
Землею кажется звезда.

Седьмой день. После непогоды ясно. Сильный ветер. Искрится снег. Перед каждой неровностью намело сугробы, с которых непрерывно струиться колючая снежная пыль. Пока часть группы снимает лагерь, первая двойка делает короткий бросок по глубокому снегу, и вот уже рыжие скалы! Они почти вертикальны, но много хороших крупных уступов. Лазанье приятное, и после вчерашней лежки постепенно входим в привычный ритм. Крючья забиваем только на обледенелых участках. К сожалению, их все больше и больше. Однозначного пути нет, и не ясно, можно ли будет выбраться здесь на гребень. Работаем уже много часов, связки растянулись. Постепенно нас прижимает к гладкой отвесной стене, и когда начинает казаться, что попали в ловушку, первая двойка неожиданно выходит на гребень. Это верхняя кромка западной стены “Хана”. Но теперь перед нами еще один снежный взлет. Вперед выходят Винокуров и Дубинин. Все готовы идти дальше, но первая связка безнадежно застряла в глубоком снегу. Нескончаемой рекой течет он вниз и с гулом обрывается у наших ног на раскинувшийся внизу ледник. Проходит час, связка не прошла и десяти метров. Этот участок необходимо обработать. Разгружаем двойку, отдаем им репшнур и две веревки, а сами начинаем устраивать седьмой лагерь. Ребята работают все время рядом, участок трудный, Мы как бы на альпийском стадионе, где демонстрируется отличная техника. Возвращаются они уже в сумерках. В 21.00 даем зеленую ракету. Ниже сразу загораются еще две: одна далеко внизу, на леднике, другая где-то рядом. Это вторая группа подошла к лагерю шесть. Все хорошо!

Ночью опять ветер и снег. В одной палатке нас 8 человек, очень тесно (мы надеялись, что в этот день будем на вершине и максимально разгрузились, оставив одну палатку в шестом лагере). Когда начало светать, трудно было разобрать, какая из ног принадлежит данному туловищу, и где же принадлежащая ему голова?

Пора выходить, а погода не утихает. Кругом черно и мрачно. Опять ждем. Все явственнее проступает на лицах напряжение прошедших дней. Его не скроешь, хотя сил еще уйма, и все с нетерпением ждут, кода же можно будет двинуться вверх. Мы должны быть на вершине сегодня или завтра, и тогда… Тогда останется самое сложное – спуск. И это будет означать, что мы сделали все, к чему так долго и упорно стремились.

К десяти часам ветер немного стихает, становится ясно, что хуже погода не станет Выходим. В разрывах облаков, внизу на плато, видна палатка. Вторая наша группа еще не выходила из шестого лагеря.

Связки настолько сработались, что разговоров не слышно. Все действуют сосредоточено, с подъемом. Слышно только, как забивают и выколачивают крючья, да отрывистое “пошел”! Это пожалуй самый сложный и опасный участок. Гребень очень крутой, по обе стороны километровые пропасти. Зацепок на обледенелых плитах не найти. Снег сыпучий, не держит. Но это, наверное, последний трудный участок. Дальше не очень крутые, широкие фирновые склоны выводят к вершине. Мы считаем, что по высоте до нее метров двести.

Идущий впереди Валя, несмотря на мороз, без рукавиц – в них не нащупать под снегом зацепок. В отличном стиле проходит он последние плиты. Пропускаем всех по нашей веревке и становимся замыкающими. Я подхожу к Вале и замечаю, что он в каком- то оцепенении смотрит на ребят сгрудившихся на снежном склоне. Оказывается, они еле успели “зарубиться” на снегу и обрушившаяся пылевая лавина не принесла несчастья. Обойти склон негде – скальных выходов не видно. На этом участке не мы хозяева положения. Хотим продолжить подъем, Игорь пытается наметить путь ледорубом, и тотчас, справа от него с шуршанием устремляется вниз большой снежный пласт. Новая лавина. Рядом нет ни льда, ни скал. Надежную страховку организовать негде. Может быть все обойдется! А если нет? Ставка слишком высока. Нужно быстро принимать решение. Мы не картежники, рисковать жизнью (а это, к сожалению реально) можно только спасая жизнь другим. Вряд ли кто-нибудь поймет, как это тяжело. Не уверен, что все ребята поймут сейчас необходимость такого решения. Но они поняли, и медленно, все время оглядываясь мы уходим вниз. Долго и молча сидим на площадке лагеря семь. Все думают, наверное, об одном. Еще столько сил, столько продуктов и вершина рядом. Что, если мы сглупили? Но это только так, это невольные мысли. Всерьез ни у кого, кажется, нет сомнений, что поступили правильно. Продолжаем спуск. Вот теперь идти тяжело. Тяжело передвигать ноги. Тяжело дышать. И только сложное лазание по рыжим скалам заставляет всех сбросить усталость и работать в привычном темпе.

Вскоре встречаем пятерку. Хочется многое рассказать и узнать. Но место не очень-то удобное для бесед. Все мы развешены по стене на большом расстоянии друг от друга. Пятерка пойдет вверх, нельзя сворачивать не убедившись самим, что путь к вершине сейчас отрезан. Туда, откуда мы только что спустились, поднимается Валя Божуков, главная ударная сила этой группы. За ним Алхутов. Мы уже давно не виделись и сейчас очень заметно, как изменились ребята. Но они бодры и полны надежд. Как всегда весел и жизнерадостен Олег Куликов. Прощаюсь с Кириллом Константиновичем. Кузьминым, который заверяет меня, что напрасно рисковать не будут.

***

Еще через два дня, быстро пробежав по лавинному выносу, у весело журчащего по льду и камням ручейка мы снимали кошки Скупые, но очень дорогие поздравления. Горечь пережитого улеглась. Все мы, прежде всего альпинисты, а не авантюристы!

Настала обычная в таких случаях реакция, из последних сил мы плелись к лагерю, когда на встречу выбежали наблюдатели. От них узнаем, что сегодня пятерку видели выше “нашего” склона. Может быть ребята прорвутся к вершине! Как бы нам хотелось этого.

Не скоро узнали мы разгадку. Потекли дни тревожных ожиданий. Только зеленые ракеты, вестники благополучия, связывали нас с друзьями. И вот настало 16 августа. Задолго до спуска ребят, взяв бинокли, идем через ледник к началу, нет простите, теперь уже, к концу маршрута. А через несколько часов уже обнимаем победителей. Все разъяснилось. Победа! Чистая победа и ни какого авось, ни какого необдуманного риска. Спустя два дня, после нас и непогоды, пятерка подошла к злополучному склону, он оказался относительно безопасным. Дело в том, что сильные ветры и многочисленные лавины за эти два дня резко изменили обстановку. Преодолев этот склон, группа организовала лагерь 8. На следующий день, в 13.30 Н. Алхутов, В. Божуков, О. Куликов, К. Кузьмин и В. Церельников подошли к туру на вершине Хан-Тенгри. Новый путь на вершину был пройден до конца!

В туре лежала свежая записка: несколькими днями раньше сюда с юга, вышла группа наших товарищей из экспедиции ДСО “Труд”. Они впервые поднялись на вершину по, так называемому, Мраморному ребру.

***

19 август в базовом лагере неожиданно послышался рокот вертолета. На этот раз “аэродром” расцвечен флажками, в стороне от посадочного знака трепещет на мачте полосатый рукав. Все, как на большой земле. Заход за заходом, и каждый раз, когда нам кажется, что колеса коснулись земли рев мотора усиливается и красная стрекоза вновь взмывает ввысь. Пятый заход. Огорченные, понуро плетемся в лагерь не обращая внимания на вертолет. И вдруг тихо. Все замерли, а через мгновение шквал восторга. Продемонстрировав изумительное мастерство, вертолетчик Иван Пападейкин посадил машину на маленький пяточек между водой и моренными холмами.

Последний рейс. В вертолете нас, пассажиров, только четверо. Просим сделать прощальный круг над озером. На месте лагеря видны хорошо утрамбованные площадки от палаток. Немного грустно.

Природа опять стала здесь единственным хозяином.

***

Этот очерк посвящен экспедиции на Северный Иныльчек, организованной летом 1964 г. Центральным советом ДСО “Буревестник” и спортивным клубом Академии наук СССР. Восхождение экспедиции на Хан-Тенгри с севера признано лучшим в сезоне 1964 г. по классу высотных. Пять участников восхождения, достигших вершины, награждены золотыми медалями.

1.3. Случайная выборка или почему?

У каждого бывает состояние, когда работа не ладится. Нет идей, нет желания и сил заставить себя заниматься чем- либо серьезным. Такое состояние длится иногда часами, а бывает и днями.

У меня в комнате на работе висит замечательная японская, цветная фотография с изображением “Пумори” – семитысячника, одного из ближайших соседей “Эвереста”. А в проеме между окон – небольшая, деревянная инкрустация “Ужбы”, вершины – красавицы на Кавказе Других украшений нет. Поэтому, когда состояние безделья застает меня здесь, я чаще всего любуюсь своими “кабинетными” горами, и в голову приходят мысли о событиях, которые связаны с альпинизмом – о тех счастливых годах, когда мы были пьяны горами и каждому было ясно, что они ждут нас и зимой и летом. В такие минуты, помимо моей воли, как наваждение всплывает в памяти одно из последних восхождений на Памире .

Сейчас, после смерти Олежки, я остался единственным из той четверки, которая начинала это восхождение и из двойки, которая его заканчивала. Быть может избавиться от этого наваждения (хотя не ясно, хочу ли я этого) поможет попытка поделиться своими воспоминаниями.

Воспоминаниями о радостных, ярких и жизнеутверждающих ощущениях, связанных с альпинизмом вообще и о тех ужасных, ни с чем не сравнимых по боли и опустошению переживаниях, которые испытываешь, когда это жизнеутверждение обрывается потерей друзей. Когда их жизнь становится платой за многолетние совместные удовольствия, за необычный и неразрушимый способ породниться – породниться через горы. Родство это возникает из сопереживания самых тяжелых моментов (или периодов) жизни. Мика любил говорить: – “Мы ходим в горы, чтобы быть вместе, чтобы получать наслаждение от общения с друзьями в самых приятных для нас условиях”. Он заплатил, за эти наслаждения, жизнью. И все мы подспудно понимали, что такая плата может быть востребована горами с каждого из нас. Но вернись все вспять – и мы, каждый в отдельности и все вместе, даже при наличии сегодняшнего жизненного опыта, без сомнения, выбрали бы тот же путь – путь через горы.

Проходят годы (многие годы), но наша, рожденная горами семья становится для нас все дороже и дороже. Многих мужчин мы оставили в горах. Но семья живет!

Маршрут о котором пойдет речь, далеко не самый сложный и красивый из пройденных нами за многие годы занятия альпинизмом. Но о нем я чаще всего вспоминаю.

Мы возвращались в базовый лагерь. Накануне, тройка (я и два Олега) поднялись на вершину, а Мика оставался в палатке на ночевке. Наиболее сложная и опасная часть сегодняшнего пути – спуск по крутому ледовому ножу – остался позади. Дальше вниз от небольшой скально-ледовой площадки, на которой мы остановились отдохнуть, начинался фирновый склон. Сначала, еще 3-4 веревки, достаточно крутой, а затем постепенно выполаживающийся и выводящий на перемычку. Пройти ледовый нож удалось сравнительно быстро – еще не вытаяли вырубленные при подъеме площадки. Пользуясь ими можно было легко организовать страховку через ледовые крючья. Спускались “связка по связке” И только последний шел с нижней страховкой.

Погода с утра держалась хорошей – высокие кучевые облака, негусто раскинутые по яркому небу, неторопливо проплывали на юг, не касаясь даже самых высоких вершин района. Было холодно, но зато практически безветренно.

Сегодня Мика казался бодрым – мучившие его накануне боли печени, по-видимому прошли, да и сказался отдых, полученный его “болячками” накануне. Во время остановок он с большим интересом рассказывал о последних успехах своей лаборатории. В частности заметил, что они навсегда обеспечили себе возможность заниматься чистой наукой и только той, которая их интересует. Оказывается, при определении мест для бурения нефтедобывающих скважин в уже разведанных районах, очень часто ошибаются и бурят “пустые” скважины. Они же, в лаборатории, используя большой объем геологической, сейсмической и прочей информации, которой обычно пользуются при выборе точки бурения скважины, создали математическую программу для узнавания хороших точек. Такой способ использования вычислительной техники позволил резко сократить бурение “пустых” скважин. Это дало возможность экономить сотни миллионов рублей в год. Мика вообще часто с увлечением рассказывал нам о занимавших его научных проблемах. Его кругозор, эрудиция, талант во много крат превосходили “средневзвешенные” нормы. Возможно, поэтому он иногда бывал излишне возбудим и резок, не терпел глупости. И в то же время, был всегда нацелен помочь любому, кто в этом нуждался.

Короткий отдых закончился. Готовясь продолжить спуск мы вновь связались по парам. На этот раз я с Олежкой, а Мика с Кулей – алгоритм выбора напарника был прост – кто оказался ближе друг к другу. Первые две веревки обе связки прошли еще со страховкой через крючья и вместе, а потом пошли независимо и одновременно. Такой способ требует повышенного внимания, но зато движение значительно ускоряется. Чтобы связки не мешали друг другу Мика с Кулей шли ниже нас и чуть в стороне. Мы с Олежкой немного задержались, ликвидируя последний пункт крючьевой страховки.

Природа безмолвствовала. Успокаивающая тишина охватила горы. Солнце начало пригревать склоны и время от времени мимо проскальзывали по льду ни то мелкие камушки, ни то льдинки. Обе связки работали молча и сосредоточено. Это были минуты наслаждения альпинизмом – ты работаешь и всеми порами чувствуешь свободу и единение с природой, ощущая себя маленькой ее частью. Все житейские заботы кажутся в это время второстепенными и ты понимаешь, что ни они должны диктовать тебе линию поведения в жизни. Именно в такие минуты, подобно истинно верующему на исповеди, ты очищаешься от скверны.

Мне показалось, что мимо нас, справа сверху, вниз налево просвистел по льду камень. Мгновением позже я услыхал снизу страшный, разрывающий тишину, скрежет металла об лед. Не понимая еще, что это значит, не поворачиваясь, бросил взгляд вниз. Только что там были ребята, а сейчас на ледовом склоне их нет. Но тут же над скалами, замыкающими склон, взметнулось сначала одно тело…. и исчезло, и почти сразу же, очевидно выброшенное рывком веревки или ударом о камни, второе…. и тоже исчезло. Они не зарубились на льду и ….это был конец.

Вновь воцарилась, на этот раз пронизывающая тишина. Все это заняло несколько мгновений. Несколько мгновений и нет только что наслаждавшихся жизнью, здоровых и сильных, талантливых людей.

Во мне, в моем сознании, сердце, теле, за эти мгновения что-то навсегда изменилось. Не понимая, что делаю, завернул ледовый крюк, подстегнул к нему “самостроховку” и только тут посмотрел на Олега. Он был выше меня по склону и, как оказалось, сделал тоже самое. Мы долго смотрели друг на друга не нарушая тишины. Я заметил, что Олежка как-то сразу почернел.

Страшно глупо! Нелепо! Мгновение – и уже все другое. Не ощутив всего этого, понять наше состояние невозможно. Потом появилась странная мысль: как же Кулина защита докторской, ведь она уже назначена на октябрь? А как же Леша., ведь он внизу, в лагере, ждет отца? А как же Дора Израиловна – Микина мама, еще сегодня он говорил, что волнуется за нее – оставил ее в плохом состоянии1

Потом мы с Олегом медленно спускались на перемычку, непрерывно забивая крючья там, где уже можно идти одновременно и без страховки. На перемычке сбросили рюкзаки, достали оставшиеся у нас скальные крючья и начали спускаться по линии падения ребят. Это означало идти в противоположную от нашего пути сторону, т.е. не в основное ущелье где была наша база и наблюдатели, а в боковое.

Спускались наверное с излишней осторожностью по крутым скальным выходам и ледовым сбросам. Под ногами хорошо просматривался ледник бокового короткого ущелья. Вход в него, как мы потом убедились, узок и перекрыт ледопадом. Возможно, в нем до сих пор ни кто ни когда не бывал (а теперь, точнее говоря, никто ни когда не бывал живым).

Спустившись на несколько веревок, мы начали находить следы падения тел Кули и Мики. Вскоре стало совершенно очевидным то, что было ясно с самого начала – они погибли ударяясь о скалы еще в начале падения по стене. По нашим оценкам, глубина падения до ледника была не менее 800 метров. Крючьев у нас оставалось мало (основная “кузня” была у Кули.). Дальнейший спуск не имел смысла – уже некому было оказывать помощь. Мы вернулись на перемычку.

Все эти маневры вызвали панику у наших наблюдателей. С самого утра они хорошо видели на ледовом ноже, а потом склоне обе двойки, а затем обнаружили, что очень медленно спускается только одна связка. Стало ясно, что произошло ЧП. Совсем огорошило наблюдателей, что вскоре исчезла и вторая пара – несколько часов, пока мы спускались в другое ущелье и возвращались обратно, нас не было видно. Об этом сообщили в лагерь. Затем вновь появилась только одна двойка и начала спуск в сторону наблюдателей. Из лагеря вышел спасательный отряд.

Мы спускались, как автоматы.. Все сложные места были пройдены. В памяти полнейшая пустота. Помню только обсасывание мокрых скал, которые начали попадаться ближе к леднику. Жажда и пустота – вот все, что было в нас.

В полной темноте, ориентируясь на тусклый свет фонарика наблюдателей, мы спустились на боковую морену и услыхали, как торопливо, постукивая ледорубами, почти бегом, подходят наши товарищи. Они тоже услыхали нас. Обе группы остановились в нескольких десятков метров одна от другой, не видя друг друга.

Потом Вилин голос спросил: – “Кто вы?” Они же не знали кого нет!

(Вильям Смит – доктор хим. наук, мастер спорта, руководитель спасательного отряда.)

Уже второй раз в альпинистской практике надо было отвечать на такой вопрос. Что сказать? Как сказать, что жив ты, а не они? Мы замерли, а потом неожиданно ответилось: – “Среди нас нет Кули и Мики”. И снова тишина. И каждый думал о чем-то тяжелом. Теперь, когда и у них не было сомнений, они так же, как и мы, мигом потеряли часть самих себя. Возможно именно в это время, впервые четко подумалось: если причиной был камень – почему он пролетел мимо нас? (Тогда на Вилин вопрос был бы другой ответ). Случайность?!

Если просто сорвался на склоне один из них, то почему не я оказался на этот раз связан с ним одной веревкой? Почему в последний раз мы связались именно так? Опять случайность? Так почему же …., почему жизнь сложена из таких случайностей? Я знаю, что Олежка потом часто возвращался к такому же вопросу. Так почему же, почему теперь именно я остался один из этой четверки?

Я не верю ни в черта, ни в бога. Я не верю, что программа жизни каждого заложена в него на генетическом уровне. Меня мутит от всякой мистики. Но все же, почему, почему именно так складывается жизнь? Мика сказал бы: – “Случайная выборка”. Возможно!

А быть может, так же, как для определения удачных точек для бурения скважин, можно перед восхождением заложить в соответствующую программу все, что известно о маршруте, о судьбе побывавших на нем альпинистов и пользуясь такой программой определить судьбу каждой очередной группы? Но какой никчемной станет тогда жизнь!!! Человек заранее будет знать, можно ли ему сделать очередной шаг. Я не хотел бы так жить!!! Но возможно, лишь потому, что я живу, потому, что не я был в той связке.!

В базовый лагерь мы, вместе со спасательным отрядом, пришли уже под утро. Здесь ни кто не спал. Надо было начинать с самого трудного и неизбежного. Я пошел в палатку к Леше – Кулиному сыну. Он переживал трагедию, как взрослый мужчиина. Несмотря на возраст, мужества и выдержки у него было не меньше, чем у отца. Но все равно, смотреть на него было невыносимо тяжело. А надо было побороть жалость и общаться с ним без сюсюканья, как с взрослым. Здесь, в лагере вместе с ним был и Никита (мой сын), которому в том году исполнилось 16 лет. Ребята, практически двое суток, не знали кто именно погиб и есть ли в спускавшейся двойке их отцы. Понимаем ли мы до конца, какие глубокие рубцы на сердце и в их памяти оставляют такие переживания!

Невозможно не вспомнить здесь, что зимой 1960 года, во время нашего зимнего траверса Домбай-Ульгена, подобные переживания выпали на долю Игоря Евгеньевича – моего отца (см. страницы 6, 7 настоящих Записок). Ни чего не скажешь, нелегкая судьба у наших родственников и близких.

На следующее утро, в составе небольшой группы, мы пошли в боковое ущелье искать тела ребят. Попасть в него оказалось не так уж и сложно с точки зрения техники, но опасно. При входе в ущелье, узкая горловина, перекрытая висячим ледником, интенсивно простреливалась камнями с крутых скальных стен. За горловиной ущелье постепенно расширяется, ледник становиться положе, а открытых трещин меньше.

Место, где лежали тела ребят, легко было определить по свежему выносу скальных обломков от камнепада, вызванного их падением Удивительно, но страховочная веревка не оборвалась. Тела оказались туго спеленаты ею. Было очевидно, что они погибли сразу же, в начале падения. Для транспортировки тел через горловину ущелья надо было собрать там относительно много людей, но это было опасно. Мы временно захоронили ребят в ледниковой трещине и отложили окончательное решение об их погребении до консультации с родственниками, а значит до следующего сезона.

На следующий год мы перезахоронили тела Мики и Олега в этом же ущелье и закрепили на камне у могилы металлическую пластину с соответствующим текстом. А на огромной скале в основном ущелье, у тропы, недалеко от места базовых лагерей,, выбили большую памятную надпись.

Проходят годы, многие лета! Твоя жизнь естественным образом подходит к границе. Чем ближе она, тем мудрее кажутся слова старой песни: “Уж лучше в горах свои кости сложить, чем здешним червям доставаться”. Есть и другое высказывание на эту тему: “Лучше, чтобы последним звуком, который ты услышишь в жизни, был скрежет металла о лед в горах, чем визг шин тормозящей машины в душном и пыльном городе”. Подумаем, быть может не надо сильно печалиться о судьбе ребят (другое дело о судьбе оставленных ими близких). Быть может надо им позавидовать? Наверное на этот вопрос можно ответить только находясь на самой границе своей жизни.

Вот к таким, а не только к веселым и радостным воспоминаниям я начал приходить иногда, когда работа “не идет”, и я невольно обращаюсь к своим “кабинетным” горам.

Далее >>