|
Что было потом
Можно сказать, что в момент, когда
Олегович поднялся на ступеньку автобуса, поход собственно и закончился.
Остались позади все пройденные километры, как, впрочем, и не пройденные
– их уже не вернуть. Впереди были лишь пресловутые транспортные
проблемы.
В Танзыбее мы опять устроились на
ночь в гостиницу для водителей, а на следующий день уже купили билеты
на автобус и без проблем добрались до Минусинска, а затем и до Абакана.
В результате того, что мы добрались
от избушки пастухов до Абакана за двое суток, а не за четверо, как
могло получиться в худшем для нас случае, пришлось на три ночи,
оставшиеся до поезда, поселиться на станции туристов. Денег у нас
было мало, поэтому, как это не глупо выглядело, еду мы готовили
на костре, который палили на досках во прямо дворе. На немногие
оставшиеся гроши мы вкушали такие изыски цивилизации как баня и
пиво в баре по соседству. Станция туристов находилась недалеко от
городского ипподрома. Когда мы шли гулять в центральную часть города,
то пересекали его зеленое поле и любовались на лошадей. Бар, который
быстро стал объектом №1 нашего соцкультбыта, находился как раз на
территории ипподрома. Более никаких достопримечательностей в Абакане
обнаружить не удалось, да мы и не особенно старались.
Уже в день отъезда, некоторые посетили
краеведческий музей. Я туда не пошел, потому что вообще не очень
люблю краеведческие музеи, которые, на мой взгляд, по скучности
могут дать фору музеям-квартирам каких-нибудь известных людей. К
тому же нас с Дроном озадачили добыванием заброски. Главная сложность
состояла в том, что мы в течении всего пребывания в Абакане не могли
дозвонится до тетки, у которой хранилась наша еда, и уже были морально
готовы, что продуктов нам не видать. Но уже когда до отправления
поезда оставалось совсем мало времени, решили предпринять последнюю
попытку и посетить тетушку на дому. Естественно отправили тех, кто
однажды был у нее, когда заносили то, что теперь не удается вынести.
Женщину мы застали, оказалось, что она тоже уже стала волноваться,
что мы уедем без продуктов. Так что тут все обошлось.
В городе, в день нашего отъезда,
стояла жаркая погода. Перед отходом поезда все наши лихорадочно,
как гончие псы, метались по вокзалу, желая купить чего-нибудь холодного,
по большей части мороженного. Процесс метанья происходил примерно
так. Группка один-два-три человека лихорадочно бегала по вокзалу
и его окрестностям, и завидев еще одну такую нашу группку, радостно
бросалась к ней и пыталась занять денег. Если у коллег не было наличности,
то народ разбегался, а если были, то, как правило, попытки занять
ни к чему ни приводили, так как "маней" было столь мало,
что их едва хватало на те же нужды своим владельцам. Когда мы Андреем
возвратились с коробками заброски, то нас тоже обуяла страсть к
последним доступным благам Абакана. На последние деньги мы смогли
купить два мороженных, а оставшееся время потратили, как и все остальные,
на попытки у кого-нибудь что-нибудь занять. Таким образом, в московский
поезд я влез, не имея в карманах ни копейки денег в буквальном смысле
этих слов.
Хорошо только выйдя из леса, сразу
садиться в поезд. Тогда дорога воспринимается, как долгожданная
возможность отдохнуть и поспать сколько душе угодно. Но после почти
трех суток в городе, в душный и грязный плацкарт как то не тянет.
Но домой все-таки надо.
В поезде, как обычно, ничего примечательного.
Только просвистываются города: Новосибирск, Омск, Тюмень, Пермь,
Киров. По установленному правилу, на обратном пути всегда производился
разбор полетов. Каждый говорит, что понравилось в этом походе, а
главное – что не понравилось. Народ с некоторым опасением ждал,
когда руководство соберет всех для этого, и дождался. Сначала, каждый,
до кого доходила очередь говорить, толкал банальные фразы, что все
было хорошо (что хорошо кончается) и далее следовал почти стандартный
набор мест и дней, которые наиболее запомнились. Когда несколько
человек выступили в таком духе, я уж было подумал, что никто не
хочет теребить наболевшие раны и тоже решил выступить с радужной
речью. Но не тут-то было. Шурик, который в каждой бочке, является
чем-то вроде затычки, стал требовать разбора той ситуации, когда
часть народа хотела съехать с маршрута, в основном опять упирая
на то, что кое-кто вел себя весьма странным образом. Я воспринял
это как "огород в мой камень" и решил сказать. Теперь,
когда уже все закончилось, можно было сказать, как я на самом деле
воспринимал ситуацию и почему открыто не поддержал идею уезда.
Олегович высказал нам свое некоторое
недовольство по поводу доезжания в автобусе, будь он неладен, последних
пяти-семи километров, остававшихся до Танзыбея. В связи с чем настроение
нашего главного руководителя в те дни оставляло желать лучшего,
оставляя нам простор для фантазий о причинах. Действительно, жаль,
что мы все-таки не дошли до Танзыбея на своих двоих. Гордость за
пройденный километрах, из-за этого была немного с горчинкой. С тех
пор, я стараюсь избегать походов, где существует возможность, а
следовательно искушение, проехать на чем-нибудь часть маршрута.
Потом, когда обстановка немного
разрядилась, руководство назвало победителей в номинациях "Лучший
штурман" и "Лучшие дежурные". Начали составляться
планы на будущее. Предполагалось попробовать в кратчайшие сроки
сделать весной тройку в Туркмении, в горах Копетдага, а летом махнуть
в Фанские горы или же куда-нибудь в Прибайкалье
Заброска была с нами, а по сему
стартовал Праздник Живота. В нашем распоряжении, помимо прочего,
находилась почти целая коробка консервов. Сначала банки открывались
исходя из соотношения одна банка на троих. Потом повторили. Хлеб
почти кончился. Приходилось на тонюсенький, просвечивающий кусочек
хлеба, класть двухсантиметровый слой "Тюльпана". Руководство
наелось и пыталось прикрыть лавочку, называя, то чем мы занимаемся,
обжорством. Так наверное, оно и было, но после трех недель нагрузок
и голодухи кушать очень хотелось. Олегович, пытался оставшиеся консервы
сохранить на следующий поход, и если бы среди нас не было Руси,
то, наверное, продолжения банкета не последовало. А так, банки доставались
одна за другой, хлеб был дефицитом, так как на его дальнейшее потребление
было наложено вето. Самых стойких осталось четверо: Руслан, Бэн,
Дрон и я. Желудок насыщался, и вскоре мы уже с легкостью совмещали
сам процесс со светской беседой о вкусовых качествах поедаемого
фарша. По мере поедания консервов, их вкус подвергался все большей
критике, начиная от робких замечаний, что "Тюльпан" немного
хуже нашей отечественной баночной ветчины, до признания его порядочной
дрянью ("Как мы его весь поход жрали?" O ). Особенно здесь
усердствовал Олегович, так как он уже наелся, и теперь мечтал прекратить
осуществляющееся у него на глазах превращение некоторых членов группы
в свиней. Но пока критики критикуют – писатели пишут, а едоки едят.
Чтобы лишний раз не мозолить глаза, тем, у кого вид поедаемой нами
снеди, вызывал отрицательные эмоции, мы уединились с "Тюльпаном"
в отдельном плацкартном купе. Постепенно все отвалились. Последним
отвалился Дрон. В поезде было очень жарко, поэтому мы имели на себе
минимум одежды. Леха, набив свой живот фаршем, выставил его в проход
на всеобщее обозрение, так что каждый проходящий мимо считал своим
долгом ткнуть пальцем в этот туго обтянутый кожей барабан. Бэну
это естественно не нравилось, но он мог лишь вяло мычать, пытаясь
протестовать против произвола.
Долго ехать в поезде конечно утомительно.
Но после первых суток, которые тянутся бесконечно, остальное время
проходит как-то между делом, вернее между бездельем. Как верно подмечено
Ильфом и Петровым, есть и спать – вот главные и священные обязанности
пассажира поезда. Так как времени у нас было, хоть отбавляй, еда
стала не только обязанностью, но и приятным времяпрепровождением,
вносящим живую струю в целом монотонную жизнь на колесах. Каждый
прием пищи растягивался на возможно большее время. Причем, чтобы
ни у кого не возникало желания слишком часто развлекаться подобным
образом, мы заранее договаривались, когда будем трапезничать в следующий
раз. Учитывая разницу в 3 часа между Абаканом и Москвой, каждые
сутки, мы сдвигали время завтрака, обеда, полдника и ужина на 1
час в сторону московского времени, чтобы постепенно акклиматизироваться
к нему и не вскакивать дома в 6 утра с требованием завтрака.
Кроме еды и спанья мы развлекались
пением под гитару и картами. К последнему виду досуга наш руководитель
относился отрицательно, как к вносящему в группу разобщение на тройки
и четверки, но ничего не мог с этим поделать.
Так мы, чередуя одно безделье с
другим, легко и непринужденно доехали до нашего родного города Москвы.
Прямо на платформе нас встречали различные родственники, некоторые
из которых видимо уже не надеялись, что их чадам удастся избежать
объятий Медведя. Основной сюрприз здесь поджидал Русю с Анькой,
в лице паренька по имени Виталик. Во время похода Аня решила, что
Руслан ей нравится гораздо больше, чем оставленный в Москве текущий
ухажер. Масла в огонь подлила Машка, поспорив с Анютой, что той
не удастся задурить Русе голову. Может быть, если сам объект оказывал
бы сопротивление, у нее так ничего не вышло, но он был совсем не
против… В результате, в течении всего похода, прогуливаясь рядом
с лагерем, приходилось быть очень осторожным, чтобы не наткнуться
на эту парочку. Анька решила не устраивать выяснение отношений прямо
на вокзале, и, подхватив под руку Виталика, старательно не обращала
на Русю никакого внимания. Руслан ловил наши сочувствующие взгляды
и оправдывался, что он в курсе всех Анькиных дел.
Ровно через год Руслан и Аня поженились.
А прошлой осенью у них родилась дочка Настенька, к восторгу Галины
Борисовны, в одночасье ставшей счастливой бабушкой.
Хэппи-энд!
|
