О чем говорят альпинисты, собираясь за праздничным столом? О горах, естественно! Но не о сложностях пройденных маршрутов, и не о количестве забитых крючьев, как правило, идет речь, хотя и об этом тоже. Чаще всего после пятой гомеопатической дозы настойки элеутерококка в ход идут альпинистские байки и хохмы, причем ближе к десятой дозе горячительного юмор рассказчиков становится все чернее и чернее. Вообще говоря, усредненная альпинистская хохма выглядит примерно так:

Рассказчик: "И тут ему на башку свалился во-о-о-от такой булыган!"

Читайте на Mountain.RU статьи Вадима Бешанова: Хижина Монблан. Письмо далекому другу Интервью с Сергеем Бершовым Высокие Татры Игрушечные горы

Благодарные слушатели: "Ха-ха-хаааа!"

Часть таких историй живет уже в виде горного фольклора и известна всем, кто считает Кавказ, Памир, Тянь-Шань "своими" горами. Ну, кто не знает, например, историю про примус "Шмель", взорвавшийся в одной из двух установленных тамбуром "серебрянок", когда ошалевшая от неожиданности публика швыряла пылающее чудо техники из палатки в палатку на манер волейбольного мяча? Но изрядное количество сюжетов живет в низовых секциях, по разным причинам не доходя до широкого слушателя, хотя некоторые из этих баек совсем недурны...

Во время очередного приступа ностальгии по "делам давно минувших дней" я принялся, по памяти, записывать истории, которые рождались и пересказывались в нашей секции. Некоторые из них я рассказывал сам, поскольку был их непосредственным участником. Надеюсь, читать это будет не очень скучно.

Итак, эпизод первый...

Начну с истории из моей практики. Дело было в конце 70-х годов, я, в составе огромного сбора турсекции одного из харьковских институтов, очутился в ущелье Махар. Шел второй день похода. Позади остались нарзанные источники, где одна из групп, поленившись идти за водой к ручью, сварила борщ на нарзане, мужественно его съела, а потом всю ночь оглашала окрестности стонами. Участники сбора растянулись по крутой лесной тропе, ведущей на поляну Трехозерка. В середине этой толпы хрипел под рюкзаком и я, не уставая удивляться способности лямок моего нового "зеленого друга" бесконечно удлиняться. Когда я очередной раз остановился с целью укоротить лямки, сверху по цепочке прошла команда:

"Всем мужикам снять рюкзаки, сложить их в кучу и, оставив это дело под присмотром девушек, ждать". Чего ждать - не сказали. Минут через десять ситуация прояснилась - сверху к нам спускалась группа наших товарищей, волокущая носилки с пострадавшим. Только пострадавший был какой-то странный : упакованный в спальник, откуда торчала лишь его голова, и крепко притянутый к носилкам основной веревкой, он извивался, пытаясь ослабить эти путы, как одержимая дьяволом девочка из фильма "Экзорцист", который я посмотрю лет через пятнадцать. Окрестности оглашались... поскольку словосочетание "ненормативная лексика" войдет в обиход позже описываемых событий, напишем, как было: окрестности оглашались отборнейшим матом. Дело оказалось в следующем: некоторое количество опытных туристов, исполнявших роль руководства сборов и спасотряда, заехало в район на пару дней раньше, в разведку, так сказать. На Трехозерке их накрыл дождичек, они отлеживались в палатках больше суток, заскучали и, за неимением груш, которые можно было бы околачивать, прибегли к другому русскому народному развлечению: стали пить спирт. Спирт быстро кончился, и ничто не предвещало беды, когда один из вкушавших стал вести себя как-то неадекватно. Поначалу все решили, что человек просто чудит со скуки, но когда он изорвал палатку ледорубом и принялся охотиться на своих товарищей, совершенно не узнавая их при этом, стало ясно, что алкоголь и высокогорье сыграли с парнем дурную шутку. К счастью до того, как его стреножили, он не успел никого травмировать, собутыльники упаковали испортившийся организм по всем правилам, связали носилки, и вот теперь мы, огромной гурьбой, потащили хлопца вниз, к турбазе "Глобус". Старшие ребята организовали все грамотно, народу на подменку хватало, поэтому волокли мы носилки очень быстро, не уставая удивляться той энергии, с какой наш "пострадавший" мешал нам его нести. В скором времени мы уже бежали по грунтовой дороге, приближаясь к тому месту, куда наше руководство надеялось подогнать машину. Виновник торжества, в конце концов, затих в своем "паланкине" и вел себя спокойно, как и подобает в подобной ситуации. Мы уже вышли на финишную прямую своего "забега", когда навстречу нашей процессии попалась туристическая группа, состоявшая, почему - то, из одних девушек. Крупные были такие дамы, рельефно обтянутые хэбэшными тренировочными костюмами. Из обязательных туристских аксессуаров, помимо бесформенных зеленых рюкзаков, они были снабжены одинаковыми белыми войлочными шляпами и неподъемными альпенштоками типа "оглобля". "Женский батальон" взирал на приближавшиеся носилки со смешанным выражением любопытства и благоговения на лицах. Мы сближались в полной тишине, было слышно лишь хриплое дыхание транспортировщиков. Уступая нам дорогу, девушки сошли на обочину, где выстроились на манер роты почетного караула, как бы салютуя мужественным спасателям своими "оглоблями". Их лица приняли скорбно-торжественное выражение, ибо волокли мы затихшего шалуна так же, как и спускали по тропе - ногами вперед. Но в тот самый момент, когда носилки оказались на уровне девичьих лиц, наш буян, воспользовавшись ослабшей веревкой, привстал на носилках (всклокоченная борода, безумные глаза - красавец!), окинул взором "почетный караул" и спросил, громко и ясно: "Что, шлюхи лагерные, вылупились? ... живого не видели?"

Когда утих гадкий смех носильщиков, я оглянулся на оставшийся позади девичник. Под полями белых войлочных шляп зияли бездны распахнутых в изумлении ртов.

Эпизод второй

Ранним летним утром, посреди спортивной площадки альплагеря "Баксан", возле турника, стоял, почесывая в затылке, мастер спорта Анатолий Танец (абсолютно реальный человек, один из лидеров Харьковского "Буревестника" в 80-е - 90-е годы прошлого века). Анатолий только что подтянулся один раз и размышлял о том, следует ли ему подтянуться второй, или это будет уже слишком. За этими размышлениями Анатолий не заметил, как на площадке появилась девушка вида "новичиха обыкнованная восторженная". Таких девушек в тот год в "Баксане" среди инструкторов было модно называть "бурундучками".

"Бурундучок" был явно из вновь прибывших (начинался второй день четвертой смены). Небесное создание, помедлив, приблизилось к Анатолию и, постреливая глазками, вопросило нежным голоском: "Простите, молодой человек, а танцы в лагере есть?"

"Есть один!" - честно глядя в девичьи глаза ответил мастер спорта Анатолий Танец.

Эпизод третий

Лето 198... г.. Разгар сезона. Пик Ленина. В "памирке", установленной на площадках в районе в.Раздельной, группа альпинистов секции Харьковского политехнического института коротала время за преферансом. Верховодил в той компании мастер спорта, весельчак, балагур и всеобщий любимец Сергей Бондаренко (погиб на "Кларе Цеткин", светлая ему память). Потихоньку стемнело, что игроки заметили только тогда, когда перестали различать масть. К ночи начался небольшой снегопад. Несмотря на позднее время, мимо "памирки", стоящей очень близко от тропы, продолжали проходить вверх, к палаткам, стоящим повыше, отдельные запоздавшие восходители. Ребята вскипятили очередной чай и собирались, выпив его, ложиться спать, когда в палатку ввалился облепленный снегом альпинист. Выглядел он плоховато и пребывал в полуобморочном состоянии. При ближайшем рассмотрении полуночный гость оказался японцем. Грузинский чай и украинское сало несколько привели его в чувство, и он, на ломаном английском, а больше на языке жестов стал выяснять, откуда его спасители родом. Ребята ответили, что они с Украины. Японец не понял, он просто не знал такого географического названия. Ему некоторое время пытались читать лекцию по географии СССР, но самурай упорно не хотел понимать жестикуляцию наших полиглотов. Когда все уже отчаялись, Серега с радостным возгласом хлопнул себя по лбу и сдернул шапочку с сидящего рядом коллеги, перед выездом "на Ленина" побрившегося, из гигиенических соображений, наголо. Завладев головным убором, Серега ткнул пальцем в голый череп своего соседа и проорал в самое лицо японца: "Украина, ЧЕРНОБЫЛЬ!!!!!".
Японец исчез из палатки в три секунды.

Эпизод четвертый

Непогода остановила нашу группу, когда до вершины оставалось совсем немного. Ниже нас была почти вся "пятерка", а с вершины вниз вела простая "двойка", поэтому спускаться в любом случае правильнее было через верх. Спасибо, площадка нашлась, и место было нелавиноопасное. Сидели, подпирая спинами скаты "серебрянки", чтоб не сорвало. Продукты, ясное дело, кончились быстро: рюкзаки перед выходом облегчали старательно. По вечерам, вне расписания, мы понемножку болтали с нашими наблюдателями. Передача "Спокойной ночи, малыши!", так сказать. На третий вечер нашей отсидки ("Давно здесь сидим!"), друг мой Сева, заканчивая вечерний треп, проинформировал своего собеседника, что мы, мол, сейчас поужинаем и попытаемся заснуть.

"А что вы будете кушать?" - удивленно спросил наблюдатель, которому мы накануне жаловались, что поделили последний сухарик.

"Курятину с холодцом!" - веско ответил Сева, заедая докуренную сигарету таблеткой валидола.

Через пару дней, когда мы, наконец, спустились, Сева, встретив в лагере "неходячего" врача наших сборов, заявил ему: "Док! А преднизолон твой мы скурили!". Доктор, дебютировавший в тот год в роли врача альпмероприятия, успел уже насмотреться всякого ("Так чудили ж, Хоттабыч!") и искренне считал, что от альпинистов можно ожидать чего угодно, даже курения преднизолона. Поэтому он ухватил за локоть меня, единственного некурящего в группе, и, чуть встревожено, поинтересовался: "Вадик, расскажи, как они курили преднизолон!". Я успокоил его, объяснив, что мои товарищи просто использовали вкладыши из лекарств для верчения самокруток.
Доктор был, по-моему, разочарован.

Эпизод пятый

Зимний Домбай. Клонился к вечеру кульминационный день традиционной альпиниады нашей секции: "новички" спускались с зачетной единички на Семенов-баши. А мы, группа разрядников, оттропив для них с утра маршрут и навесив перила, шнурили вниз, в "Алибек" - готовить посвящение. Это шоу достаточно устоялось у нас за несколько лет, некоторые из постоянных "действующих лиц и исполнителей" даже таскали с собой на альпиниаду специальные наряды. Я, обычно исполнявший роль Черного Альпиниста, припер в тот год в горы (И не лень было! О, веселые, беззаботные времена!) огромные, 46-го размера, наверное, трикони, такой же огромный штормовой костюм из брезентухи, весь в "промальповских" пятнах. И еще старую мамину черную вязаную шапочку, типа тех, что нынче носит "спецназ". Трикони обувались поверх кроссовок, лицо мазалось черной гуашью, шапочка маскировала надетую на голову мотоциклетную каску (были тогда такие небольшие мотоциклетные каски, широко использовались нашим братом в горах), придававшую олигофренический объем черепу. Дополняла сей ансамбль стоявшая колом брезентуха, вся в черных кляксах "кузбасслака". Очень колоритный получался персонаж.

Когда костюм был уже на мне, обнаружилось, что баночка с гуашью исчезла из моего рюкзака. Я заметался по методкабинету Домбайского КСП, служившему нам в тот год приютом, в поисках какой-нибудь "косметики", способной заменить пропавшую краску. Поначалу ситуация казалась критической, но тут мне под руку попалась банка с вареньем из черноплодной рябины. Я ковырнул сладкую массу пальцем и нанес на руку пробный мазок. Отлично! Варенье окрашивало кожу в зловещий темно-лиловый цвет. Через минуту я выбегал на улицу в полной боевой раскраске. Мои товарищи уже заняли исходные позиции. Отправился на свое место и я. По сценарию предполагалось, что Черный Альпинист должен встретить отряд у входа в лагерь, там, где тропа выныривает из леса неподалеку от жилого корпуса лагеря. Я доковылял до нужного места и застыл на тропе в позе ожидания "мы не спим с Трезором на границе". Было уже совсем темно, в "Алибеке" начинался ужин, поэтому на улице, кроме меня, не было видно ни одной живой души: мои коллеги отлично замаскировались в складках местности.

Отряд запаздывал, видимо инструктора придерживали новичков, давая нам возможность подготовиться. От нечего делать я принялся поглядывать по сторонам и вскоре обнаружил, что снизу, из Домбая, в лагерь кто-то идет. Человек, быстро миновав "косой дом", дошел до склада, очутившись под фонарем. Тут я разглядел, что это - девушка, явно участница горнолыжного лагеря, торопящаяся на ужин. Она быстро приближалась к тому месту, где я прятался за стволом огромной ели, и, судя по всему, не подозревала о моем присутствии. В тот момент, когда нас разделял только мост через речку Алибечку, черт меня таки дернул. Я вышел из-за дерева и двинулся навстречу девушке походкой пьяного бабуина. Источник света был у меня за спиной, двигался я боком, до поры пряча лицо, поэтому дама разглядела меня не сразу, но что-то во мне ей не понравилось, ибо шаги она замедлила. Я подсократил расстояние между нами метров до пяти, остановился, повернулся к своей жертве лицом и, наклонившись всем корпусом в ее сторону, застыл, не издавая ни звука и как бы сверля её взглядом. Девушка остановилась как вкопанная. Так, в абсолютной тишине, уставившись друг на друга, на манер Пушкина с Дантесом, мы простояли с полминуты. Я, скотина, наслаждался произведенным эффектом, а девушка медленно, сквозь стиснутые зубы, набирала в грудь воздуха, чтобы заорать. Когда места для вдоха, по моим прикидкам, у нее не осталось, я резко шагнул в её сторону, сопровождая движение негромким рычанием. Дама рефлекторно отшатнулась, потеряла равновесие и, с глухим стуком, уселась на дорогу, подавившись так и не вырвавшимся из её груди криком. Практически одновременно с падением гражданки из лесу появились наши новички, и Черный Альпинист, оставив недобитую жертву на дороге, бросился исполнять свои прямые обязанности.

Посвящение мы откатали на "ять". И даже нормально успели на вторую смену ужина. Свежепосвященные "значки" щеголяли исписанными зеленкой фейсами, а я поглощал пищу с синеватой рожей - черноплодка глубоко проникла в поры и не желала отмываться до конца. Я уже дожевал макароны и придвинул к себе стакан с фирменным напитком "Алибек" (слабый раствор марганцовки с сахаром и "лимонкой"), когда кто-то отвесил мне ощутимую затрещину. Втянув голову в плечи я обернулся, слегка обескураженный. У меня за спиной, элегантно подбоченясь, стояла моя давешняя жертва. "Ну и гад же ты, - произнесла она жестяным голосом, при этом, правда, улыбаясь, - а если бы у меня сердце не выдержало?". Я промямлил что-то про мед.справку, без которой в лагерь не берут. "Ладно, - продолжила девица, - с тебя кило халвы, в качестве компенсации!". И, гордо задрав подбородок, удалилась.

Пришлось утром бежать в Домбай за халвой.

Эпизод шестой

Произошла эта история в выездном альплагере "Ала-Тоо". Два отряда разрядников встали табором на слиянии горных рек Культор и Каракол. В тот год физнормативы, которые сдавали разрядники в начале смены, были дополнены еще одним - бегом в гору. Необходимо было преодолеть участок травянистого склона с определенной крутизной и перепадом высот за определенное время. "Обычные" физнормативы мы сдали в Пржевальске, на базе лагеря, а бег в гору начальство решило принять у нас после совершения тренировочных восхождений, чтобы народ успел акклиматизироваться. В итоге забеги назначили на день отдыха, дней через семь-восемь после начала смены. В этот же день начальство решило топить баню. Баня была, естественно, походная: куча камней на берегу реки. Камни следовало нагреть, разложив вокруг них костер. Когда костер прогорал, над камнями на примитивном каркасе натягивался брезентовый шатер. Получавшееся сооружение и служило парилкой. Для осуществления огненного банного ритуала нач.спас принялся искать добровольцев. Тут-то ко мне и подкатился друг мой Сева с мыслью о том, что ни в одной армии мира людей, занятых в наряде, к сдаче физнормативов не привлекают. Поскольку бежать нам обоим не хотелось, отправились мы топить баню.

Бега, между тем, начались. Все было организовано на высшем уровне: на финише трассы, проложенной на противоположном от лагеря склоне долины, за рекой, сидел радист и передавал вниз сообщения о завершении дистанции тем или иным участником. Мы с Севочкой, ужасно собой довольные, жгли костер и радовались своей солдатской смекалке. Ближе к обеду наше настроение несколько ухудшилось: бега уже закончились, а мы все продолжали колоть, пилить и подкладывать в огонь дрова, - проклятая каменка никак не нагревалась до нужной температуры. В конце концов нас сменили отобедавшие желающие поскорее попариться, а мы, изрядно уставшие, побрели к своей палатке. Наши товарищи по отделению как раз сварили борщ, на который мы и набросились, с наслаждением дополняя трапезу чесноком. Закончив прятать харчи, вся наша группа выползла на солнышко, где мы с Севочкой удобно устроились на карематах, намереваясь дать организмам возможность спокойно исполнять пищеварительную функцию. Там нас и нашел командир отряда, с виноватой улыбкой поведавший мне и изобретательному другу моему Севочке, что начспас, невзирая на наши банно-прачечные подвиги, требует сдачи нами последнего физнорматива, причем немедленно. Иначе мы завтра не будем допущены к экзаменам по спасработам. Попытки вступить в дискуссию ни к чему не привели. Делать было нечего, придерживая руками раздувшиеся от борща животы, побрели мы к палатке начспаса. С нами пошел один из наших товарищей по отделению, Сашик, - поболеть. Начспаса мы нашли обедающим. Командир нашего отряда пошушукался с ним и велел нам идти к началу дистанции, на другой берег. Наш экзекутор намеревался, пока мы дойдем, докушать и вылезти из палатки, дабы дать нам старт. Сашик остался у начспасового "вигвама", а мы, мысленно ревизуя свой лексикон в поисках достойных эпитетов к слову "начспас", отправились куда послали. Дотопав до старта, мы с Севкой почесали... затылки, обменялись результатами поиска эпитетов и застыли в неких предстартовых позах, глядя через плечо на лагерь, откуда должна была последовать команда. Видели мы происходящее там не очень хорошо, поскольку оба не можем похвастаться стопроцентным зрением. Севочка и вовсе оставил очки в палатке, полагаясь на меня, стекол не носящего. Поэтому пялился на лагерь в основном я. Когда ожидание уже стало казаться затянувшимся, полог шатра "великого инквизитора" качнулся, оттуда высунулась чья-то голова, и тут же раздался резкий свист. Мы ринулись вверх по склону, ориентируясь на примятую нашими предшественниками траву. Склон был весьма крут, нам приходилось не столько бежать, сколько лезть, хватаясь руками за стебли растений, судорожным напряжением гортани удерживая в утробе рвавшийся на свободу борщ. Финишировав одновременно, мы некоторое время посидели, приходя в себя, и медленно спустившись, направились "домой". У мостика через речку нас встречал виноватый Сашик. "Мужики! - выдавил он из себя, - вы меня простите, это я свистел, просто так, хотелось вас подбодрить. А начспас еще не выходил...". Два Буратины, ваш покорный слуга и друг мой Сева, молча обошли Сашика и, на негнущихся ногах, скрипя тазобедренными и коленными суставами, отправились к родному очагу - испустить последний вздох. Спасли нас от перебега командир отряда и двое инструкторов (они святые!), поклявшиеся, что наблюдали за нашими мучениями с начала и до конца и даже засекали время. Сытый начспас, ковыряя в зубах, благосклонно принял их заверения.

А в норматив, кстати, мы уложились, я смотрел по часам.

Вот только в баню не пошли, помылись в ручье.

Эпизод седьмой

Про Сашика еще расскажу, дай ему Бог здоровья. Дело было все в том же Ала-Тоо. Стояли мы, как я уже сказал ранее, на слиянии двух речек, причем Каракол в том месте разливался на множество рукавов, на одном из которых наш Сашик, большой эстет по натуре, решил оборудовать себе индивидуальный ватерклозет. Творение рук своих сей муж продемонстрировал нам на третий день существования нашего табора. Выглядело это так: на крутом берегу широкого, глубокого и очень быстро текущего ручья, под прикрытием кустов и камней, Сашик вбил в землю довольно толстый и крепкий кол. Всё.

Пользоваться этим храмом гигиены имени великой кавказской вершины Шхельда надлежало, по идее нашего зодчего, так: приведя одежду в соответствующий моменту беспорядок, следовало глубоко присесть на корточки над стремительным потоком, держась за кол для сохранения равновесия. Всем остальным действиям, предполагал автор, потенциальных посетителей должны были научить в детстве родители...

Эксплуатировал свое сооружения Сашик единолично, ибо построил он его, в соответствии со всеми санитарными нормами, на существенном расстоянии от палаток, так что ходить в такую даль, даже ради эстетики, желающих не нашлось.

Как-то вечером, когда наша компания собралась вокруг примусов, в ожидании поспевавшего ужина, Сашик, снабдившись фонариком, ушел в темноту, предварительно известив нас, что уходит "подержаться за колышек". Его, понятное дело, никто не задерживал. Спохватились мы только тогда, когда съели по полтарелки каши. "Мужики! А куда Сашик пропал? - бросив ложку, спросил друг мой Сева, - Что-то долго его нет...". В следующую секунду, похватав веревки и еще какое-то снаряжение, мы неслись к месту бдений нашего рационализатора. На берегу по вечернему полноводного ручья лежал Сашикин фонарик, освещавший развороченную яму на том месте где раньше торчал кол, Сашик его таки вывернул. Ни хозяина фонарика, ни лелеемого им бревна видно не было. Шаря в темноте лучами фонарей, побежали мы вдоль ручья к тому месту, где он впадал в реку.

Сашика спас кол. Бездушная дровиняка очень удачно заклинилась между камнями уже в русле главного потока, но, к счастью, недалеко от берега. Вцепившись в свое любимое полено, Сашик, по рачьи пуча глаза, изображал из себя лосося, прорывающегося против течения к нерестилищу. Наступив на горло своему чувству прекрасного, мы не стали долго наслаждаться этой чудесной картиной, напротив, сделали все возможное, чтобы поскорее выволочь страдальца на земную твердь. Вскоре он уже сидел на берегу, прижимая к груди спасшую его деревяшку, и, клацая зубами, твердил, как попугай: "...ь!...ь!...ь!...ь!...ь!...ь!".

Из одежды на нем была только "мастерка".

Эпизод восьмой

А жильем нам тогда в Ала-Тоо служила огромная военная палатка, где поместились сразу две группы Харьковского "Буревестника". Для полевых условий жильё было замечательное: в этом шатре можно было стоять во весь рост, вдоль одного его борта мы спали на шикарных борцовских матах (когда при отъезде их убрали, оказалось, что мыши нарыли прямо под матами целую систему ходов), вдоль другого борта свободно разместились наши шмотки и запас продуктов на всю смену, и еще оставался достаточно широкий проход посередине. По вечерам мы освещали наш дворец коптилками, размещенными на шестах, служащих этому брезентовому монстру стойками.

В тот сезон с нами первый (и последний) раз поехала одна дама из нашей секции. До этого она ходила с ребятами постарше, но они резко оторвались от неё по квалификации, поэтому тренер приписал её к нашей группе. Стоило нам это нескольких дополнительных "клеток" для схоженности, но не об этом сейчас разговор. Речь о том, что оказалась эта дама одна под одной крышей с девятью мужиками, что, в общем, не вызывало ни у кого особых проблем, но к некоторым коллизиям приводило. Слова "harrasment" мы тогда ещё не выучили, но, тем не менее, один из нас, собака, стал к девушке, от нечего делать, приставать. Поскольку мадам знала нас всех, как облупленных, к вялому напору нашего коллеги относилась она снисходительно и терпеливо, но было видно, что даже такое внимание женщине, все-таки, льстит.

Прошла неделя после того, как Сашик играл в "присядем-полетаем". Закончился очередной день смены, отужинав, наша компания готовилась ко сну. Севочка прошел по проходу, задувая все коптилки, кроме одной, дежурной, которую мы оставили по договоренности с соседями по палатке - их отделение, сплошь мужское, пошло в гости в соседний отряд. Сексуально инициативный коллега устроился на ночь рядом с дамой, понятное дело. Минут через пятнадцать после отбоя затеяли они обычное уже свое шерудение спальниками, хотя телодвижения их носили, учитывая присутствие потенциальных благодарных зрителей, скорее учебно-тренировочный, нежели спортивный характер. Но кончилась эта горизонтальная пантомима тем, что хлопец довольно сильно толкнул ногой стоящий у него в ногах шест, подпиравший палатку. А как раз на этой стойке горела, не без умысла оставленная Севой именно в этом месте, коптилочка, которая от удара слетела с проволочного крепления, погасла, перевернувшись, и исчезла где-то в наступившей кромешной мгле.

"Ой, а что же теперь делать?!" - прозвучал из темноты встревоженный девичий голос.

"Теперь? Теперь, видимо, предохраняться!" - ответил ей оттуда же циничный друг мой Сева.

Он еще не знал, что все содержимое коптилки, примерно пол-литра расплавленного стеарина, затекало в тот момент в расстегнутый девичий спальник.

Эпизод девятый

Рассказка от инструктора Валеры Г-го.

Вершина Виа-тау. 2А. Та, что с перевала Койавган. На гребне - два отделения третьего этапа, идут вторую в их жизни "двойку". Валера замыкал это шествие, следя за тем, чтобы никто не отстал от второго инструктора, идущего в авангарде растянувшегося полуотряда. Когда первая связка Валериного отделения уже подходила к вершине, участнице из связки, следом за которой он шел, это... приспичило. Мол, не нужна ей Виа-тау, подавай ей "шхельду". Ну что поделаешь, дело житейское... Валера перестегнул девушкиного напарника третьим к другим участникам, велел "тройке" идти дальше, благо их уже визуально контролировал второй инструктор, призывно машущий с вершины. А девушку, связавшись с ней веревкой, отправил за ближайший булыган, предварительно подробно проинструктировав, чтобы она ни в коем случае не развязывала верхнюю часть обвязки, и убедившись, что девушка понимает необходимость сохранения страховки даже в столь напряженный момент.

Когда девушка скрылась за камнем, Валера удобно устроился на теплых скалках и принялся терпеливо ждать, время от времени, легким подергиванием, проверяя наличие участницы на другом конце веревки. Сидеть было приятно, светило солнышко, до вершины - рукой подать, Валере было видно, что все его участники уже возле "тура", грызут перекус. Так прошло десять минут, двадцать... Валера забеспокоился. Несколько раз громко позвал девушку по имени, - нет ответа. Энергично подергал веревку, - никакой реакции. Еще раз покричал, даже, скорее, поорал, - тишина. Плюнув на условности изрядно обеспокоенный Валера, собирая веревку в кольца, обошел вокруг камня. С обратной стороны этой природной ширмы, к великому облегчению Валеры - живая, билась в беззвучной истерике "потерявшаяся" участница. Её одежда при этом имела такой вид, как будто несчастная девушка подверглась жестокому нападению джантуганского мальчика, пытавшегося завладеть её шмотками. В беспорядке была одежда. Инструктор Г-й предпринял энергичное дознание с целью установить причины столь плачевного состояния участницы и, добившись от нее некоторых признаний, впал в истерику сам. Только истерика его была не беззвучной, ржал Валера так, что было слышно, наверное, на "Приюте 11". А дело было в том, что девица, собираясь утром на восхождение, поддела под теплые вещи гимнастический купальник с длинными рукавами.

Уйдя за камень, девушка всё сделала правильно: аккуратно отвязала беседку, сохранив страховку за счет крепко связанной грудной обвязки. Торопливо, ломая ногти, пробовала совершать последующие трансформации покровов, защищавших её от негативного воздействия высокогорья...

Но поставьте мысленный эксперимент, попробуйте "проделать" всё то, что надеялась совершить Валерина участница, имея в качестве самого нижнего белья гимнастическое трико с длинными рукавами, а поверх одежды - крепко затянутую инструктором грудную обвязку.

Вы теперь поняли, почему билась в истерике девушка?

Эпизод десятый

"Тогда Степа отколол такую штуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком и произнес: "Умоляю, скажите, какой это город?" М.Булгаков. "Мастер и Маргарита"

Как-то раз мы с другом моим Севой, будучи участниками лагеря "Баксан", собрались сходить на... Западный Домбай. Вы спросите, как это из "Баксана" на Домбай ходят? А очень просто, нужно лишь дождаться момента, когда твои старшие товарищи соберутся, в рамках Чемпионата Кавказа, на Двузубку Аманауза. Тогда им наверняка потребуется спасотряд и иные виды обоза, и ты не успеешь оглянуться, как окажешься в гостеприимной хижине Толи Бублика, приходя в себя после многочасового переезда и заброски грузов наверх вдоль выключенной канатки, и фирменный домбайский гнус накинется на тебя с аппетитом ребенка, дорвавшегося до мороженого.

Так вот, пошли мы с Севой на упомянутую гору, 4Б "по Сасорову". Начинается этот маршрут с, так называемой, "зеленой полки", отличного места для ночевки, где можно разместиться с комфортом чуть ли не всем отрядом. И вода есть, целый водопад. А гнуса нет.

Причапали мы на эту полку под вечер, как и велит тактический план, поставили "серебряночку", посмотрели, пока закипал чай, начало маршрута, дождались вечерней связи и, уже на закате, улеглись.

А утром к нам пришел дядюшка Сурен. Так в моей родной секции, с легкой руки одного из наших тренеров Виктора Михайловича Голощапова (Ушба забрала его в девяносто первом), тогда говорили, замечая признаки резкого ухудшения погоды, дождь например. Или еще какую гадость. К нам в гости дядюшка Сурен привел еще дядюшку Джарвиса, то есть жидкие осадки превратились в твердые - град лупанул. Да какой! На первой связи наше начальство встревоженно поинтересовалось, не поперлись ли мы на маршрут, и после получения заверений, что мы даже из спальников не вылезали, разрешило нам сутки подождать погоды, тем более, что и бежать домой нас в тот момент не заставил бы никто - дядюшки дебоширили во всю мочь. Мы с Севочкой скоротали день, из последних сил удерживая себя от поедания принесенной в такую даль пищи; отстрадав ночь дождались утра, уже практически не обращая внимания на стук градин по скатам палатки, сварили, часов в пять утра, чай из дождевой воды, предполагая под чаёк начать сеанс взаимной психотерапии - нам предстояло уговорить друг друга паковать шмотки под дождем, ибо было понятно, что продукты у нас кончатся раньше, чем улучшится погода. Однако утренняя связь изменила наши планы. Вышедший в эфир начспас сообщил, что по "нашему" маршруту спускается, после прохождения "пятерки", некая группа, что они на Горе уже шестые сутки, что на спуске, из-за непогоды, им несладко, но примерно половину высоты они уже сбросили, что нам следует еще потрамбовать боками "зеленую полку" и дождаться этих ребят, а то мало ли что...

С урчанием набросились мы на продукты, не сомневаясь, что за день наши незнакомые коллеги сползут с Горы даже по такой погоде, и к вечеру мы уже будем внизу, кушать Бубликовы хичины.

На сытое брюхо скучалось легче, мы даже умудрялись засыпать, прерываясь лишь на участившиеся из-за тревожной ситуации сеансы радиосвязи. Со спускавшейся группой прямая связь отсутствовала: рации у нас были разных систем. Но, со слов нашего начспаса, наверху все шло более-менее нормально, ребята, хоть медленно, но спускались, борясь с земным притяжением, дядюшкой Суреном и усталостью уже где-то недалеко от нас. "Земля" объясняла невысокий темп их движения большим числом участников группы в которой было, помоему, шесть человек, а также большим количеством (три штуки) "теток" в её составе. Мы же тем временем крутились ужами, тщась принять позу, при которой не болели бы отлёжанные бока, утешая себя мыслью о том, что ребятки, которые "парились" на спуске, с нами поменялись бы не раздумывая.

Часам к шести, когда сверху полетели камни, мы посчитали, что наши игры в "Илью Муромца на печи" заканчиваются, Севочка раскочегарил примус, готовясь отпаивать народ, а я, завернувшись в накидку, выбрался под дождь, пытаясь оценить, угрожают ли летящие камни нашим драгоценным жизням. Камни, к счастью, летели в стороне, и я решил, что перетаскивать палатку смысла не имеет. Через некоторое время, продолжая толочься "на улице", я услышал над собой далекие голоса. На пару с высунувшимся из палатки Севкой мы попытались - безуспешно - докричаться до группы. Они нас не слышали, хотя голоса вроде бы приближались. Остаток вечера мы провели прислушиваясь и покрикивая, но голосовой связи с группой так и не установили, а к ночи приполз туман, заглушивший вообще все звуки. И камни перестали лететь. Было ясно, что ребятки стали на ночь, причем где-то совсем рядом. Потом мы узнали, что до нас они не "доехали" чуть больше веревки, и ночевали стоя, забившись в какую-то грязную расщелину.

Утром дождь, естественно, прекратился. Одновременно с восходом, практически рядом с головой Севы, высунувшегося из палатки покурить, шлепнулся "хвост" веревки. Прошло еще несколько минут, веревка закрутилась, затрепетала, и у нас появился гость, мокрый и грязный молодой человек, с полным отсутствием оптимизма во взгляде. Не отстегиваясь от веревки, он сидел на земле, опираясь спиной о скалу. Его молящий взор был устремлен на зажатую в севкиных пальцах дымящуюся сигарету. Сева быстро сориентировался и отдал мужику вожделенную кислородную палочку. Тот затянулся раз, другой, третий и, задумчиво глядя на Акбекские пики, доверительно сообщил нам: "Все, с бабами больше не пойду!". Я протянул ему флягу со вчерашним чаем. Наш гость отстегнулся от веревки, курлыкнул вверх команду, принял флягу и, устраиваясь поудобнее на камнях, задал вопрос: "Мужики, а вы из какого лагеря?"

"Из "Баксана"!", - ответили мы с Севой хором без всякой задней мысли.

Хлопец застыл, позабыв о чае, глядя на нас с испугом и изумлением.

"Стоп, мужики! - выдавил он из себя наконец, - а куда мы спустились?!!!!".

Эпизод одиннадцатый

Истории из жизни доктора Алексея Бокова

С Лёшей Боковым, теперь весьма заметной фигурой в харьковском альпинизме, жизнь свела меня первый раз очень много уже лет назад, в альплагере "Цей", где он тогда работал врачом. Началось наше знакомство с того, что Лёша меня "списал", намеряв тонометром невесть чего. Вышла у нас дискуссия, я был на него обижен, он мною - раздражен. Мы не могли тогда знать, что Лёша еще выпустит меня на многие восхождения, и наше общение уже не будет источником отрицательных эмоций. И уж никто из находившихся в тот момент в "Цее" альпинистов не поверил бы, что второразряднику доктору Бокову суждено в двухтысячном году взойти на Эверест, став вторым, после уже блиставшего в то время Сергея Бершова, харьковчанином, достигшим этой заветной цели.

Молва приписывала Лёше авторство массы всяческих розыгрышей, попробуем воспроизвести на бумаге некоторые из них.

История первая. "Титановые багры"

Алесей Боков и Сергей Бершов

Доктор Боков встретил отряд новичков, возвращавшийся с выхода "на траву", минутах в сорока ходьбы от лагеря. Отряд как раз остановился на пятиминутку, отдохнуть перед последним переходом. Леша поприветствовал участников и инструкторов, поинтересовался здоровьем первых и настроением вторых, побродил среди "новичков", раскинувшихся на траве в позах порубленных казаками пехотинцев. Завершив обход, Леша подсел к двум отдыхавшим в тени инструкторам, с которыми у него сложились приятельские отношения, и принялся громко, в расчете на то, что его услышит сидящая на рюкзаке неподалеку инструкторша Вера, женщина восторженная и легковерная, излагать лагерные новости: "Мужики! А в лагерь, на склад, завезли немецкие разборные багры для извлечения пострадавших из ледовых трещин, классная штука, длиной до десяти метров, и красить их не надо - они титановые! Будут, наверное, инструкторам выдавать. Кладовщик уже составляет списки, но на всех инструкторов не хватит, мало привезли. Так что если хотите получить, в лагере сразу на склад бегите! А меня вот в списки не включили, врачу, говорят, не положено!" - с сожалением закончил Доктор. Инструкторша Вера все, конечно же, услышала. Проанализировала реакцию двух своих коллег, изо всех сил подыгрывавших Доктору. И ринулась пересказывать новость подругам. "Багорная лихорадка" охватила инструкторов в считанные минуты. Снаряжение, даже отечественное, было тогда в огромном дефиците, а возможность пофорсить перед участниками импортной железкой для многих оказалась серьёзным соблазном. Леша наблюдал за распространением эпидемии с пристальностью профессионального эпидемиолога. Десяти минут хватило для перехода заболевания в активную фазу - инструкторы, во главе с командиром отряда, бросив участников под опекой стажеров, Доктора и его не соблазнившихся приятелей, ринулись в лагерь - подписываться на багры.

Кладовщик Рома, вступивший с Лешей в сговор, ожидал их у запертых на замок дверей склада. Он не подтвердил, но и не опроверг информацию о замечательных спасательных инструментах, которые не надо красить, но это только подлило масла в огонь, поскольку все знали, что Рома человек скрытный и осторожный, особенно в вопросах, связанных с материальными ценностями. На кладовщика насели, прижав к дверям его же склада. Поломавшись для правдоподобия, Рома намекнул, что нужно написать на бумажке фамилии желающих и завизировать этот список у начспаса, поскольку багры пришли как спасфонд, а уж главный спасатель расскажет, как быть дальше. Список изготовили, и инициативная группа отправилась искать начспаса. Спасательной службой лагеря в те годы руководил харьковчанин, мастер спорта С., человек крутого нрава, но, по-своему, веселый. Инструктора его побаивались, однако мысль о замечательных импортных изделиях придала им решимости, - начспаса побеспокоили, отыскав С. в учебной части. При разработке своего коварного плана Доктор считал, что именно у начспаса наступит развязка, рассчитывая на его непредсказуемую, но наверняка бурную реакцию. Реакция воспоследовала, но совсем не та, которую ожидал Лёша: выслушав сбивчивые речи инструкторов о замечательных инструментах для спасения, С. верхним чутьем понял, что заваривается какая-то замечательная мистификация и, начертав на списке нейтральную резолюцию, что-то типа "не возражаю против обеспечения перечисленных товарищей баграми", отправил хлопотунов в начучу, объяснив, что только тот может принять решение. Вот тут инструктора призадумались. Учебной работой лагеря заведовал тогда мастер спорта Н., тоже, кстати, харьковчанин, очень суровый, всегда внешне чуть мрачноватый и очень немногословный человек богатырского сложения, единственный известный мне спортсмен, добившийся сравнимых результатов в альпинизме и ... тяжелой атлетике. И если начспаса в "Цее" побаивались, то перед руководителем учебной части трепетали. Без резолюции С. на списке его, наверное, беспокоить бы не стали, но неожиданный ход начспаса придал придуманному Лёшей сюжету дополнительную правдоподобность, а инструкторам -избыточную решимость. Прикрываясь резолюцией, как щитом, они переступили порог начучевского домика, оторвав его от просмотра каких-то бумаг.

Начуч Н., сняв очки и отложив документы, внимательно выслушал просителей. Поразмыслив несколько секунд, попросил изложить просьбу вновь. Уточнил некоторые технические детали, про то, что "длиной до десяти метров" и про то, что "красить не надо". После чего, возвращая очки на нос и пододвигая к себе отложенные бумаги, негромко посоветовал инструкторам: "Пойдите и набейте рожу тому, кто вас на... разыграл."

От суда Линча Лёшу спас начспас. Его должность обязывала.

Комментарий доктора Бокова: " Ну, примерно так все и было. Чтобы получить в начале смены новый рюкзак или неношеную пару ботинок инструктора тогда пускались во все тяжкие... Забавно, что история прожила так долго. Многие детали уже стерлись в памяти. Я вот пытаюсь вспомнить, удалось ли тогда втянуть в это дело командира отряда. И не был ли он тогда последней инстанцией? Но Вере командир точно под конец что-то ласковое такое говорил, чеканное..."

История вторая. "Полет валькирий"

Готовиться к грядущему посвящению новичков коллектив альплагеря "Цей" принялся с самого утра. Старшим команды, занимавшейся этим непосредственно, назначили доктора Бокова. По его замыслу одним из главных трюков, призванных украсить ритуал, должен был стать пролет бабы Яги непосредственно над головами входящего на лагерную линейку отряда. Сказано - сделано! От вершины возвышавшейся над линейкой ели до балкона "новичковского" дома была туго натянута основная веревка. Довольно сильный уклон этой канатной дороги позволял "бабе Яге" развить приличную скорость, пикируя на манер истребителя. Свой стремительный полет сей персонаж должен был сопровождать угрожающими выкриками и выразительной жестикуляцией.

В положенное время отряд, с командиром в авангарде и приготовившимися к традиционной купели стажерами в арьергарде, втянулся на линейку. Альпинист, изображавший сказочную старушку, оттолкнулся от ствола ели и понесся вниз, как и было задумано... Но вот крик... Относительную тишину разорвал ужасный, парализующий, леденящий душу, выворачивающий наизнанку тоскливый вопль, совсем не похожий на то неубедительное кудахтанье, за которое Леша ругал этого товарища на репетиции. Не долетев до балкона "баба Яга" почему-то оторвалась от веревки и шваркнулась в густые заросли борщевика, произраставшего за линейкой. "Отлично кричал, - подумал Леша,- но вот падать зачем?". И отправился осматривать упавшего на предмет травм.

Мужик, как оказалось, отделался царапинами. А по поводу его столь удачного звукоизвлечения выяснилось следующее: этот... альпинист, по профессии - сержант-сверхсрочник Советской Армии (армейский стаж - 13 лет), решил, что настоящему воину летать, пристегнувшись к перилам самостраховкой, негоже, и поэтому он прыгнул просто схватившись пальцами правой руки за прищелкнутый к веревке "абалаковский треугольник", придерживаясь левой рукой за кисть правой. Нагрузил боец перила рывком, спрыгнув с ветки, и в первые же мгновенья полета осознал, что силы пальцев для противодействия приложенным к его центру тяжести силам природным попросту не хватает, и карабин из кисти вот-вот выскользнет. Тут-то и завыл он в испуге и бессильной ярости. Добавило обертонов в его вопль то обстоятельство, что натянутая до предела веревка все равно, за счет большой длины, дала слабину, поэтому летела "баба Яга" не НАД головами новичков, но ПРЯМО им в головы. Спасибо, новички хоть попадать успели.

Комментарий доктора Бокова: "Злые языки потом утверждали, что это я, желая попугать народ, слегка выдал перильную веревку после репетиции, когда все обедать пошли. Ответственно заявляю, что я, как врач, не мог сделать ничего такого, что могло привести к травмированию людей. Да и кричал он, в основном, потому, что самостраховку не прищелкнул, нехороший человек!"

История третья. "Концерт Аллы Пугачевой"

А когда Доктору надоело ездить в "Цей", он один сезон проработал врачом на Домбайском КСП. Это были годы расцвета Домбайской спасслужбы, для которой на территории альплагеря "Алибек" построили шикарный домик в "немецком" стиле. Тогда же, кстати, работниками КСП и лагеря была создана отличная библиотека описаний. Уходя на маршрут, руководитель получал на руки запаянную в пластик картонку с фотографией вершины, на которую была нанесена нитка маршрута, там же приводилось его описание и схема УИАА.

Так вот. Как-то ночью, Доктор и радист КСП Володя Корень, разделывая на кухне привезенную вечером коровью тушу (тогда КСП снабжался продуктами отдельно от лагеря) пришли к выводу, что сезон в лагере проходит как-то скучно, и надо бы, наверное, чем-нибудь народ повеселить. Корова была большая и жилистая, поэтому, несмотря на профессиональные навыки Лёши, работа двигалась медленно, так что времени для вынашивания коварных планов потрошителям хватило. К утру на входе в столовую лагеря висело красочно оформленное объявление: "Внимание! Такого-то числа такого-то месяца (была указана дата, жить до которой было нужно ещё дней двадцать пять) в концертном зале Международного молодежного центра состоится концерт Аллы Пугачевой. По вопросу приобретения билетов обращаться к председателю профкома, старшему инструктору КСП Гор-му." Следует заметить, что тогдашним обитателям "Алибека" объявление не показалось чем-то невероятным. Международный молодежный центр (ММЦ) в восьмидесятых был одним из самых шикарных и модных отелей Кавказа, попасть туда было непросто, а в его концертном зале, время от времени, действительно выступали приехавшие отдыхать знаменитости. На сцене "мэмэцэ" я, скажем, первый раз увидел живьём горнолыжника Макаревича. Поэтому члены профсоюза всему написанному на афише поверили и, в соответствии с рекомендациями, стали обращаться к старшему инструктору КСП. Председателю профкома. ЗА БИЛЕТАМИ!!!!!!!!!!!!!!!! Надеюсь, не следует объяснять, что рассказам Гор-го про то, что афиша - это чья-то злая шутка, никто не верил, подозревая злоупотребления. Обстановка в изголодавшемся по культурным развлечениям коллективе накалялась. На время были забыты все внутрилагерные дрязги, сотрудники "Алибека" консолидировались, полные решимости отстоять свое право лицезреть Аллу Борисовну, при этом никому, почему-то, не пришло в голову навести справки в ММЦ. Или были уверены, что все равно правды не скажут, билетов-то на примадонну и в столице было не достать... Борьбу за доступ к телу народной певицы неформально возглавили две подруги, жена начспаса лагеря А-ая и жена инструктора КСП К-о. Эти симпатичные дамы в какой-то степени были "декабристками", покинув большие города, они последовали за своими мужьями, работавшими на Кавказе круглый год. Монотонная жизнь в альплагере их, знамо дело, угнетала, поэтому неудивительно, что мысль о приезде Пугачевой полностью завладела их воображением. Страсти не утихали. Гор-й чувствовал себя, как Паулюс в осажденном Сталинграде. Когда стало ясно, что ситуация сама по себе не рассосется, ибо трудящиеся уже рассматривали нанесение тяжких телесных повреждений как средство давления на Гор-го, ему в голову пришла замечательная идея.

На следующий день, утром, Гор-й роздал сотрудникам маленькие листочки писчей бумаги, машинописный текст на которых гласил: "Талон на право приобретения билета на концерт А.Пугачевой". Текст был заверен печатью лагерного профкома. Отдавая талоны, Гор-й объяснял, что билеты будут продаваться в ММЦ непосредственно перед концертом. Оплата в кассу гостиницы.

Страждущие успокоились. За время, остававшееся до даты предполагаемого концерта, Лёша с Володей успели провести в массах разъяснительную работу, тихонечко объяснив, как обстоят дела, афиша пропала, и, в конце концов, за повседневными делами, про концерт все просто забыли. И только две подруги, жена начуча А-я и жена инструктора КСП К-ко, ничего не подозревали, считая дни до заветной даты. Их, то ли случайно, то ли злонамеренно, разочаровать позабыли. Я, откровенно говоря, подозреваю заговор.

Наступил день, указанный в афише. Близился вечер. Возле жилого корпуса "Алибека" под парами стоял "жигуленок", на котором подруги с мужьями собирались отправиться на концерт. Первой из корпуса появилась нарядно одетая жена начуча А-я. В ожидании своих спутников она прошлась туда - сюда по площадке перед корпусом, привыкая к обуви на высоком каблуке. Огляделась по сторонам. И, о ужас, обнаружила возле домика КСП спасателя Гор-го, в рваных штанах, с ног до головы испачканного машинным маслом, ковыряющегося в разобранном двигателе казенного "УАЗа".

"Эй! - задорно закричала пребывавшая в хорошем настроении женщина, привлекая к себе внимание автослесаря поневоле,- а ты что же, на концерт не идешь?"

"Ой, брось! - отвечал Гор-й, не отрываясь от своего занятия, - это же шутка была!"

Мало в каком современном голливудском боевике можно увидеть такую погоню, какой порадовали тогда немногих очевидцев наши герои. Но кто видел, до сих пор, наверное, помнят это зрелище: грязный, как кочегар, Гор-й, улепётывающий от разъяренной женщины в красивом платье, вооруженной дубиной, выхваченной из кучи строительного мусора.

Но кончилась история благополучно. Благодаря чувству юмора жертв розыгрыша. И женской отходчивости.

Комментарий доктора Бокова: "Это был заговор с самого начала. Отношения между коллективом КСП и лагерной администрацией тогда были очень натянутые. Так что розыгрыш был нашим "ответом Чемберлену". Талончиков, кстати, Гор-й изготовил всего тридцать штук, больше, мол, не выделили. И они сразу стали предметом мены и перепродажи. Стартовая цена талона была, по-моему, десять рублей. Как они потом с деньгами разбирались, - ума не приложу!"

Булькает, не остывает борщок на нарзане в котелке, который Природа-мать относительно прочно прицепила мне на плечи. Накроем его каской, чтоб не очень парил, прибережём остатки варева "на потом". А сейчас пора выбираться из палатки и подходить под маршрут, пока солнце не расквасило фирн в подъемном кулуаре.

Харьков - Безенги, 2001г.