Автор: Проклов В.Г., Архангельск

Санчик

Мамисон

Энто было в те далекие времена, когда на земле еще текли прозрачные реки, а вдоль извилистых берегов, перешептываясь бархатистою листвою, стояли вековые леса. На изумрудных лугах в ласковых лучах солнца искрились тысячи белоснежных бабочек, разгоняя взмахами крылышек дурманящий эфир многоцветия. И все живущие на тех землях люди радовались и от души веселились. В прозрачных реках мыли свои машины, пили водку, лихо рубили вековые деревья на дрова, а на изумрудных лугах разводили костры и жарили вкусные шашлыки. Потом мужчины боролись с женщинами, потом дрались, плакали, похмелялись и ехали в города и деревни строить свой загадочный коммунизм.

Среди этих умных и сильных людей иногда попадались альпинисты. Это тоже были люди, и они тоже что-то строили, но жизнь их состояла из долгих ожиданий и маленьких миражей. Иногда они уезжали в далекие заснеженные горы и там очень быстро жили до следующих ожиданий. Так уж получилось, что я, тоже альпинист, живу ожиданиями, поездками и огромным количеством воспоминаний, которые приобрел в промежутки между ожиданиями. В последние время все чаще стал замечать как те, необыкновенно маленькие, кусочки миражей хаотично останавливают время, унося память в переживания моих маленьких жизней. Одна из них связана с моим другом и постоянным напарником в горах - Санчиком, погибшим 9 мая 1995 года.

Летом 89, мы не участвовали в спортивных мероприятиях, но нас вдвоем запросто выпускали в АУСБ "Торпедо". Нам везло, непогода всегда давала нам возможность начать восхождение. Нам не надо было заполнять "клеточки" и мы просто ходили, ходили и ходили в горы. И это была четвертая подряд пятерка, на этот раз с попутчиками.
Вот, эта точка!

Мамисон

Вниз в три такта, и меня начинает мутить от "отходняка" замороженных пальцев рук. Уходящий вниз склон вдруг показался крутым, а недружелюбный жесткий фирн стал превращать мою сольную жизнь в невыносимое страдание. Еще немного коряво подергавшись в "обсасывании" вчерашнего, мое разомлевшее тело вернулось на незамысловатый рельеф темного перрона небольшой железнодорожной станции Беслан. Впереди ожидал безбилетный путь и "романтическое" общение с проводниками. Вечерний натюрморт окружающего мира, наполнялся звоном цикад, обрывками дежурной связи, разговорами пассажиров и пьянящим ароматом южного лета. И вдруг я заметил в тусклом отблеске вокзальных фонарей, как на перроне появился черный блестящий жук. Он явно спешил в свой мир, должно быть далекий от суеты вокзальных ожиданий. Туда же, с напором теплого воздуха и чинно дымя сигаретой, перемещался независимый мужчина. Его надвигающаяся масса скучала в ожидании колесницы, да и в карманах брюк наверняка лежал купейный билет.
Я не успел крикнуть, "стой"!

Раскисший под солнцем снег киселем расплывется под ногами, а желтые поля ледника достают глаза даже сквозь дымчатые стекла очков. Где-то там, вдали, среди многочисленных разрывов ледника едва угадывается проход на следующую ступеньку ледового поля. Туда как в немом кино, не спеша перемещаются барханы ледника, обрываясь в бездну и возникая вновь, продвигая наши тела все выше, в слепящий солнечный мираж. Впитавшие снег и пот вибрамы и сгорбленное от усталости тело едва успевают за летящим желанием достичь начала завтрашнего пути. Если протянуть впереди себя руку, то можно прикоснуться к тени оплавленных солнцем вершин. Вот она, знаменитая Цейская подкова сейчас превратилась в солнечную линзу! Вон, искрясь, блестит натечный лед на темных скалах красавицы Чанчахи, а левее отражает солнце "наш треугольник". Справа Дубли, и как в песенке: "Я на Дубли в упор смотрел, как смотрят дети, как смотрят дети. Но то кто раньше там бывал, он нам по дружески сказал, что нам не светит…". Сейчас нам светит солнце, которое мы медленно катим над многочисленными морщинами бесконечного ледника.

С выдохом в снег летят веревки, рюкзаки, и на секунду взлетает вверх тело от навалившейся с неба легкости. Мы пришли. В трусах и пуховках на разгоряченное тело топчем в снегу площадку под примус и палатку, под комфортную жизнь и сладкие сны. Но с теплом уходит эйфория, а пресные шутки прерываются буднями гор. Справа завибрировал воздух от грохота отвалившегося ледового карниза на маршруте Волкова. Многотонные ледовые глыбы, раскалываясь в полете, с необузданной яростью бились, круша друг друга. Лавинный вынос остатков столкновений оказался далеко за уровнем нашей палатки. Хорошо, что от таких явлений нас защищает "наш треугольник", хотя и его стены не молчат. Но особенно не молчат стены Чанчахи и Дублей, в вечернем воздухе разносится задушевная беседа горных великанов.

Пятая точка с комфортом устроилась на каске, выдавившей из-под себя на треть мягкий снег. Ну вот, после сытного чая можно, пожалуй, осмыслить начало предстоящего маршрута. Двести шагов - и бергшрунд. Говорили, большой разрыв. Сколько же там снежной стены, метров пять-десять? Забивать ледорубы? А на выходе? Левее вроде бы положе и попроще! Опять где-то сверху бухнуло, и воздух наполнился воем летящих вниз камней. Там, где было положе и попроще, срезало каменем неслабых размеров, а рой других вспузырил снег в радиусе 20 метров. Не ушли бы! Все переглянулись, было произнесено несколько значимых фраз, после чего, сделав умные лица, замолчали. В мыслях повисла робкая надежда на ночной мороз. Но, то ли по известному закону, или потому, что середина августа, ночь оказалась теплой и тревожной, ледник гулом отражал перестук летящих вниз камней. Из уютных спальников мы не выползли ни в четыре утра и ни в пять. Почасовая ревизия ночного неба не приносила никаких положительных изменений. Каждый раз в глазах отражалась унылая луна на фоне хмурых, тянущихся с юга когтистых облаков. В том, что идет непогода, уже никто не сомневался, осталось угадать - когда.

Мамисон 5Б

Рассвет вспыхнул неожиданно и радостно, вдруг потеряли свою мрачность тучи, да и гора перестала сыпать.Кошки мягко входили в лед, и через 20 метров выше бергшрунда мы болтались виноградной гроздью под небольшим ледовым карнизом. На очки, пальцы рук, рюкзак и кошки сверху душем сбегает вода, необычно теплое для этой высоты утро сделало свое дело. Дальнейший путь лежал траверсом по нависающему ледовому карнизу вправо вверх, с переходом на такую же нависающую черную, с белыми кварцевыми прожилками стену. Через полтора часа болтанки на лесенках стена выровнялась и легла в свои 70 градусов по вертикали. Вот только жужжащие камушки с периодическим постоянством заставляют вжиматься в холод стены. Это обстоятельство и позволяет увеличить скорость движения в направлении безопасного участка. Но, как всегда, прекрасные порывы останавливают концы двух привязанных к системе веревок. Ничего не остается, как сделать станцию. Пока под карнизом народ занимается жумарной эквилибристикой, пытаюсь себя втиснуть в подобие скальной расщелины. Отсюда можно с относительным нетерпением посмотреть очередную мыльную серию о леднике с вмятиной на снегу и ниточкой серых следов, ведущих к разрыву бергшрунда.

Предвершинный гребень расслабил тело, где-то внизу остались многочисленные приседания с подтягиваниями, а усталость и гипоксия ласково нашептывают, что мы классные ребята, и вообще. Еще метров десять гребня, дюльфер на ледовый гребень, пару буров - и пешком по снежному взлету к вершине. Первым шел я, за мной шла веревка, а вместе мы шли по гребню, состоящему из массы камней, вмерзших в лед и оттаявших одновременно. Подняв ногу я вдруг понял, что совершил что-то ужасное и необратимое, захотелось мгновенно проснуться и исчезнуть. Огромный каменный чемодан, гипнотизируя и не спеша перекатываясь, направился к Санчику, только появившемуся на гребне со стены. Наверно я что-то кричал о камне, а может это был шепот. Но то, что было произнесено, бесполезно растворилось в воздухе и через 500 метров докатилось туда, где " положе и попроще". Шансов на маневр никаких, и то, как Санчик разминулся с первым, я видел, но не понял. Зато камень, шедший следом, хоть и был намного меньше, все же подсек подошвы вибрам, распластав Санчика на скальном пятачке. И так удачно, что тело оказалось на месиве брошенных на скалы колец веревки, а ноги зависли над стеной. Из шока в реальность нас вернули дикие крики нижней связки, сдобренные яркими образными выражениями - им все же досталось. У одного повреждены два пальца руки, вывернуто мясо, но кости целы. Я, как главный аптечконоситель, пытаюсь обработать и забинтовать поврежденные пальцы руки у пострадавшего, который как может успокаивает меня. Напарник пострадавшего противоположного мнения и высказывает все, что обо мне думает. Только один Санчик ничего не сказал и надолго замолчал.

После ледового гребня, когда до вершины оставалось по высоте с десяток метров, всего ничего, произошло то, что неотвратимо нас ожидало. Пришла долгожданная и столь нежелательная непогода. Вначале загудели знаменитые от ВЦСПС кошки и ледорубы, затем титановые карабины, ледобуры и прочее железо. По причине пластмассовости не загудели каски, но яркий столб молнии с сухим треском осветил их, врезавшись прямо в вершину. В голове сразу посветлело, и стало очень ясно, что отсюда надо уходить. Вначале мы побежали назад, но, вспомнив, что здесь уже были, после продолжительных споров, решили это сделать согласно описанию в маршрутном листе, по логически более простому маршруту, через вершину. Торжественная смена записки происходила без радостных эмоций. Санчик, как руководитель, что-то очень нервно писал, я же расправив плечи, обреченно стоял рядом. При этом моя душа отделилась и приспустившись ниже к ребятам активно махала мне рукой, приглашая к себе. Консервная банка еще не успела лечь в контрольный тур, а по скалам уже раздавался перестук и скрежет наших кошек. Дальше непогода решила повеселиться и поддала пинком нам по мягкому месту. Заряды снега ударно засыпали пальцы рук, шуршащие веревки, зубья кошек и темные скалы мокрым слоем. Мы, как на раскаленной сковородке, прыгали по троечному маршруту и одновременно, и попеременно, и просто сыпались в колючие объятия непогоды. Неожиданно вылетели на ледово-снежную перемычку. Вот это жизнь! Если не считать, что здорово метет через край гребня, постоянно срывает палатку, уже темно, мы мокрые, и вообще - дрова.

А в палатке почти тепло и даже уютно, мурлыкающий примус мирно кушает снег, выдавая на-гора теплый пар, а прислонившиеся рядом тела восходителей пытаются сварить подобие чая. Завтракообедоужин состоял из кусочка шоколадки, залитого сверху теплой водой, - на большее ни у кого не хватило желания. Еще немного попрыгал на корримате, принял удобную позу - и все происходящее стало заполняться покоем, счастьем и миром во всем мире.

Цей Подкова

Утро встретило тупым морозом, злым ветром, обледеневшей палаткой наполовину заваленной спрессованным снегом. Все, происходящее далее, напоминало кадры фильма о катастрофах северных экспедиций. Брошенные с вечера возле палатки кошки и ледорубы, заклады и крючья, каски и многие другие забытые вещи оказались погребенными под толстым слоем обледеневшего снега. В морозном воздухе еще долго раздавались крики разъяренных альпинистов. Вчера еще не представляющий технической трудности спуск на ледник, заставил нас двигаться вниз лицом к склону в три такта. С движением начали оттаивать пальцы рук и ног, отчего появилось огромное желание вырвать все, что съел за последние три дня, в лежащий рядом ледовый желоб, заполненный сверху пушистым снегом. Заледеневший фирновый склон, стойко отражавший удары отупевших кошек, через неопределенное время позволил нам оказаться в другом мире, с мягким снегом, теплом и тишиной.

Здесь воспоминания подходят к тому моменту, за который и зацепилась память. Дальнейшее рысканье наших связок по леднику происходило в поиске прохода к трем дюльферам, ведущим вниз на следующую ступень ледника. Я стоял в кошках на краю серака и вслух рассуждал о достоинствах и недостатках деталей предстоящего спуска, мелькающего в разрывах облаков. Санчик, перенося кольца веревки и хрумкая кошками по льду, остановился в трех метрах от меня. И тогда из-под моих кошек с треском и грохотом начала отходить огромная ледовая масса серака. Все произошло мгновенно и уже обыденно. "Вот эта точка, на которую мы нажали, чтоб придать движение всему этому", - наконец произнес Санчик. Я отупело смотрел на сантиметры, отделявшие меня от отрыва в бездну, и молча согласился.

И только к вечеру при помощи веревок, звучных выражений и другого инструмента, мы спустились на Николаевскую хижину. А там были уходящие вниз новички, а с ними врач и все, что было вчера, растворилось на влажном перроне небольшой станции Беслан.

PS. Прошло немного лет. Никто уже не узнает, на какую точку нажал мой друг и большой романтик Санчик, окончивший институт, школу ВПШ и бросивший ради гор партийный билет и пост руководителя большого коллектива. Став КМСом и инструктором по альпинизму.
Санчик погиб на спуске с вершины Эльбрус в тот день, когда вся страна пила, пела и отплясывала 50-летний юбилей, Великой Победы над фашистской Германией.