Автор: Татьяна Канарейкина, г. Санкт-Петербург

Безенгийское лето. Дождь как норма жизни

Горы не любят лентяев и сонь. Тем, кто встает рано, достается все – полная ветра синева небес, ледяной блеск вершин, волшебная роса альпийских лугов и воздух… воздух, много воздуха, что лечит от любых ненужных мыслей и сомнений.

К завтраку первые легкие облака прячут от любопытных глаз самые красивые пики; к обеду облака уже везде, даже в тарелке с рыбным супом чувствуется привкус надвигающегося дождя.

В первый же день альпинисты по традиции совершают акклиматизационный выход к Миссес-Кош. Кош – это избушка на отметке чуть меньше трех, на пути к горе Миссес-Тау. Здесь на нескольких мрачных валунах таблички с именами погибших покорителей вершин… не одна и не две, а целое мемориальное кладбище.

Песчаная тропа, что ведет к Миссес-Кош пролегает по кромке ущелья, до краев залитого молочной пеленой тумана. Дна не видно. Песок и камни, корни рододендрона - ломаные линии, устремляющиеся вниз, в облачную мглу. Страха нет, но какая-то сказочная жуть подбирается к сердцу, словно весь этот густой туман сотворен волей могущественного чародея…

Уже у самой избушки начинает по-будничному моросить, сказка отступает, зато появляется усталость и раздражение на слишком черствый сухарь из перекуса. Да еще на спуске пальцы противно упираются в носок тяжелого пластикового ботинка. То ли еще будет…

Новый день… Де жа вю. Осень, Питер? Дождь и густой туман. Завтрак под дождем, обед под дождем. Уныло бродят по лагерю фигуры в темных штормовых плащах. В такую погоду все валится из рук, каша подгорает, связочные веревки на тренировке путаются, инструктор злится и обзывает нас неумехами.

Назавтра мы отправляемся на “чуркодром”, отрабатывать элементы страховки. На спортивной площадке - вышка из стальных труб. К ней на веревке подвешен видавший виды железный бидон, набитый камнями, весом около 90 килограмм. Усилиями десятка крепких юношей, бидон вытягивают на самый верх, после чего веревку резко бросают. Главный участник представления в это время держится слабыми ручонками в рабочих рукавицах за другую, “страховочную” веревку. Его задача – удержать “сорвавшегося товарища”, роль которого и доверено исполнить “чурке”.

С завидным постоянством бидон шлепается на землю. “Готов”, - улыбается инструктор. Смешно подпрыгивая, наши парни тянут и тянут бидон наверх, бросают и снова тянут. Поглядеть на этот “марлезонский балет” выходит солнце, что очень кстати: после тренировки надо собирать вещи на выход…

Подъем до так называемого “второго футбольного поля”, ровной зеленой площадки, ограниченной с одной стороны ледниковой мореной, с другой – скалами горы Брно, на которую нам еще предстоит взойти, проходит при ясной погоде. Солнечные лучи придают окружающим пейзажам вид глянцевой открытки… На открытках всегда хорошая погода. “Пусть всегда будет солнце, пусть всегда…” Свои путевые заметки я пишу в темной палатке, озаряемой изредка вспышками молнии. Громовые раскаты и стук дождя о капрон внешнего шатра создают свою неповторимую Безенгийскую симфонию…

Ледовые занятия. Ледник сползает вниз неровными ступенями, выгибает спину холмами и щетинится голубыми сосульками. Иногда чувствуешь себя, словно лилипут в пасти у великана.

Мы старательно дырявим белые зубы ледяного чудовища своими бурами, неумело тычемся в них плохо наточенными “кошками”. Горы хмуро смотрят на нашу муравьиную возню, и иногда недовольно стряхивают со склонов снежные лавины. Наконец, из ущелья до нас, клубясь, доползает очередная сырая туча, и мы отправляемся домой, на “футбольное поле”.

“Дождь угнетает, негде греться, негде сушиться”, – пишу я в свою тетрадку, а дождь, словно издеваясь, в это время усиливается. Снаружи раздаются встревоженные возгласы – поле быстро превращается в болото. Нашей палатке угрожает затопление. Схватив ледорубы, мы истово принимаемся копать дренажные канавки, отводим воду в сторону, в ручей. Помню, в детстве мы так любили эту возню с водой: рыли пруды и каналы, стоили плотины в грязных лужах, пускали плотики и кораблики. Но сейчас отнюдь не детская радость во мне, а лишь отчаянная злость на погоду, абсолютно бессмысленная, ибо не в моих силах заставить дождь замолчать…

Слезы наворачиваются на глаза, когда, совершенно мокрые, мы заползаем в палатку. Но слезы здесь не помогут, это всего-навсего соленая вода, а воды вокруг и так слишком много…

Утром наш палаточный лагерь представляет странное зрелище. Кажется, что ночью здесь свершилось некое страшное побоище, богатырская сеча, Куликовская битва. Земля сплошь изрыта канавами, из комьев засохшей грязи торчат ледорубы, на камнях и просто на траве разбросана одежда…

Дождь эту битву проиграл. Утреннее солнце высушит наши воспоминания о вчерашнем ливне, останутся только ржавые линии канавок на зеленом “футбольном поле”…

Помню еще один дождь. Мы шли в “теплый угол”. Кто был в Безенгах, знает, что такое – заползти в этот самый “угол”. Продуктов и снаряжения у нас было с собой на шесть дней, так что рюкзак, как в известной альпинистской песне поется, “налился как чугунный”. И вот мы весело шли от лагеря по тропинке, что не слишком круто забирала вверх, наслаждались яркими красками альпийского луга – все эти рыжие маки, фиолетовые колокольчики; всякие другие цветочки - желтые и розовые, синие и белые… И вдруг – почти вертикальный взлет.

- Ну, теперь каждый умирает в одиночку, - произнесла наша “крестная мама”, Зинаида Дмитриевна Ленивкова.

И мы действительно начали “умирать”. Через некоторое время положение усугубила сыпуха.

Объясню несведущим в альпинисткой терминологии, что это такое. Представьте, что к вам во двор приехал самосвал и вывалил на землю большую руду щебня, а вы зачем-то решаете на эту груду взобраться. Вы делаете шаг вверх, а щебень под ногой съезжает вниз, еще один шаг – то же самое… вот это и есть сыпуха.

Пока мы с ней боролись, нас догнали знакомые дождевые тучи, сделалось сумрачно, холодно, мокро и … одиноко. Туман настолько густой, что идущих впереди и сзади товарищей не было видно, а оттого возникало впечатление полной оторванности от цивилизации. Только ты и камни. И холодная сырость, что пробирает до костей.

В какой-то момент я безвольно опустилась на валун, пытаясь переложить на него часть веса моего рюкзака. Разум твердил, что надо двигаться вперед, но все мое существо этому противилось. Воля кончилась. И вдруг из тумана навстречу вынырнул Майк. Немец-альпинист, знакомый еще по Питеру. Радость. И – неожиданный прилив сил.

- Осталось недолго, - подбадривает Майк. – Там дальше полого…

Вскоре я уже в палатке, среди своих. Дождь льет и льет, переодеваться негде и нет сил. Мы, словно воробьи в стужу, жмемся друг к другу, жуем хлебные сухари, пытаясь побороть сырость и холод, а Зинаида Дмитриевна вспоминает свою альпинистскую молодость. Ее рассказ отвлекает от собственных мыслей о том, как все плохо. А потом дождь прекращается, и вот мы уже прохаживаемся по лагерю, осматриваем новое место жительства… Хижину-голубятню, в которой сейчас живет Иван Иваныч. Ему уже за 70, а он все бродит по горам, живет то в одном КСП, то в другом, выпускает группы на маршрут, выходит с ними на радиосвязь… Вокруг голубятни вьется ручей, по берегам которого цветут белые примулы. А больше, кроме льда и камней, здесь ничего нет...

Последний наш безенгийский дождь случился на “австрийских ночевках” у Джанги-Кош. Туда мы ходили просто так, на экскурсию, расслабленные и довольные – разряд закрыт, все живы - здоровы, скоро домой…

Гроза пришла вместе с вечерними сумерками. Как всегда, к ужину. Вся наша шумная толпа переместилась в хижину, где в это время обитал уже знакомый по “теплому углу” Иван Иваныч. Разместившись на трехъярусных полатях, мы быстро расправились с надоевшим растворимым пюре с лососем. И запели. Впервые, наверное, за все время в Безенгах, нашей песне ничего не мешало – ни отсутствие огня (просто в горах дров нет), ни наличие дождя. Мы пели много - громко и тихо, душевно и весело. Нас заворожено слушали трое туристов, которые в самый разгар бури, мокрые и измученные, ввалились в спасительную хижину...